Эмигрант. Испанская война - Калинин Даниил Сергеевич. Страница 6

Дюк полез к девушке сам, потому что его кодла вполне уже облизывалась на её тело. Он хотел быть первым и тем самым заявлял на неё свои права. И издёвки его принимали совсем уже не детский характер.

Я не помню, что он говорил. Что-то про чёрную шлюху, которая должна ублажить всю его команду после уроков. Ощущая внутри себя весёлую и очень азартную злость, я с улыбкой подошёл к нему и сказал:

– Оставь Зои в покое, Дюк.

Он улыбнулся в ответ.

– Что русский, мало тебе в прошлый раз дос…

Договорить он не успел. Я несколько месяцев готовился ради этого мгновения. И долгое ожидание оправдалось в полной мере.

Всю свою ненависть, гнев и жажду мести я вложил в правый кросс. Ударил настолько быстро, что сам не смог уловить движения руки; испугался даже, что удар вышел слабым и неточным. Но на деле я чётко попал в подбородок; а сила удара была такова, что весь класс услышал, как громко лязгнули челюсти Дюка, прежде чем он с грохотом рухнул на пол.

На меня тут же бросились двое его прихлебателей. Первый попытался ударить размашистым боковым слева. Я свалил его коротким и жёстким хуком правой руки. Под удар второго я нырнул с одновременной атакой по корпусу; разогнувшись как пружина, тут же нанёс два сильнейших боковых удара. Оба нашли свою цель.

В течении каких-то считанных секунд я «выключил» сразу трёх парней, одних из наиболее наглых, жестоких и сильных в классе. Это наполнило мою душу диким восторгом победной схватки, чувством пьянящим и опасным. Я повернулся к оставшимся «бойцам» и поманил их к себе рукой, бросая вызов всем без исключения.

На деле я сильно рисковал. Если бы оставшиеся пятеро набросились на меня разом, я вряд ли бы выстоял. Но столь скорая победа над «центровыми» ошеломила весь класс. Никто не решился ответить на мой вызов и атаковать. Кроме того, была ещё одна причина их бездействия: один из членов группы желал стать лидером. В дальнейшем, сложившуюся ситуация он развернул в свою сторону, подмяв разбитого Люсье.

С этого дня мой авторитет в классе стал непререкаем. И ребята, и девушки искали общения со мной, но более всех преуспела Зои. Возможно, я был первым, кто когда-либо заступился за неё. В моём лице она нашла надёжного защитника и покровителя. Я же, наконец-то обрёл друга-ровесника. Пускай она была девчонкой – плевать. Важно то, что она меня понимала.

Мы оба любили читать и много фантазировали о временах мушкетеров и кардинала. А приходя на море, тут же предавались мечтам о корсарах и Новом Свете, играли в индейцев. Я читал также русских авторов, и иногда Зои просила прочитать ей что-либо на моём родном языке…

Это был относительно короткий период счастливого времени. Я хорошо учился и закончил школу одним из лучших. В порту меня взяли грузчиком на полную ставку. Какое-то время спустя я сумел устроиться официантом в довольно неплохом ресторане в «цивилизованной» части города. Там я получал больше, чем на разгрузке даже без чаевых. И я наконец почувствовал себя настоящим мужчиной, добытчиком.

Свыше мне было дано 2 года безмятежной жизни. Затем судьба сделала очередной изгиб, поменяв свой цвет на чёрный.

Вначале разболелся Петрович. Работая на улице в любую погоду, он поймал ангину. Казалось бы, лёгкая простуда, ничего страшного. Но сказался возраст, больное горло дало осложнение на сердце. Мой самый близкий человек (после мамы) слёг, и я залез в крупные долги, чтобы достать лекарства. А для того, чтобы вернуть деньги, всё время приходилось работать. Помимо ресторана, я снова вернулся в порт.

Всё более сложными становились отношения с Зои. Мы редко виделись; а между тем миловидный подросток преобразился в красивую девушку. Я не мог не засматриваться на её тонкий стан, красиво очерченные бёдра и высокую грудь… Она безумно грациозно двигалась на своих длинных ногах; лукавые карие глаза и полные чувственные губы манили… Зои давала ясно понять, что хочет стать кем-то ближе, чем просто другом.

Однажды, во время одной из немногих наших встреч, мы решили задержаться на море и полюбоваться закатом. Если я и любил что-то в Марселе, так это море. Мы обожали плавать, обожали шум волн; в вечернюю пору с наслаждением бродили по кромке песчаного берега.

Вот и в тот день мы задержались после купания, чтобы увидеть, как солнце погружается в морскую воду… Это чарующее зрелище, чувство полного единения с природой и ощущение вечности, которое посещает человека в такие мгновения, создали неповторимую атмосферу близости. Её лицо оказалось вдруг совсем рядом с моим; её глаза, отражающие закат будто звали меня… И повинуясь этому зову, с бешено колотящимся сердцем, я коснулся своими губами её полных и чуть влажных губ. Она не отстранилась; в момент прикосновения по телу будто прошла электрическая волна. Это был даже не поцелуй, только лёгкое касание; но секунду спустя мы жадно впились друг в друга, сплетя тела в объятьях. Я чувствовал жар и упругость молодого, ещё не тронутого женского тела и стремительно сходил с ума.

Этот вечер мог кончиться близостью, которой каждый мужчина жаждет от красивых женщин. Но я не смог. Когда Зои начала освобождать себя от одежды, я нашёл в себе силы оторваться от её тела. Безумно желая близости с ней инстинктивно, разумом и душой я желал остаться честным. Как человек, воспитанный с детства на примере трагичной любви и верности родителей, я не мог по-другому. А если говорить по чести, то в своих чувствах разобраться у меня не получилось.

Мы были близкими друзьями; она мне очень нравилась и не раз приходила в томящих ночных грёзах. Но мне нужно было больше – мне были нужны чувства, в которых я не стал бы сомневаться. А я сомневался. Моя мама – графиня Калязина, отец – русский офицер. А она дочь шлюхи… Это было жестоко и несправедливо. Несправедливо судить о человеке по родителям, но я не мог ничего поделать с ощущением того, что не хочу жениться на ней. И если бы я перешагнул тогда последнюю черту, зная, что у нас нет совместного будущего, я предал бы её, предал бы нашу дружбу и свою честь.

Зои же не поняла моего поступка, попыталась узнать причину охлаждения. Я же в начале стал не ничего объяснять, но… В дальнейшем решил, что объяснение всё-таки необходимо.

И некоторое время спустя мы ещё раз встретились. К сожалению, я не спросил у мамы совета из-за стеснения и стыда. А раз так, то лучшим выбором (как мне тогда показалось), была правда.

Какой же я был дурак! Как сильно я ранил бедную девушку, всю свою жизнь носившую клеймо матери….Ведь по сути своей, я был единственным её другом… хотя каким другом?! Я стал её первой любовью! А своими словами я её унизил и оскорбил до глубины души, растоптав всякие надежды…

…Кровь отлила от её лица, губы сжались в узкую линию. Из-под плотно сжатых ресниц градом катились слёзы. Она долго сдерживалась, слушая мои слова, лишь тихонечко всхлипывала. Потом, попытавшись что-то сказать, бешено разрыдалась и побежала…

Как же горько я себя тогда чувствовал! Ей, конечно, было гораздо хуже, но всё-таки… Больше всего мне хотелось никогда не говорить этих слов. Хотелось всё исправить; понимая свою ошибку и сострадая Зои, я готов был признаться в любви и позвать её замуж. Но думаю, что она поняла бы мой порыв и ещё сильнее оскорбилась моей жалостью.

Я всё-таки навязался проводить её. Как-то успокоив, пытался разговорить, даже шутить… Это не помогало. Я ненавидел себя, ненавидел весь мир вокруг. Мне хотелось с кем-то подраться, выплеснуть эмоции. И одновременно хотелось, чтобы мне было больно. Больно настолько, чтобы Зои не смогла меня уже упрекнуть. …Иногда наши желания сбываются.

Их было всего трое. Трое, перегородивших пустынную тропу с дикого пляжа в город. Они не имели с собой оружия; онидаже не выглядели достаточно крепкими. Я был явно сильнее любого из них. Пожалуй, самым опасным мне показался центральный, по повадкам старший группы. Наглая, презрительная усмешка; сальный, будто ощупывающий Зои взгляд. Долговязый, с длинными конечностями, он был несколько крепче прочих. Я не ошибся, опознав в нём лидера.