Рубин эмира бухарского - Казанин Марк Исаакович. Страница 8

— Вы не любите путешествовать? — удивился я. — Что может быть лучше? Неужели вы никуда не ездили?

— Да нет, я достаточно поездил и во многих местах побывал, но далеко отсюда.

— Где же? — полюбопытствовал я.

— Везде понемногу, — уклонился он.

— И что же вам больше всего понравилось? — настаивал я.

Он засмеялся и сказал:

— Вероятно, сказочный остров Ципангу.

Теперь округлились уже мои глаза. «Сказочный остров Ципангу» — это рассказы о Японии, одна из любимых книг моего детства. Я загорелся. Передо мной сидел человек интеллигентный, способный, моих лет, с которым я мог говорить и который бывал на Востоке. И не в Индии, а еще дальше.

— Так вы были в Японии!.. — медленно и задумчиво повторил я и почувствовал, что вся затаенная тоска и желание дальних путешествий должны были прозвучать в моем голосе.

Внезапно мой собеседник отстранился от меня. В глазах его читалась не то злоба, не то испуг. Он волновался:

— Нет, нет, это я так сказал. Просто в детстве слышал. Я не знал, что вы знаете эту книжку. Я пошутил. Я, конечно, там не был.

Взгляд его вновь упал на мою индийскую книжку, и он быстро переменил тему:

— А что это у вас по-индийски?

— Поэзия, — вздохнул я.

Весь мой энтузиазм по отношению к любимому предмету вылился наружу, и я со всем жаром молодости потянулся к сочувствию, я жаждал найти аудиторию, поделиться с кем-то. Перед нами лежала залитая солнцем площадь, у нас не было никаких забот, я был возбужден непривычно крепким чаем. О чем было говорить со своим ровесником, как не о поэзии?

— Знаете, что я перевожу? Знаете вы это место в «Сакунтале»?

— Нет, не знаю, — ответил он.

Я поглядел на него. Черты лица изящны, глаза ясны, но интеллектуального блеска, который я знал, который был в глазах моих товарищей по университету, готовых просиживать дни за книгами или проводить длинные белые ночи на набережных Невы за спорами, — этого в нем не было.

— Хотите, я вам прочту свой перевод — я сделал в поезде, — предложил я и, не дожидаясь ответа, продекламировал. Потом я сделал небольшую паузу, сознавая, что постыдно напрашиваюсь на одобрение.

Он был изысканно вежлив:

— Чудесный перевод. В особенности конец.

Это было неверно. У него отсутствовал настоящий вкус. Конец был самым неудачным местом, и я решил его изменить. Но я уже не мог остановиться, мной овладел, демон какой-то экзальтированной болтливости.

— А знаете вы это место у Анандавардхана [4]? — болтал я. — Последнее купание небесной девы в драгоценном блистающем бассейне. Царь видит ее и говорит: «Мое сокровище, в хрустальном ты бассейне...»

— Как это? — задумчиво переспросил Файзулла.

Неопределенное выражение появилось в его глазах. Не насмешка ли? Нет, скорее какое-то лукавство, озорство или затаенная мысль, обращенная к самому себе.

— А хорошо ли? — вдруг тихо спросил он. — Может быть, лучше звучало бы: «Мое сокровище, ты в мраморном бассейне...»

— Нет, — с горячностью возразил я, — вот я же помню оригинал, — и я привел эту строчку по-санскритски.

Но тут меня охватило академическое сомнение. А что, если он прав? Все-таки это стихотворение IX века. Может быть, он видел другое издание или другой вариант? Или мы вообще говорили о разных вещах?

— А как вы помните? — спросил я. — Где вы видели?

Новое выражение мелькнуло в глазах Файзуллы. Опять что-то похожее на испуг.

— Нет, нет, — поспешно заверил он меня. Его голос дрогнул. Он облизнул губы. — Конечно, вы правы. Я нигде не видел. Как вы сказали? «В хрустальном бассейне»? Конечно, так лучше. Я просто так сказал...

Какая-то тень нависла над нами. Я поднял голову.

— А, Глеб! — развязно сказал Ратаевский. — Я уже несколько минут слушаю ваши разглагольствования; хотя ничего не понимаю. Можно посидеть с вами?

И откуда он взялся?

— Я не знал, что и вы в Фергане, — буркнул я.

— Что, надеялись избавиться от меня в Ташкенте? Нет, там еще долго не будут играть, ремонтируют театр, а мне поручили поехать посмотреть, что и как в Фергане, на случай гастролей.

Я подвинулся и дал ему место.

— Познакомьте меня с вашим другом, — попросил он.

— Знакомьтесь, — сказал я. — Это Борис, это Файзулла.

Оба, не говоря ни слова и, как мне показалось, принужденно, пожали друг другу руки.

Оставаться с Борисом и вести беседу о санскритской поэзии мне уже не хотелось. Я взглянул на часы. Был почти полдень. Я поднялся:

— Извините, я должен идти. Надеюсь, как-нибудь продолжим наш разговор.

Лицо и движения Файзуллы, когда он встал и протянул мне руку, были очаровательны.

«Какой все-таки природный аристократизм, какие манеры у этих людей Востока, — думал я про себя. — Или, может быть, это русский дворянский лоск и он получил его где-нибудь в России, ведь он так блестяще говорит по-русски, или это Дальний Восток. И бог знает, где он еще был». Во всяком случае новое знакомство произвело на меня впечатление, и я уходил почти счастливым. Теперь какой дорогой идти? Я пересек площадь, остановился и оглянулся кругом. Глаз мой поймал Файзуллу и Ратаевского. Они сидели на ковре в позе самой интимной беседы, если не перешептывания, головы их были сдвинуты вместе. Внезапно оба расхохотались. Борис крикнул что-то невнятное, но ухо мое уловило местоимение «ты». «Как это быстро у них получилось!» — удивился я.

Я отправился на встречу с Пашей у ревкома, чтобы сообщить ему о Рустаме, а уж потом искать пристанища и работы. Ревком помещался в бывшем губернаторском дворце. Там же находились и другие важнейшие организации. То ли от движения, то ли от воздуха мне очень хотелось есть. Однако это пришлось отложить.

Я дошел до ревкома. Паши на площади не было. В моей голове блеснула мысль поступить тут же на работу в какое-либо учреждение без помощи Паши. У меня были две руки и две ноги, я знал языки, грамотно писал, кое-как соображал — неужели я нигде не пригожусь?

Набравшись отваги, я зашел в комнату на верхнем этаже, где было написано «Предгорсовета», дождался очереди, вошел и с отчаянным видом и не без дрожи в голосе предложил свои услуги хотя бы в качестве секретаря. Председатель — плотный, пожилой небритый человек, в очках, за которыми виднелись холодные, мало сочувственные глаза, удивленно воззрился на меня и спросил:

— А вы кто будете?

Я назвал имя и фамилию.

— Здешний? Что-то я вас не знаю.

Я ответил, что утром приехал из Петрограда.

— Ах, этим поездом! Очень приятно. Вы что же, по командировке? — Голос его звучал любезно. — Давайте ваш мандат.

Он протянул руку.

Тут я сам все испортил. Лгать для того, чтобы устраиваться, я не мог.

— Я не по командировке, — неуверенно ответил я.

— Как же вы, собственно? — теперь уже сухо и подозрительно спросил он.

— Да вот приехал.

— Ах, так приехали, и вы хотите быть секретарем горсовета. Так-так, — цедил он почти издевательски. — Ну, а какие документы у вас есть?

— Документы есть, в вещах. — Я не знаю, что я имел в виду. Вероятно, свидетельство об окончании университета.

И я вспылил:

— И напрасно вы, товарищ, разговариваете с людьми как с преступниками и ловите их, как воришек, за руки. Поверьте, не все жулики.

Он перешел к обороне:

— Я вас жуликом не называл, но довольно странно прийти с улицы или бог знает как приехать на поезде и потребовать, чтоб вас назначили на руководящую работу.

— Я не требовал руководящей работы! — почти со слезами выкрикнул я.

— А секретарь, по-вашему, не руководящая работа?

Разговор явно терял смысл. Мне стало все ясно. Какого маху я дал, какого дурака свалял, как я переоценил себя. Горсовет и не думал бросаться мне на шею. Где-то заворочалась обида: «никому не нужен».