Бэль, или Сказка в Париже - Иванова Татьяна Антоновна. Страница 15

— Да! — воскликнул Егор Алексеевич. — Вот это любовь! — Интересно, как это Валентина отважилась дать тебе дневник своей прабабки, где записаны такие интимные откровения. Я бы на ее месте даже из чувства простой женской солидарности не отдал это мужчине!

— Во-первых, я убедил ее, что вплотную хочу заняться нашим семейным древом, восстановить все его веточки, постараться распутать их всевозможные хитросплетения. Для этого по крупицам собираю все, что только возможно. И это, скажу тебе, вызвало у нее большое уважение. Она похвалила мои начинания, хоть немало и удивилась тому, что у меня возникло такое желание. И потом, она, похоже, вовсе не читала дневник! Архив хранился у нее на даче, на чердаке, в старом бабкином сундуке, к которому она никогда не прикасалась. Сказала, что руки не доходили.

— На наше с тобой счастье! — обрадованно заметил Егор Алексеевич.

— Ну да! Успели!

— Рассказывай, что еще ты там раскопал.

— Далее Софья пишет о Р. П. А. точно в таком же духе. Кается, мучается, но продолжает говорить о своем безумном влечении к нему. Однако взаимностью своего возлюбленного Софья, по всей видимости, не пользовалась.

— Как так? — удивился Егор Алексеевич. — А как же то письмо из архива Елены?

— Прости, дед, я не так выразился. Мне надо было сказать, что Софья долго не пользовалась его взаимностью. Вплоть до того самого момента, когда ее отец вернулся из Тибета вместе с тремя своими картинами. Вот посмотри-ка, что она пишет об этом.

И Егор перевернул несколько страничек дневника до второй закладки.

«…Ах, как я счастлива! Мое сердце трепещет от впечатлений сегодняшнего вечера. Но прежде, не забегая вперед, хочу рассказать о папе, ибо я за суетой уже четыре дня не открываю своего дневника.

Папа вернулся наконец из Тибета! Он полон сил, здоров и выглядит гораздо моложе, чем прежде. Чудеса, да и только! Если бы я не видела это его сказочное преображение своими глазами, ни за что не поверила бы, что такое возможно! Мало того, папа привез три великолепные картины, и, по моему мнению, да и не только по моему, они являются самыми лучшими из всех его работ. После его возвращения к нам на Мытную три дня потоком текли посетители, чтобы засвидетельствовать папе свое почтение и взглянуть на его новые работы, о которых уже пошла молва!»

Егор, следивший за чтением деда, остановил его:

— Дальше Софья приводит описание всех трех картин, и, думаю, это ты с удовольствием почитаешь потом.

И он перевернул еще пару страниц.

— Вот! Читай отсюда, — сказал он.

«…А сегодня мы устраивали бал в честь возвращения папы. Бал как бал, если взглянуть на него глазами всех собравшихся. Но только не моими, ибо сегодня П.А. вдруг, а может и не вдруг, соизволил облагодетельствовать меня своим вниманием. Я танцевала с ним, и даже не один раз! Он ангажировал меня на две мазурки и вальс. Ангажировал в самом начале бала! О господи, я не поверила ушам своим, когда услышала эту божественно прозвучавшую из его уст просьбу: «Софья Николаевна, не будете ли вы так любезны…» — Ах, от предчувствия его объятий, прикосновения его рук к моим рукам, ощущения его дыхания над моим виском мне чуть не сделалось дурно! — «…Не будете ли вы так любезны и не позволите ли ангажировать вас».

Еще бы мне не позволить! По-моему, я ответила «да» прежде, чем он успел закончить свое приглашение! Или мне так кажется теперь? Право, не знаю!

Он танцевал со мной, и я была счастлива! Так счастлива, как давно уже не бывала! Или, вернее, я вообще никогда не бывала так счастлива! Однако танцы наши пронеслись, как единый короткий миг. И вдруг, о Боже! По окончании бала я поймала на себе любопытный взгляд П.А. Встретившись с ним глазами, я стушевалась, никак не ожидая его пристального к себе внимания, а он, заметив это, тотчас же улыбнулся мне, после чего направился к папеньке попрощаться.

Сегодня я не буду спать всю ночь, ибо возбуждена произошедшим до бесконечности, а коль и усну под самое утро, то только с воспоминанием о прощальной улыбке П. А.»!

Дочитав до этого места, Егор Алексеевич вопросительно взглянул на внука:

— Говоришь, он обратил на нее внимание с появлением прадеда?

— Вот именно.

— Угу! Значит, он?

— Думаю, что он. Ты дальше почитай, как быстро завязываются их отношения! Вот тут у меня есть несколько закладок, читай, читай.

«…П.А. сегодня приехал к нам в поместье, где мы находимся уже неделю. Он ворвался в дом как ветер и, пройдя в гостиную, первым делом устремил свой взор на меня. Он был полон нетерпения, желания остаться со мной наедине и объясниться. Я сразу это почувствовала и почему-то испытала не только смятение, но и страх вместо ожидаемой радости.

Я даже вышла из гостиной, почувствовав свою неготовность к его немому призыву, ибо мне нужно было в одиночестве осознать, что происходит с моими чувствами в этот миг. Я прибежала в свою комнату и, смятенная, бросилась на кровать! Что со мной? Откуда взялась эта паника, почему я испугалась того, о чем беспрестанно грезила, чего с надеждой ждала уже много времени?

Ответ пришел сам собой. И это, к моему великому стыду, не было угрызение совести иди чувство вины перед мужем. Страх нарушить заповедь Господню? Нет, это был страх, связанный с новой, завязывающейся между нами обоюдной любовью, неизбежность которой я только что почувствовала. Что сулила она мне? Наверное, ничего хорошего, раз меня одолел такой страх перед ней! Вот оно! Меня тревожило предчувствие неизбежного, в которое я готова была броситься вся без остатка! Смятение мучило меня еще какое-то время, однако я, со свойственным мне упрямством, нашла в себе силы прогнать его прочь. П.А., любимый мой, неужели?.. Я закрыла глаза, и от одного только представления образа его у меня отлегло от сердца.

После вечернего чаепития как-то быстро свечерело. Розовый закат, нависший над домом неровной кромкой, туманно потускнел, и вечер, расплывшись над верандой, продолжал одаривать нас накопившимся за день зноем, прилетающим с порывами ненавязчивого ветерка. Я многозначительно взглянула на П.А., после чего нарочно вышла в сад. Через некоторое время он последовал за мной, где и произошло наше первое объяснение. Он уверял меня, что к нему пришло большое чувство, что он прозрел наконец, почувствовав мою любовь, и теперь готов склонить перед нею голову. О Боже! Он наклонился ко мне и прикоснулся губами к моей щеке! Я чуть было не потеряла рассудок от счастья! А потом, обвив руками его шею, я прильнула к его губам, и он стал меня целовать.

И вдруг… Вот напасть! Через мгновение послышался какой-то шорох в саду, и мы отпрянули друг от друга, а потом, увидев нашего кота Капитона, засмеялись».

Егор Алексеевич поднял уставшие глаза от дневника и, сняв очки, протер их носовым платком.

— Конечно, ему от нее что-то понадобилось! Это же видно невооруженным глазом!

— Вот именно! — согласился Егор. — Далее Софья пишет о своих встречах с ним, полных любви, однако сетует, что они происходят не так часто, как она того желает. Ей явно не хватает его внимания, но она, слепо веря в его любовь, оправдывает долгое отсутствие возлюбленного любыми, даже самыми неубедительными причинами. Дальше и того хуже. Он заставляет ее тосковать, и вообще, из ее несчастных исповедей я сделал вывод, что он держал ее на привязи, словно цепную изголодавшуюся собаку, которой изредка подбрасывают сахарную косточку, чтобы еще больше разжечь аппетит.

— Ну и сравнения у тебя, внучек! — засмеялся Егор Алексеевич.

— Зато не в бровь, а в глаз!

— Это уж точно!

— А теперь, дед, отложи-ка дневник в сторонку и почитай вот это письмецо.

— Что там?

— Р.П.А. пишет Софье некими намеками, и сдается мне, что речь идет именно о картинах.

Егор Алексеевич вновь надел очки.

«…Здравствуй, Софи! Прежде всего хочу попросить прощения за то, что не имел возможности навестить тебя в тот четверг, о котором мы договорились на последнем нашем свидании. Я был в отъезде по важным делам моего друга Савельева Сергея Петровича, которому требовалась моя протекция в неких Петербургских кругах, и вернулся только в эту субботу. Но не печальтесь понапрасну, мой свет, ибо я буду у Вас с визитом уже на следующей неделе. А теперь хочу напомнить Вам о нашем договоре, любовь моя. Планы наши, очевидно, слегка поменяются. Однако это будет касаться времени, и более ничего. Ибо по вновь возникшим обстоятельствам, связанным с поспешным отъездом некоего завязанного с нашим делом человека, нам придется переменить наши планы всего лишь с субботы на четверг. Хочу предупредить Вас об этом заранее, чтобы Вы настроились на это не спеша и загодя приобрели в этом уверенность. И еще, любовь моя, сообщаю Вам, что уже несколько раз приглядывал для Вас обещанное кольцо в ювелирных магазинах, но пока так и не сделал выбора, достойного Вашей прелестной руки! На сем прощаюсь с Вами, моя любимая Софи! До скорого свидания, которого жду с большим нетерпением!