Крушение России. 1917 - Никонов Вячеслав. Страница 28

Государственная дума идеологически была гораздо более разнородной и более левой, нежели Государственный Совет. Количество думских партийных фракций, к тому же жестко идеологизированных и непримиримых, зашкаливало за все разумные пределы и постоянно росло. В Думе первого созыва было 8 фракций, второго — 11, третьего — 10–11. В IV Думе количество фракций приближалось к полутора десяткам, справа налево: правые, националисты, умеренно правые, центр, октябристы, кадеты, прогрессисты, «польское коло», мусульманская группа, белорусско-литовско-польская группа, трудовики, социал-демократы (большевики и меньшевики), беспартийные. Мы их все подробно рассмотрим в главе о политических партиях, ибо почти за каждой фракцией стояла и партия. Большинство во всех Думах, за исключением Третьей (да и то не всегда) принадлежало оппозиции правительству. Все фракции были представлены в совете старейшин палаты, их члены компактно сидели в зале заседаний, но не располагали каким-либо собственным аппаратом. Связи с центральными комитетами партий у их фракций были слабы, внутрипартийная дисциплина наблюдалась далеко не у всех. «В группах хорошо организованных партий (РСДРП, кадеты), а также во фракциях, по многим вопросам противостоящих думскому большинству (трудовая группа III и IV Дум, фракция правых), существовала достаточно жесткая дисциплина, в других же ее практически не было, и члены фракций голосовали, как угодно» [260]. Подобные чересполосица и аморфность никак не способствовали эффективности законодательной работы, а повышенная идеологизация была гарантией столкновений с исполнительной властью.

Однако не следует забывать, что и в Государственном Совете существовали фракции, в чем-то повторявшие думские размежевания. Более того, между идейно близкими фракциями двух палат существовали тесные контакты. При этом подавляющее большинство членов верхней палаты оставались беспартийными, а потому и фракции носили непартийный характер. «Первоначально группировки скорее создавались в зависимости от господствовавших в данный момент общественных настроений или от персональных качеств того или другого лица, объединявшего вокруг себя членов палаты» [261], — объяснял член Госсовета и будущий министр земледелия Александр Наумов. Членство во фракциях верхней палаты, в отличие от Думы, никак не фиксировалось, а потому носило несколько условный характер.

Наиболее многочисленной фракцией Государственного Совета были центристы. Их партнерами в Думе выступали октябристы. Второй по численности, как правило, являлась правая группа, в которой большинство составляли члены по назначению. Она была наиболее близка к правительству и в нижней палате контактировала, прежде всего, с правыми. Третья фракция носила название академической, или левой группы, основу которой составляли представители Академии наук и университетов. В 1913 году группа была переименована в прогрессивную и к революции достигла 20 человек, включив в себя часть представителей земств и предпринимателей. Группу больше десяти лет возглавлял известный юрист и ректор Петербургского университета Гримм, видный деятель кадетов, с которыми фракция и состояла в союзе. Поскольку кадеты всегда были в оппозиции, это значит, что и в Госсовете оппозиция всегда была представлена третьей по численности фракцией.

С декабря 1910 года действовала четвертая группа — кружок внепартийного объединения, объединивший умеренно либеральных чиновников, в основном назначенных императором. В этой группе, старавшейся не связывать себя с существовавшими политическими партиями и течениями, видную роль играли один из творцов конституции барон Юлий Икскуль фон Гильденбанд, князь Борис Васильчиков и — после отставки с поста премьера — Коковцов. Наконец, в марте 1911 года образовалась и пятая фракция — группа правого центра — на базе недовольных чрезмерным консерватизмом фракции правых. Правый центр во главе с Нейдгартом насчитывал к концу работы Госсовета 23 депутата, от чьих голосов часто зависел исход голосований. Их партнером в Думе были националисты. Кроме того, в Госсовете был польский кружок центра, взаимодействовавший с думским польским коло — в основном на оппозиционном поле [262].

Главное идейно-политическое отличие Госсовета от Думы заключалось в том, что в нем никогда не было социалистов. Безусловно, Государственная Дума была куда более левым институтом. Она почти всегда представляла собой институционализированную оппозицию. Причем не просто правительству, но и всему государственному строю страны (случай — редчайший в истории, он повторится в 1991 году, когда российский парламент распустит страну под названием Советский Союз). Поэтому о Думе уместнее подробно поговорить в том разделе, где речь пойдет о враждебных существовавшему режиму государственных институтах. И все же…

Даже такая сложная, противоречивая, провоцировавшая конфликты система российского парламентаризма, наличие двух столь отличных палат, одна из которых находилась не только в системной, но порой и внесистемной оппозиции государственного строя была… работоспособной.

Социальный, классовый разрыв между палатами был явно преувеличен. В обеих преобладали дворяне. В 1913 году к высшему сословию принадлежало 62,6 % членов Госсовета и 52,4 % депутатов Думы. Почти четверть депутатов нижней палаты (109 из 437) были землевладельцами, гораздо больше, чем членов верхней — 28 из 182. В Государственном совете было куда больше госчиновников, но и в Думе количество лиц с классными чинами и придворными званиями достигало 208, почти половины от ее состава. Разительным контрастом было представительство крестьян: в Думе их было 84, в Госсовете — 1. Но это никак не вносило диссонанс во взаимоотношения палат, поскольку крестьяне по многим вопросам были солидарны скорее с правыми чиновниками, чем с левыми социалистами. В Думе, в отличие от Госсовета, не было ни одного военного [263]. Однако было множество представителей интеллигенции, именно они предопределяли революционно-оппозиционный настрой Государственной думы. Но никакой социальной пропасти между палатами не существовало.

Как не было и паралича законотворчества из-за скверных отношений: они довольно успешно взаимодействовали друг с другом. Конечно, речь не идет о временах I и II Дум, которые в 1906 и 1907 годах больше занимались революционной пропагандой, нежели законотворчеством. Как подсчитал скрупулезный исследователь российского парламентаризма В. А. Демин, все предреволюционные Думы приняли ни много ни мало — 3550 законов. Из этого числа Государственный совет отклонил лишь 46 (1 %), еще 19 отказался рассматривать и 158 не успел рассмотреть из-за Февральской революции, которая покончит и с Госсоветом, и с Госдумой. Разногласия между палатами касались относительно узкого круга вопросов. Верхняя палата почти всегда была более консервативной по национальному вопросу, блокируя распространение земства на окраины империи, меры в поддержку изучения языков национальных меньшинств. Госсовет, как и правительство, был против создания земств в волостях, медицинского страхования служащих. Он также последовательно отклонял инициативы Думы о расширении полномочий законодательных палат и препятствовал ее постоянным попыткам урезать ассигнования на строительство военно-морского флота [264]. Вот, пожалуй, и все.

Таким образом, все — весьма прогрессивное — законодательство последнего десятилетия существования Российской империи было поддержано и Думой, и Государственным Советом: реформы уголовного, гражданского и процессуального права, крестьянская реформа, законодательство об охране труда и медицинском страховании рабочих, увеличение расходов на образование и открытие новых учебных заведений, введение прогрессивного подоходного налога и т. д. Государственный Совет не сдерживал реформы и не пытался повернуть страну вспять. Он был ограничителем радикальности реформ, как то и задумывали творцы российской конституции во главе с Николаем II.