Игра не для слабых: Баннерет (СИ) - Коган Мстислав Константинович. Страница 69

— Вторая линия! В атаку! — крик с трудом вырывается из пересохшей глотки, — Тур, давай!

Здоровяк подносит боевой рог ко рту. На мгновение гул битвы тонет в глухом, тяжелом рокоте. Стрелки закидывают арбалеты за спину. Вытаскивают из-за поясов топоры и фальшионы и срываются с места. Бойцы первой линии уже карабкаются сна стену. Ополчение держит лестницы и ждёт своей очереди.

Подбегаю к ещё дёргающейся в предсмертных конвульсиях кобыле. Хватаюсь за рукоять меча. Тащу на себя. Клинок подаётся но слишком слабо. Застрял в кости. Упираюсь ногой в грудь коню. Рывок. Перемазанное в крови и желчи лезвие с чавканьем выходит из разрубленной плоти. Надо бы отдышаться, да времени нет. Рядом пробегает Тур. Здоровяк одной рукой несёт штандарт, а второй тащит осадную лестницу, которую обронил кто-то из ополченцев. Когда он успел её подобрать — остаётся загадкой.

Бегу за ним, стараясь беречь дыхание. На стене начинается схватка. Какой-то бандит вытаскивает туда здоровенный глиняный кувшин. Бросает его. Сосуд с треском разбивается о голову моего бойца, уже почти добравшегося до гребня стены. Уделывает его в какой-то чёрной дряни, очень похожей на результат работы смолокурни. Следом летит факел.

На мгновение поле боя оглашает отчаянный вой пожираемого пламенем человека. Солдат разжимает руки, падает вниз. Раздаются отчаянные крики: «Туши его! Туши!».

Внезапно начинает оседать и бандит. Из его горла торчит чёрное древко болта. На губах тут же вспухают кровавые пузыри. В глазах застывает непонимание.

— Генри, давай! — крик Тура раздаётся над самым моим ухом. Здоровяк одной рукой прилаживает лестницу к стене. Второй продолжает держать знамя отряда.

С разбегу влетаю на вторую ступень. Начинаю карабкаться вверх, хватаясь за перекладины левой рукой. Щит куда-то проебался во время схватки со всадником. Правая сжимает кацбальгер, так что на неё получается лишь слегка опираться.

Сверху слышаться крики. Мимо пролетает сброшенный со стены бандит. Его лицо перемазано кровью. Рот застыл в беззвучном крике. Слышится лязг стали.

Рука хватается за заострённый конец бревна. Рывком подтягиваюсь вверх и переваливаюсь на импровизированный парапет. Несколько досок, опирающихся на три кучи ящиков. Над головой свистит топор. Пригнуться. Выпад. Остриё клинка режет рубаху. Рвёт кожу под ней. Бандит роняет оружие. Орёт, хватаясь за вспоротый живот. Подошва моего ботинка врезается ему в колено. Латная перчатка — в лицо. Бандит теряет равновесие, падает с помоста. Спустя секунду его крик прерывается хрустом ломаемой шеи.

Стена захвачена. Разрозненные группки разбойников отступают к внутреннему двору. Мои бойцы начинают спрыгивать вниз. Один останавливается рядом со мной, взводит арбалет, и стреляет поверх покосившихся крыш приземистых хат. В ответ раздаётся отчаянный крик. По стене снова бьют стрелы. Одна свистит у меня над ухом. Вторая — втыкается в доски парапета. Третья — пробивает плечо моему стрелку, заставляя его выронить арбалет.

Здесь больше оставаться нельзя. Спрыгиваю вниз. Пытаюсь спружинить, но ноги скользят на жидкой грязи, едва не опрокидывая меня на землю. Рядом падает стрелок. Лицом вниз. Из его шеи торчит длинное древко с серым оперением. Уроды всё-таки его достали.

Бросаюсь в просвет между хат. Где-то впереди уже звенит сталь. Позади слышен топот и тяжелое дыхание ещё нескольких бойцов.

На площади вовсю идёт сеча. Восемь моих ребят сбившись в небольшой строй постепенно теснят бандитов к конюшням и верхнему двору. На земле уже лежат пять тел. Три из них, ещё шевелятся, зажимая глубокие рубленные раны руками и подвывая от боли.

Возле ворот тоже кипит бой. Десяток ополченцев оттесняет к стене четырёх бандитов, постепенно отрезая им пути к отступлению.

— За мной, — крик вырывается из глотки, на мгновение приглушая гул боя. Ноги срываются с места. Шаг. Другой. Третий. Рядом слышится громкое пыхтение Тура. Здоровяк всё-таки сумел перебраться через стену, каким-то образом не потеряв наш штандарт.

Строй бандитов начинает разваливаться. Трое человек бегут к хатам. Бросаюсь им наперерез. С разбегу опрокидываю одного на землю. Это какой-то молодой паренёк. Лет двадцати, а может и того меньше. Усы ещё толком не проклюнулись. Топор, который он сжимал в руках, сейчас лежит где-то в стороне. Во взгляде читается животный ужас. Удар. Губы лопаются. По щеке течёт кровь. Второй удар. Навершием клинка в висок. Голова дёргается в сторону. Глаза закатываются. Тело остаётся неподвижно лежать на холодной земле.

Поднимаю взгляд. Бежавшие за мной бойцы вгрызаются в левый фланг изрядно поредевшего строя бандитов. Начинают их оттеснять к хатам на противоположной стороне улицы. В воздухе висит гул, сплетённый из гудения сталкивающейся стали и воплей раненных. Изредка в него вплетается плач ребёнка, доносящийся со стороны одной из изб.

Вскакиваю. Собираюсь уже было бежать на выручку к своим, как вдруг сквозь мешанину звуков отчётливо слышу крик.

— Хватит! Мы сдаёмся!

Все на мгновение замерли, уставившись в сторону конюшен и верхнего двора. Крик доносился оттуда.

— Довольно! Сложите оружие!

Бандиты, как по команде начали бросать гвизармы, топоры и биллхуки к ногам моих бойцов. Те стояли и ошарашенно озирались, глядя то на меня, то в сторону конюшен. Туда, где за спинами сдавшихся бандитов маячили сем фигур. Пятеро, судя по их экипировке, были нашими. Шестой приставил нож к горлу седьмого. В нем безошибочно угадывался Бернард. А вот седьмой… Он вообще не походил на вояку. Скорее напоминал Пешика. Подозрительно сильно напоминал. Те же седые усы, те же бегающие глаза. Только присущей старосте Риверграсса улыбки на его лице сейчас не наблюдалось, да и само лицо было чуть более одутловатым.

Впрочем, стояли столбом далеко не все. Двое наиболее прытких моих ребят тут же нырнули в дверной проём ближайшей хаты. Через секунду оттуда донёсся грохот бьющейся посуды. Треск досок. Ещё через секунду — отчаянный женский визг.

Вскоре бойцы вновь показались наружу. Один в руках тащил какой-то небольшой окованный железом ларец. Другой… Другой волок по земле молодую девушку, намотав на кулак её волосы. Дерьмо. Только этого нам ещё не хватало.

— Отставить, — рявкнул я, подходя к ним, — Вы что творите, уроды?

— Как что? — хищно оскалился тот, который волок сундучок, — Вы что, не видите, командир? Военные трофеи. Законная, значица, добыча.

— Из законного у вас только ваше жалование, которое вы наверняка уже спустили и ваш хер, который вы похоже, готовы сунуть в любую дырку, без разбора, — отрезал я, подходя чуть ближе, — Была команда насиловать и грабить?

— Нет, но…

— Команды не было. А значит: бабу отпустить, имущество вернуть на место! Ну, живо!

Бойцы не двинулись с места. Тот, что волок брыкающуюся и поскуливающую женщину, дёрнул свою пленницу за волосы и хищно осклабился.

— Как же это так, командир. Мы значица, за тебя воевали, с боем взяли добычу, а ты её хочешь вот так вот запросто отобрать? Или свою командирскую часть хотите? Так мыж не против, не жадные. Поделимся. Только девку, уж не обессудьте, сначала сами оприходуем. В конце-концов мы её взяли.

— Если вы сейчас же её не отпустите и не вернёте спертое имущество, — я хищно оскалился поигрывая окровавленным клинком, — Вы оба станете евнухами. И после этого уже никакую бабу взять не сможете, потому как вами побрезгуют даже наши маркитантки.

— А силёнок то хватит… — наёмник отпустил девку и потянулся за фальшионом. Его дружок аккуратно поставил сундучок на землю, и поудобнее перехватил топор. Зараза. Похоже, первая пролитая кровь знатно шибанула этим говнюкам по мозгам. Почувствовали себя всемогущими. Придётся спускать их с небес на землю. Прямо здесь и сейчас. Перед всеми. Чтобы больше ни у кого не возникало даже тени мысли, о том, чтобы вытворять такие фортели без приказа.

— Хватит, — прогудел у меня за спиной Тур, — На десятерых таких как ты, хватит. А затем я ещё добавлю, ежели потребуется.