Восточная и Центральная Азия - Редько-Добровольская Татьяна Ильинична. Страница 31

— Где мне баюкать тебя, родимый мой? Убаюкаю тебя вот в этой яме! — Но приподнятый было ребенок вырвался у нее из рук. Мать опять поднимает его на руки, но тот вырывается со словами:

— Родимая моя! Ведь правый-то глаз мой косо смотрит оттого, что я косо смотрю на демонов-элиэ и шимнусов. Левый же глаз мой взглядом устремлен вдаль потому, что я проницаю вдаль и эту, и будущую жизнь. Правой рукой я замахнулся в знак того, что прочь смахну всех супостатов, а левую сжал в кулак в знак того, что всех я буду держать в своей власти. Приподнял я правую ногу в знак того, что подниму я правую веру, а левой топнул я в знак того, что уничтожу и попру ногами своими всех неправоверных, еретиков. Я родился со стиснутыми сорока и пятью белоснежными зубами в знак того, что окончательно сокрушу я силу и величие злых шимнусов.

— Ах, горе мне! — забранилась мать. — У людей коли родятся дети, так родятся, бывало, уткнувши два безымянных пальца в нос и с закрытыми глазами. Почему же я-то родила вот этого злого на язык болтуна таким драчуном и спорщиком с самого рождения?

В то время как мать бранится, домой возвращается Санлун, и ему слышится, будто раздается женский голос вперемежку с ревом тигра. Санлун возвращается со скотом. На спине он тащит десяток оготонов, а свободной рукой волочит свою девятирядную железную ловушку.

— Что тут такое? — спрашивает он.

Тут напускается на него Гекше–Амурчила:

— Злой черт, иссохшая, несчастная кляча! Не просила ли я тебя побыть сегодня со мной? Сию минуту у меня поисчезали кто куда три ребенка: известно, что когда возрождаются настоящие хубилганы Будд, то они или восходят на небо, или ниспускаются к драконовым царям, или восходят в область дакинисс. И эти вот так же: не успела я даже их сосчитать, как они поисчезали кто знает куда, упоминая то вышнее небо, то преисподних драконовых царей, то дакинисс десяти стран света. А сейчас вот, негодная ты кляча, не успела я родить вот это демоново отродье, как он уже, кажется, готов схватить меня и съесть. Убери его прочь, совсем!

— Эх, ты! — говорит Санлун. — Как можешь ты знать, что это непременно демоново отродье? Разве же мы Будды? Мы-то, со своими пустыми суждениями? Уж не убить ли собственное детище? Попробуем-ка лучше его вырастить. За нынешний день я добыл восемьдесят оготонов. А эти мои две-три скотинушки, оказывается, по-настоящему затяжелели: от тяжести едва с земли поднимаются. В прежнее время вблизи нашего жилья вовсе не бывало оготона. Сегодня же такую массу я добыл всего на пространстве выстрела от нас свистун-стрелы, годоли, и при этом на такое же расстояние от нас не шел снег. Отроду не случалось добывать так много ни настоящей ловчей сетью, ни, тем паче, вот этим силком.

— Если б так пошли дела и дальше, то зачем же лишать его жизни? Растить, так попробуем вырастить! — отозвалась мать.

8. Гесер убивает трех оборотней и трех свирепых демонов докшитов

В ту пору некий демон, превращаясь в черного ворона, выклевывал глаза у новорожденных [35] детей и ослеплял их. Прослышав о рождении Гесера, черный ворон является. Но Гесер распознал его своею чудесною силой. Прищурил он один свой глаз, другой совсем закрыл, а на прищуренный глаз нацелил свою девятирядную железную ловушку, и, как только черный ворон приготовился клюнуть его в глаз, потянул он веревочку своей девятирядной ловушки, поймал оборотня-ворона и убил.

В ту же пору появился под видом ламы Кунгпо-эциге Эркеслунг-демон с козлиными зубами и собачьим переносьем. Возлагая руки на двухлетних детей, он тем временем откусывал у них конец языка и делал их навек немыми. Ведал Гесер и про это, как и про то, что демон уже подходит к нему: сжал он свои сорок пять белоснежных зубов, лежит и ждет.

Приходит мнимый лама и, благословляя ребенка, возлагает на него руки, а сам пальцами пытается разжать его зубы, но не может, пробует разнять трубочкой-ковырялкой — не может.

— Что это? — говорит он. — С языком у вас родился мальчик-то или от рождения такой, со стиснутыми зубами?

— А кто его знает? — говорят ему. — Ревет-то он как следует.

Тогда демон-лама стал всовывать ребенку в рот свой язык, чтобы тот сосал.

— Немного, оказывается, может сосать, — говорит он. — Уже стал сосать мой язык: это хорошо. — И еще глубже всовывает ему сосать свой язык. Тогда Гесер, притворяясь, будто сосет, напрочь откусил у демона язык по самую глотку и таким образом умертвил его.

В ту пору монгольскому народу причиняло вред некое порождение нечистой силы, в виде горностая-оготона, величиной с вола, который изменил самое лицо земли. Как только узнал об этом Гесер, он немедленно явился в образе пастуха овечьих стад со своею секирою и насмерть поразил это чудовище ударом между рогов.

Затем он уничтожил также трех свирепых демонов, докшитов.

9. Цзуру (Гесер) чудесно обогащает Санлуна, которому удается ослабить тяготеющий над ним приговор: ему возвращают прежнюю семью и имущество, но в объединенной семье возникают ссоры

Вскоре объягнилась у Санлуна овца совершенно белым ягненком. Ожеребилась у него и кобыла вещим гнедым жеребенком. Отелилась корова теленком невиданной железно-синей масти. Ощенилась и собака медным щенком-сукой с железной мордой. Но Гесер отпустил всех новорожденных к небесной своей бабушке Абса–Хурцэ, которой так помолился пред воздвигнутым жертвенником:

— Как следует вскорми и взрасти их, моя бабушка, и возврати мне, когда попрошу!

Бабушка приняла их и обещала своевременно возвратить.

Старик Санлун дал ребенку имя Цзуру, так как в муках он родился у матери его.

Цзуру стал пасти у отца две-три головы его скота, но пасти вот как: вырывает он трижды-семь камышей-хулусу, вырывает трижды-семь степных ковылей-дэресу, выдергивает трижды-семь репейников-хилгана, выдергивает трижды-семь крапивников-харгана. Ковылем стегает он свою кобыленку, стегает и приговаривает:

— До той поры буду стегать тебя трижды-семью ковылями, пока не наплодишь мне белого, как степной ковыль, табуна.

Камышом стегает свою коровенку, стегает и приговаривает:

— Наплоди ты таких добрых коров, чтобы мастью были как камышовое семя, с хвостами наподобие камышового листу.

Репейником стегает он овцу и приговаривает:

— Плодись ты в таком множестве, как и этот славный репейничек.

Точно так же стегает он крапивником и своего шелудивого верблюда…

И вот, по Гесерову веленью, стали они плодиться так, что от одной кобыленки наплодился целый табун белых, как степной ковыль, коней… К чему перечислять подробно? Каждую луну, по Гесерову слову, плодился в свою пору весь скот, и развелось таким образом несметное его количество…

Вне себя от радости старик Санлун.

— Это все по моим молитвам, — говорит он. — Вот и сбывается, что «тысячи делаются из одной-единственной единицы».

— Чем же ты неправ? — стала говорить на это Гекше–Амурчила. — Мне-то в особенности хорошо известен результат твоих молитв. Отменили бы приговор о ссылке — вот это было бы действительно великим результатом твоих молитв. А то и скот-то у нас пасти некому.

Тогда Санлун поехал в главные кочевья своего улуса, явился к Цотону и при всем народе говорит ему:

— От твоей необыкновенной красавицы, которую ты по неприязни изгнал, родился и живет обыкновенный мальчик. Просто ли водворять его и наделять как простого смертного или предоставить ему ханское правопреемство, как благородному? Но, на худой конец, простое-то правопреемство ему принадлежит. Верни же поэтому все мое: и семью и хозяйство.

— Разве же старик Санлун в чем неправ? — в один голос сказал весь улус и присудил полностью вернуть ему и семью, и все его хозяйство.