Дневники Киллербота (сборник) - Уэллс Марта. Страница 87

Я вдоволь насладился зрелищем. Сначала взрывом уничтожило шаттл штурмового отряда, а потом многочисленные попадания продырявили корпус вражеского корабля. Затем я собрал воедино все свои разбросанные там и сям коды и вернулся в собственное тело. Ощущения были странные.

Мензах и Пин-Ли по-прежнему стояли в коридоре и озабоченно смотрели на меня.

– Дело сделано, – сказал я.

Пин-Ли восторженно заохала, а Мензах схватила ее и развернула.

А я чувствовал себя странно. Очень странно. И хреново.

Производительность – сорок пять процентов и снижается. Критический сбой…

Я понял, что падаю, но не почувствовал удара о палубу.

8

Память рассы́палась на отдельные фрагменты. Ничего приятного, хотя для обычного бота это было бы катастрофой. Моя же память основывается на человеческой нервной ткани и обычно является слабым звеном в хранилище памяти, но ее нельзя полностью стереть. Пришлось полагаться на нее, собирая и упорядочивая фрагменты. К сожалению, скорость доступа к нервной ткани была ужасающе медленной.

Это заняло целую вечность.

Я бродил среди хаоса образов, вспышек боли, пейзажей, коридоров и стен. Ого! Многовато стен.

– Есть какие-нибудь изменения? – поинтересовался неопознанный голос.

– Пока нет. – И после короткой паузы: – Думаешь, стоит поместить его в ремонтный бокс? Если он не сумеет…

– Нет, это исключено. Компания захочет выяснить, как он взломал свой модуль контроля. Если им представится возможность… Нельзя им доверять.

Хуже всего то, что я не помню (ха!), сколько времени провел в таком состоянии. Судя по обрывкам диагностического отчета, возникли критические повреждения.

Хотя, наверное, это очевидно и без данных диагностики.

Сложная серия нейронных связей привела меня к обширной нетронутой области памяти… Это еще что за чертовщина? «Расцвет и гибель лунного заповедника?» Я начал просмотр.

И тут – бац! Заиграли сотни тысяч связей. Я вернул себе контроль над собственными процессами и запустил диагностику и процедуры восстановления. Воспоминания в ускоренном темпе начали выстраиваться по порядку.

– Хорошие новости! – прозвучал чей-то голос. – Диагностика показывает, что активность резко увеличилась. Он собирает себя по кусочкам.

Частичная идентификация: клиент?

Изогнутый потолок вместо стены. Что-то новенькое. Я лежал на чем-то мягком. Мне хватило воспоминаний, чтобы осознать необычность происходящего, а необычное, как правило, означает плохое. Больше фрагментов выстроились в цепочку, только в неправильном порядке. Пассажирские корабли, ГИК. Ага, значит, не так уж необычно. Как и сейчас, в этих воспоминаниях я носил человеческую одежду, а не скафандр и броню. Доступ к другой группе связей позволил опознать предметы над головой как оборудование медсистемы. ГИК? Я попытался отправить запрос. Нет, этот кластер памяти оказался не в том месте. Я отправил Тапан обратно к ее друзьям и покинул ГИКа.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Ратти.

Я сумел вытащить только одно определение для Ратти: человек, мой друг. Звучало странно и малоправдоподобно, но прежняя версия меня, похоже, была в этом уверена, а больше мне не на что было опираться.

– Отлично.

Наверняка очевидно, что вовсе не отлично.

– Ты знаешь, где находишься? – поинтересовался Ратти.

Я не мог ответить.

– Пожалуйста, подождите, пока я найду эти сведения, – выдал я записанную в буфере фразу.

– Ладно.

Я лежал в медсистеме и был присоединен к оборудованию, предназначенному для людей и дополненных людей, которые поправляются после серьезных медицинских процедур. В каюте было два люка, открытый и закрытый. Мне понадобилась минута (целая минута! чудовищная скорость доступа к памяти), чтобы опознать символ на закрытой двери как архаичный значок туалетной кабинки. Ну, отлично, целая минута на нечто совершенно бесполезное.

Так, значит, я там, куда помещают людей, а не ботов или автостражей. Меня считают человеком? Это нервировало, сейчас мне не хотелось притворяться человеком. Но мне недоставало куртки и ботинок. На ногах у меня не было органических тканей, и они не выглядели как медицинские протезы для покалеченных людей. И в конце концов, я находился в медсистеме, которая немедленно диагностировала бы у меня термальную стадию болезни под названием «автостраж».

– Не хочу быть ручным роботом.

– Вряд ли кто-нибудь этого хочет, – сказал Гуратин.

Не люблю Гуратина.

– Ты мне не нравишься.

– Я знаю, – ответил он, как будто это смешно.

– Это не смешно.

– Так, записываю: уровень распознавания – пятьдесят пять процентов.

– Да пошел ты!

– Ладно, пусть будет шестьдесят процентов.

В памяти всплыл истребитель страховой компании.

Меня накрыла волна страха, такого сильного, что он меня парализовал.

Однако здесь были обшарпанные и поцарапанные металлические стены со следами снятого оборудования. Вывод: это не истребитель страховой компании.

Одно хорошо в эмоциях – они ускоряют процессы восстановления в хранилище памяти. А плохо в эмоциях то… Ну, сами понимаете: «Вот дерьмо, что за хрень со мной творится?!» Я лихорадочно проверял свой модуль контроля. Но он оказался по-прежнему взломанным. Результаты диагностики показали, что порт загрузки данных тоже не починили. Приступ страха исчерпал все запасы кислорода, и мне пришлось вдохнуть. Я нашел коды сетевой защиты и начал ее восстанавливать.

– Я не хочу быть человеком.

– Мало кто из людей поймет такое отношение, – сказала доктор Мензах. – Мы почему-то думаем, что, если бот или конструкт выглядит человеком, он мечтает стать человеком.

– Ничего глупее не слышал.

Я упал на пол и обнаружил, что сосредоточился исключительно на восстановлении памяти и поставил этому процессу приоритет над программным кодом. Я заново запустил восстановление, и все процессы замедлились. Но органические ткани у меня в голове помнили, как стоять и ходить. Дело пошло бы быстрее, если бы я заставил это вспомнить и остальные части тела.

При попытке пойти я собрал новые данные: медицинский отсек явно модифицирован. Торчащие шурупы и крюки в стенах отмечали места, где когда-то прикреплялось что-то другое. Вдоль стен тянулся толстый кабель, оборванный за ненадобностью. На переборках выцветшей краской написаны имена и фразы. Панель ручного запуска у люка была такой устаревшей модели, что я поначалу принял ее за арт-инсталляцию.

В иллюминаторе виднелся большой порт. Странно, поскольку в червоточине смотреть не на что.

Вот только мы были не в червоточине, а в открытом космосе и приближались к станции. Внешние камеры не показывали ничего, кроме вспышек света, но из рубки передавали данные с сенсоров, и благодаря им на экранах показывалась станция с близкого расстояния. Да, неуклюжая и громоздкая система, но так бывает, когда летишь на дерьмовом корабле без нормальной сети.

Странно, но станция очень напоминала огромный корабль старомодной конструкции, с… Ой, нет, это же и есть старомодный корабль, который опоясывало более привычное транзитное кольцо, надстроенное в районе трюма. Выглядело сооружение старым и уродливым, но не было похоже на Майлу. На причале стояло много кораблей, больших и поменьше. Я осторожно выбрался за пределы собственноручно построенной сетевой защиты и поймал сеть станции.

– Ты знаешь, где мы сейчас? – спросила доктор Мензах.

Ее дом находится на какой-то планете. Я знал это, потому что послал ее семье чипы памяти. Чипы с важной информацией. Из-за которых нас чуть не убили.

– Я не люблю планеты, – сказал я. – Там пыльно и дрянная погода, и вечно кто-то пытается сожрать людей. И с планет труднее сбежать.

– Надо полагать, это значит «да», – произнес за ее спиной Гура-тин.

На корабле не было камер, и потому я никого не видел. Нет, постойте, я же могу видеть глазами.