Прощай, «почтовый ящик»! Автобиографическая проза и рассказы - Врублевская Галина Владимировна. Страница 58

И сразу мне стало ясно, как действовать!

На другой день еще дома надела ветхий халатик, выцветший узор из маков на нем напоминал застиранные пятна крови. Собиралась уже выбросить его, а тут для больницы в самый раз сойдет. Замотала перед зеркалом горло бинтом и положила в сумку с гостинцами тапки без задников, что обычно предлагала гостям.

Приехала в больницу в самое суетное время, между завтраком и обедом, когда в вестибюле не протолкнуться: тут и посетители у справочного окна толкутся, и врачи куда-то торопятся, санитары лежачих на каталках везут, и ходячие больные у торговых палаток прилавки рассматривают. А самые смелые покуривают в тамбуре между входными дверями, под табличкой «курить запрещено». Я, пока охранник отвернулся, пуховик и сапоги сняла, под скамейку их затолкала и в своем застиранном халате и тапках уже в сторону турникета отправилась.

Мимо охранника иду, на него не смотрю, зато он на меня взглянул и пригрозил:

– Сказано вам, больным, на улицу не выходить, в тамбуре не стоять! А ты, смотрю, шибко румяная, небось курить на мороз выходила? Еще раз замечу, главному врачу сообщу.

Пообещала не нарушать. Сама радуюсь, что за больную признал. Поднялась на лифте, нашла нужное отделение. Иду по коридору не спеша, тапочками шаркаю. Мимо врачи, медсестры снуют, здесь меня и вовсе не видят: кто в больнице станет на больных внимание обращать?!

Осталось палату найти, где милый лежит. Вчера по телефону говорил, в коридор его положили, поскольку в палатах мест не было, но в коридоре его не увидела, значит, уже устроили его. Только где теперь его искать, в отделении, видно ремонт недавно сделали, так и запах краски еще не выветрился, и табличек на дверях нет. Приоткрыла одну дверь – по виду, сестринская, девушки в голубеньких халатах у чайника толпятся. В другую заглянула, вижу топчан и столик с пузыречками, похоже на процедурную или лабораторию – тоже не то. Я назад, но сестрица, что в кабинете сидела следом за мной в коридор выскочила, за рукав назад тянет:

– Быстро раздевайтесь! Я уже уколы заканчиваю, последняя фамилия осталась.

Что-то там пробурчала, отметку в своем листе назначений сделала, а на меня, разумеется, не смотрит, и уже шприц заполняет.

Я, чтобы в пояснения не вдаваться, халат задрала, на топчан животом вниз улеглась. Медсестра уколола, ватку на уколотое место приложила, и к раковине, руки мыть. В общем, обо мне уже и думать забыла.

Вышла я из процедурной, прихрамывая, потирая уколотое место. Спохватилась, можно ведь мужу на мобильник позвонить! Только достала телефон, как навстречу мне сестра-хозяйка толкает тележку с бельем. Остановила тележку у меня на пути и так безапелляционно заявляет:

– Девушка, ты из третьей палаты? Отнеси-ка комплект белья на койку у окна, из приемного отделения позвонили, чтобы койку приготовили.

Не знаю уж, за кого она меня приняла, но не в этом суть. Видит же, что у меня одна рука занята сумкой, так нет, нагружает свободную руку пододеяльником и простыней. И спорить мне с ней неудобно: пожилая женщина, тучная к тому же, ей лишний шаг сделать затруднительно, а я – стройная газелька, как милый меня называет, и в дочери к ней гожусь. Направилась, куда она велела.

– Дочка, ты и заправь постель-то, – услышала за спиной.

Занесла я белье в третью палату, постелила его. Пока одеяло в пододеяльник заправляла, пока наволочку натягивала, пришлось поддерживать беседу. Больные-то скучают без общения, из-за карантина, посетителей не пускают, вот на нового человека и накинулись. Но расшифроваться перед незнакомыми людьми я не решилась, а ну как кто возмутится, завотделению доложит – люди-то ведь разные бывают. В общем, короткими да-нет, отделываюсь, а сама думаю, как побыстрее смотаться отсюда. Но побыстрее не удалось.

Наступило время обеда, потому что из коридора донесся зычный голос буфетчицы. Она объявляла, что обед привезен, чтобы больные выходили за едой и не задерживали ее, поскольку у нее много работы.

Те, кто лежали в больнице долго, уже были выдрессированы и вскочили с кроватей, как солдаты по сигналу тревогу. Распахнув двери палаты, поспешили в коридор, к раздаточной тележке. А женщина с ближайшей койки слабым голосом попросила меня принести ей обед, объяснив, что после операции еще не встает. Я кивнула ей, вышла следом за всеми.

– Мне, пожалуйста, порцию для нашей лежачей, она после операции.

Буфетчица щедро, большим половником, налила супа в двери тарелки, разумно предположив, что я тоже законная единица и заслуживаю обеда. Я отнесла суп в палату, поставила тарелки на тумбочку, вернулась за вторым блюдом.

Затем, пообещав вернуться и покормить ее, выбежала снова в коридор, чтобы осмотреть все палаты, пока двери их были распахнуты настежь, и больные общались с буфетчицей. Обежать пятнадцать палат на отделении не составило труда, тем более, что среди них мужских было только половина. Я осмотрела их все, но мужа не нашла.

Вернулась обессиленная, покормила лежачую соседку, и, присев на подготовленную для новой больной постель, поела сама. Только сейчас я поняла, как устала за полдня, проведенные в этой круговерти.

Обед завершился. Женщины стали укладываться под одеяла – по распорядку дня наступил тихий час. И только сейчас снова вспомнила про телефон, вызвала мужнин номер, но он не отвечал. Было ясно, что в тихий час и не ответит, тетки в комнате тоже уменьшали звук или выключали свои мобильные.

Я решила, что не стану больше маскироваться. И пошла к сестринскому посту, узнать, куда перевели моего мужа, почему его нет в отделении. Но у столика дежурной никого не было. Догадалась, что теперь и у них наступил обеденный перерыв.

Поняв, что в отделении я только теряю время, решила вернутся в вестибюль и узнать в справочном окне о местонахождении моего мужа. Заодно проверить, на месте ли пуховик, который я запихнула под скамью. Он хотя и старенький, но еще пригодится.

Однако охранник у турникета, хотя и был в хорошем настроении, меня не выпустил:

– А-а, румяная, краснощекая! Я же тебе еще утром сказал, что выходить на улицу нельзя. А в тихий час больным и в вестибюль спускаться запрещено, ты должна лежать в своей кроватке. Баю-баюшки, как говорится.

– Да, выпустите меня наконец! Я вам не больная, и ваши порядки-беспорядки меня не касаются! – рассердившись, я сделала шаг в сторону, хотела обойти весельчака и убраться восвояси.

– Ладно, в больницу посторонних не пускал, это его обязанность, но назад выйти я имею право?!

Наверно, я бы тут же и оказалась на свободе, но на мою беду мимо шла та медсестра с нашего отделения, что делала мне укол. Услышав мои препирательства с охранником, остановилась.

– Ну как не стыдно, девушка! Я ваш халат с бурыми, как кровь, маками уже приметила. И на уколы опаздываете, и в тихий час режим нарушаете. Зачем в вестибюль рветесь в тихий час?

– Да, не больная я. Вон под лавкой мой пуховик и сапоги лежат!

Я показала рукой в направлении скамьи у двери, и сердце мое ухнуло: одежда пропала. То ли украли, зашедшие погреться бомжи, то ли служба безопасности унесла, но факт был налицо: одежды нет.

– Ну, как не стыдно! Взрослая женщина, а ведете себя так недостойно, врете на каждом шагу. Вот что, отведу вас к лечащему врачу, пусть он с вами разбирается. У нас больница образцовая, и таких безобразий мы не потерпим.

Пока мы поднимались в лифте, она выпытывала у меня фамилию лечащего доктора, но я не могла ее назвать, потому что просто не знала. Разумеется, я пыталась втолковать ей, как и почему я оказалась в их отделении, но ведь всем известно, как внезапно глохнут медсестры или врачи, когда ты говоришь им о каких-то проблемах.

Врачей в ординаторской не оказалось, в больнице проходила какая-та международная конференция, и уборщица сказала, что сегодня уже врачей не будет, только в экстренном случае можно вызвать дежурного. Я думала, что теперь сестра отведет меня в «мою» палату, где придется ждать до завтрашнего утра, но получилось все гораздо хуже.