Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна. Страница 13

Слухи об интимных связях витали и в этой лаборатории, изредка я слышала обрывки каких-то пикантных историй, но конкретно о своей жизни никто мне не рассказывал, как когда-то Маринка. Придя на новое место уже тридцатилетней, после второго вуза и двух декретных отпусков, я оказалась взрослее группы недавних выпускников на пять-семь лет. И только через год перешла со всеми «на ты».

А среди сотрудников старшего поколения, называемых уже по имени-отчеству, выделялся ведущий инженер Курносов, непритязательной внешности, до чрезвычайности скромный. Тогда я впервые увидела человека, о котором говорят «программист от бога». Он нигде не учился программированию, институт окончил давно, когда слово «информатика» еще и не слышали, но имел инстинктивное программистское чутье. Он однако первым находил неполадки в программе, опережая любого программиста из молодежной команды, хотя новые ребята уже изучали в институтах информатику. Отличием Курносова было еще и «красноречие», которым позже, в 90-е, прославился премьер-министр Черномырдин. В остальном наш ведущий специалист уступал будущему прототипу: и по комплекции, по представительности. На нем был кургузый пиджачок, потертые лоснящиеся брюки. Нас не удивляло, что у Курносова был столь непритязательный вид, ведь у него была больная дочь, на лечение которой уходили почти все деньги из скромного инженерного бюджета. Где-нибудь в Штатах такой талантливый специалист-компьютерщик мог бы стать миллионером, но только не у нас. Достигнув должностного потолка для инженера, но не имея ученой степени, он не мог рассчитывать в ЦНИИ на повышение зарплаты.

Обитали в комнате и еще сотрудники, но редко собирались здесь все. Только часть наших задач решалась за письменным столом, а много времени мы работали в машинном зале на ЭВМ. В одном лице совмещая операторов, исследователей, разработчиков.

Машинный зал находился на другом этаже. Там мы чувствовали себя еще вольготнее, ведь чтобы начальнику войти в зал, ему требовалось набрать цифры кодового замка, потом дернуть за металлическое колечко, потянуть дверь. Это давало сотрудникам временной задел, чтобы скрыть следы занятий в посторонней сфере. Ладно еще, если то было создание пресловутых цифровых картин по мотивам Джоконд Леонардо да Винчи – их можно было создавать под прикрытием обычного программирования: поди там разберись в символьных кодах программы, картинка или формула расчета готовится для введения в машину. Но колода карт при игре в преферанс, раскиданная на письменном столе, разоблачала сама себя. Однако открываемый с заметным скрежетом и задержкой во времени цифровой замок позволял смести игральные карты в ящик стола, и разложить взамен их «полотенца» машинных распечаток, чтобы с невинным видом их разглядывать, когда войдет начальник.

Особое оживление наступало в секторе в преддверии праздничных дней: Нового Года и сдвоенного праздника чествования мужчин и женщин, разделенного двумя неделями в конце зимы. Интересными были не столько застолья, весьма аккуратные, сколько подготовка культурной программы.

Однажды наши женщины принесли свои детские дошкольные фотографии – мужчинам предлагалось угадать в них нынешних сотрудниц. Отгадки давались в комплиментарной форме. Взглянув на мое фото в годовалом возрасте, Курносов воскликнул: «Большеглазая, черноглазая – конечно же, Галя!».

Сейчас мне такого комплимента уже не сделали бы, потому что мои глаза распахнуты уже не так широко. Все реже мир удивляет меня, но все чаще заставляет задуматься над его закономерностями. А тогда мои наблюдения за коллегами отражались в поздравлениях, сочиняемых для каждого индивидуально. У меня имелись и соавторы: умная Лариса и неотразимый плейбой Стасов. Вообще, писать поздравление группой веселее – есть с кем посмеяться. А поводы находились легко. Очень смешными получались черновые варианты: подмеченные черточки окарикатуривались и рифмовались. Здесь образ Фигаро являлся неисчерпаемым источником вдохновения, хотя и друг друга мы не щадили. Вволю отсмеявшись, авторы смягчали сатиру, переводили ее в юмористическое русло. Я тоже получала, причитающуюся мне порцию остроумия товарищей. Однажды коллеги написали мне на открытке такое пожелание:

Наша Галя – журналист…

Как возьмет бумаги лист,

Да все наши разговоры,

Происшествия и споры,

Чаепития, курьезы,

Разочарованья, слезы,

Что увидит, что услышит —

Все в газету перепишет!

Ей желаем в день рожденья

Творческого вдохновенья,

Описаний без прикрас

И таких же зорких глаз,

Но чтоб взор сей обращался

Не на нас, а на начальство.

И давнее пожелание сбылось с лихвой. Теперь, много лет спустя, мой взгляд обратился и на начальство, и на сотоварищей, и на наши невинные развлечения той поры. Хотя тогда я и помыслить не могла, что когда-нибудь литература станет для меня главным делом жизни. Для постоянного сотрудничества даже с городскими газетами требовался свободный график работы, чтобы в рабочее время сделать живой репортаж, взять интервью у интересного человека или просто заехать в редакцию. Ведь тогда еще не было электронной почты, так облегчившей жизнь журналистов сегодня. И о чем бы я могла написать в городской газете? Опиши я, к примеру, все, что изложила в этих воспоминаниях, сотрудники режимной службы сразу взяли бы меня на заметку. И публикация их тоже была абсолютно невозможна.

Но мой талант расцветал на пространстве стенгазеты. Рассказикам на две-три странички всегда находилось место на «стене». Газета, изданная тиражом в один экземпляр, имела массу поклонников в отделении, как сейчас какой-нибудь сетевой ресурс в интернете. Три сотни читателей, десяток-другой откликов – что еще надо начинающему автору для счастья!

Я легко выражала свои мысли в письменной форме, но иногда приходилось выступать и вживую перед людьми – и всегда это становилось для меня серьезным испытанием.

Конференции, презентации

Раз в год в нашем институте проводилась научно-техническая конференция. На нее выносились самые заметные и удачные научные результаты, полученные в процессе плановой работы. Среди моих исследований наиболее значимым оказалось автоматизированный расчет диаграмм направленности в ближнем акустическом поле. Графически диаграмма напоминала цветок ромашки с частично оторванными лепестками. ЭВМ рисовала эту «ромашку» по моим алгоритмам, цветными перьями самописцев, в разных масштабах, так что у меня имелся целый букет таких «ромашек».

С ними я и выступила на конференции. Вряд ли я могла поразить слушателей красноречием, излагая суть алгоритма, но элегантные «цветочки» запомнились всем присутствующим.

Прошло уже какое-то время после конференции – и вдруг о моих «ромашках» вспомнило наше руководство, ожидая появления высоких гостей, министров из Москвы. Такого рода визитеров было принято удивлять именно графикой.

Подготовка к визитам важных персон во все времена сопровождается суетой и желанием выставить товар лицом. Если коммунальные службы «красили траву и заборы», то в НИИ готовились красочные плакаты, уже упомянутым художником. Наш художник, как заправский Айвазовский, рисовал акварелью картины графически-маринистского направления: голубовато-лазурное море, красный силуэт пароходика на линии горизонта и разбегающиеся от его днища в глубины вод концентрические окружности – схематическая звуковая волна. Замыкались эти окружности на черных шариках-гидрофонах, лежащих на желтом песчаном дне.