Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна. Страница 12

Все перепады в настроении Фигаро случались из-за того, что он до жути боялся вышестоящих администраторов. С одной стороны он был вынужден следовать каждому «чиху» вышестоящих лиц, но с другой имел и собственные амбиции, стремился проверить свои технические комбинации. Программистам часто сменяли задания, вызывая у них тоже нервозность и напряжение, ведь их работа требует кропотливости и сосредоточения. Сотрудников выручал только юмор. Помнится, в секторе разработали шкалу настроений шефа, фиксирующую его обращение к нам. Так, впадая в эйфорию, он мог назвать меня и Галочкой; находясь в подавленном состоянии, величал просто Галей; при нарастании градуса раздражения – Галиной Владимировной; и вершина бешенства – уважаемая Галина Владимировна! Последнее обращение соответствовало указателю «буря». И, если он с утра хоть к одному из нас обращался «уважаемый», то все остальные замолкали и утыкались глазами в бумаги, ожидая, пока минует гроза.

Время работы и пустые траты времени

Отдельная песня – это соцобязательства! Они составлялись раз в квартал каждым сотрудником и представляли собой абсолютно ненужный канцелярский листок. Ненужный потому, что в Обязательства записывались или уже завершенные задания, или те, где результат был предсказуем.

Вот как могло выглядеть мое типовое обязательство:

1. Обязуюсь выполнить работы в рамках темы А1525 на две недели раньше срока, к годовщине Октябрьской революции.

2. Овладеть языком программирования фортран (паскаль, апл, СИ).

3. Подать одну заявку на изобретение.

4. Принять участие в дежурствах добровольной народной дружины (ДНД) не менее двух раз.

5. Участвовать в общественной жизни лаборатории и института – выпустить тематический номер стенгазеты.

Задел времени для завершения темы всегда брался с запасом. Я могла завершить разработку алгоритма хоть к началу октября, хоть к концу года, но обычно срок окончания работы подгадывался к общегосударственным праздникам.

Если я брала обязательство изучить новый язык программирования, то, как правило, у меня уже имелся небольшой опыт владения им. Языки изучались по ходу дела, при поступлении новой техники. Но, если ранее я не упоминала этот язык в соцобязательствах, то могла вписать его в новые бланки.

Подать заявку на изобретение – тоже изобретение из разряда уже придуманного.

А по дежурствам в ДНД назывались средние цифры прошлых дежурств на улице.

Самым необременительным для меня обязательством и делом было участие в работе редколлегии, поскольку являлось отдушиной в мире сухих формул. Благодаря работе в стенгазете, я перезнакомилась с сотрудниками всех лабораторий. Помимо лично написанных заметок и репортажей, очерков о сотрудниках, я также брала интервью у специалистов разного уровня. Меня знали все: от лаборантов до руководителей, и напомню, вся моя журналистская деятельность проходила тоже в рабочие часы.

Производственная структура машинного сектора походила на ту, с какой я столкнулась, придя в институт. В каждом коллективе имелись лидеры – «паровозики» группы или энтузиасты научных исследований. Они с полным правом подписались бы под известной фразой: «Я занимаюсь тем, что мне нравится, а мне еще за это платят». Такими «паровозиками» становились ведущие научные сотрудники: кандидаты и доктора наук, изредка начальники низового звена без степени. Они подбирали себе Ответственных помощников. Их роль была скромнее – помощники отвечали лишь за сегмент общей задачи, но кроме своей непосредственной работы руководили и небольшой группой рядовых исполнителей: инженеров, техников, лаборантов.

В роль Ответственного помощника теперь вписывалась и я, став промежуточным звеном между «паровозиком» и Безответственными исполнителями. Последняя «партия» составляла довольно многочисленную прослойку в ЦНИИ, и состав ее был весьма пестр. В нее попадали не только малоквалифицированные молодые специалисты, нацеленные на скорое увольнение, но также инженеры со стажем, давно махнувшие на свой профессиональный рост или изначально непригодные к научной работе и потому всем недовольные. Их девизом было второе популярное изречение эпохи: «Они делают вид, что платят нам, а мы делаем вид, что работаем». Сейчас бы эту группу, вероятно, назвали «офисный планктон».

Отвлекались на личные занятия сотрудники всех трех уровней. Однако ведущие специалисты отрывались от работы в исключительных случаях; безответственные валяли дурака постоянно, если рядом не было начальства; ну а среднее звено развлекалось периодически.

Вот как протекала жизнь внутри нашего машинного сектора в пору взлета моей инженерной карьеры, когда я вошла в «средний класс».

Я сидела в светлой комнате, на удобном месте, у окна. И стол у меня был удобный, новый и большой; на просторной столешнице стекло, и фотографии дочек под ним – все как у всех аборигенов ЦНИИ. А в ящиках стола не только бумаги и блокноты, но и всякие нужные предметы обихода: кружка, кипятильник, упаковка сахара, чайная заварка, баночка кофе, а также дорожный набор с нитками-иголками и набор косметики. И рядом, на стене веселая картинка – художество младшей дочки – мой личный мирок в стенах учреждения.

В комнате еще девять столов, развернутых так и этак. И вокруг каждого – своя планета. Что удивительно, в своих новых товарищах я обнаруживала типажи сотрудников из моей первой лаборатории.

Здесь тоже оказалась своя хозяйственная Люся – я сохраню за новой героиней то же имя, ввиду его прежней распространенности. Ее скарб в столе был так же основателен, как у Люси первой: две пары сменных туфель, опять клубки ниток для вязанья и начатое полотно изделия. Также у второй хозяйственной Люси имелась неискоренимая склонность к разведению цветов на рабочем месте. Ее стол находился у соседнего окна нашей угловой вместительной комнаты. Весь подоконник и половину столешницы занимали кактусы, фиалки и разросшиеся кустами папоротники. Ввиду постоянного размножения растений, она пыталась пристроить «зеленых друзей» на столы другим сотрудникам – хотя бы по одному горшочку. Эта Люся, худощавая, с русыми волосами, забранными в незамысловатый хвост, была молода, работала всего года два после института, но как бы перенимала эстафету у Люси первой. И пусть первая Люся работала техником, а наша новая – программистом, во всем остальном они были неотличимы.

Вторая Люся тоже занималась пересчитыванием чужих денег. Различалась их общественная нагрузка только нюансами. Если женщина-техник собирала профсоюзные взносы, то женщина-программист выдавала дважды в месяц зарплату сотрудникам, исполняя функции кассира. Тогда я впервые заметила, что людей можно объединять по сходству характеров, хотя узнала о типажах гораздо позже, уже получая третье, психологическое, образование.

Противоположностью программисту Люсе, кодировавшей программы по чужим алгоритмам, являлась умная Лариса, тоже молодой специалист. У нее было хобби – иностранные языки, и она поочередно то вникала в сложнейшие машинные программы, то читала романы на английском языке. Но программистом она была крепким, и потому чтение в рабочее время не снижало результативности ее работы. Между этими двумя девушками располагался стол инженера Чудикова, слегка расхлябанного и рассеянного. И хотя он заигрывал с каждой из них – сотрудницы были не замужем, и сам он холост – его попытки не увенчались успехом. Этот инженер походил на очкарика Шурика из советского фильма – вечный студент – но так близко, в жизни, я наблюдала этот типаж впервые.

В нашем коллективе мужчины составляли большинство, а потому даже для платонических влюбленностей дамы выбирали героев более романтичного облика или мужественного поведения. Одним из таких героев, прекрасным во всех отношениях – хорошо сложен, темная шевелюра, всегда свежая рубашка, галстук по моде, и умом не обделен, был программист Стасов – тот самый, что повстречался мне в день юбилея, спустя двадцать лет, в виде холеного бизнесмена. А тогда, молодым еще специалистом, он составлял программы для ЭВМ быстро и оригинально, будто записывал партию шахматной игры. Именно на него были направлены томные взгляды и хозяйственной Люси, и умной Ларисы, и других незамужних девушек. Но Стасов держался стойко, предпочитал разведенных женщин постарше, готовых согласиться и на легкие отношения, без заявки на брачные.