Мамба в СССР. Черный курсант (СИ) - Птица Алексей. Страница 38

— Да, знаю я. Просто обидно: мы картошку чистим, а они дурака валяют. Мы в наряды ходим и в караулы, а они в потолок плюют. Мы картошку да капусту разгружаем, а эти сачки пальцем не пошевелят. Интернационализм, блин! Видал я его в ж... Насрать мне на них! Да я даже бананов никогда в жизни не пробовал! Что, трудно их привезти сюда? Мы всем помогаем, а почему они нам не помогают?

— Всё, хватит стонать! — обрезал старший. — Чисть картошку, к трём ночи успеем и спать пойдём.

Все замолчали и вернулись к прерванному занятию, обрезая плохо заточенными ножами кожуру с многострадальных прошлогодних овощей.

— Гля, — Серёга вынул из мешка очередную картофелину. Та оказалась с круглым наростом, что придавало ей некое сходство с человеческим лицом. — Прям старшина Загинайко!

— В натуре! — парни заулыбались, а один, отобрав овощ у старшего, вырезал маленькие, похожие на щели глазки и рот. — Вот так!

— У меня лучше, — Миха тоже улыбнулся и показал друзьям продолговатую, треснувшую вдоль ещё при росте розовую картошину, очищенную везде, кроме самой трещины. — На что похоже?

Не дожидаясь ответа, парень швырнул неочищенную до конца картошку в огромную кастрюлю:

— Пусть хоть такая кому достанется!

— Ой, удивил, — не остался в долгу Серёга. — Щас, я ей пару сделаю. Он схватил огромную продолговатую картофелину и, как опытный резчик по картофелю, живо снял с неё шкурку, а в конце нарезал два круглых объекта прямо переходящих в основную часть. Полюбовавшись мужским детородным органом, сделал финальный штрих, сковырнув ему дырочку на конце, и швырнул в кастрюлю.

— Вот повезёт кому-то! — выдал ещё один курсант. — Прямо вакханалия продуктов получается.

— Не вакханалия, — отмёл его слова Миха, -а прелюбодеяние!

— Да, по хрен, главное, чтобы поварихи не спалили, а то заберут себе ещё…

А-ха-ха, — стали ржать все курсанты, а вместе со смехом уходила и усталость от монотонной и неблагодарной работы, и безрадостность учёбы, и весь остальной негатив. Смех продлевает жизнь, а вовремя появившийся смех её спасает.

Картошку курсанты чистили абы как, игнорируя все жалобы и сетования поварих. Потому как чистить приходилось много, но спать хотелось ещё больше. Да и желания чистить её из-под палки не имелось. Закончив в полвторого ночи, курсанты засобирались в казарму, чтобы уже по подъёму прийти сюда снова.

«Из рапорта заместителю по политической части полковнику Масильчуку от секретаря комсомольской ячейки третьего курса первого факультета А. Цыпы.

Настоящим докладываю, что курсант Михаил Антонов в ходе несения службы в большом наряде по столовой вёл антисоветские речи, прославляя капитализм и ругая наше советское руководство за отсутствие в СССР бананов, жвачек и дорогих сигарет. А также настойчиво дискредитировал идею интернационализма и деморализовывал личный состав. Прошу вас обратить на данного курсанта самое пристальное внимание. Со своей стороны я приму все меры, чтобы воспитать данного курсанта. А.Цыпа»

Переночевав в гостинице, я двинулся в знакомый мне магазин недалеко от вокзала.

— Маня, Маня. Глянь-ка, кто к нам снова пожаловал!

— Хто? — высунулась из подсобки Маня.

— Так негр наш любимый! Да какой красивенький, прямо с картинки про Мойдодыра.

— О то ж! Ненаглядный-то ты наш. Принёс чего или так, повидаться зашёл, да колбаски прикупить?

— И я рад вас видеть, дамы…

— О, как, Маня! Мы теперь уже и дамы у негров. Дожили до кавалеров чёрных.

— А чем я плох? Вот, настоящий военный, сильно загорелый, здоровенный, и во всём остальном, хоть кого и хоть зачем.

— Зачем пришёл, чёрный насильник, — отмахнулась Маня. — Говори, зачем пожаловал, а то знаем мы вас, негров.

— Так вы только меня знаете и, хочу заметить, с самой лучшей стороны.

— Тебя знаем, а вдруг ты в армии испортился? А то был у меня дружок один, в армию уходил, просил, чтобы дождалась. Я ж ему свою любовь и подарила. Два года ждала подлеца. А он пришёл и свинтил от меня к другой, паскуда…

— Я не такой, — еле отбивался я от перевозбуждённых тёток.

— Все вы не такие. Как получите своё, так сразу не причём. Вынимай, что принёс, и идём в подсобку.

Я малость прихренел от такого жёсткого посыла. Ну, да чего уже теперь.

— Да, я собственно, чего зашёл, икры хочу купить, чёрной, маме-папе привезти попробовать.

— Она дорогая и у нас нет, надо со склада просить.

— Даю хорошую цену.

— А сколько надо?

— Два десятка банок.

— А не обожрутся твои маманька с папанькой?

— Так у меня семья-то большая, — не смутился я, — надо всех угостить.

— Ну-ну. То-то я передачу по телевизору смотрела, как негры плодятся в Африке. Жрать нечего, а размножаться, так как с добрым утром. А всё потому, что женщины у вас бесправны. Наплодили там гаремов и оприходуете почём зря всех подряд. Ладно, давай деньги, будет тебе икра. Двадцать банок, говоришь?

— Да.

— Каждая банка по двадцатке, да ещё красненькую сверху за каждую, за хлопоты, да за риск, а ещё и с начальником склада нужно делиться.

Я вздохнул. Делиться, так делиться. А то в проклятом капитализме надо всё покупать, а тут всего лишь делиться, как завещал нам Великий Ленин! А не поделишься, так и не получишь ничего.

— Без проблем! — и я стал отсчитывать деньги.

— Всё, тогда до завтра. Сегодня позвоним, а с утра заберём. Приходи перед обедом, усё будет, как в лучших магазинах Ландона и Парижу.

— Главное, чтобы не как в Найроби, — ввернул я.

— Не знаем мы твои Найроби, что наробим, то наробим. А будешь над нами изгаляться, бессовестный, то хрен получишь свои консервы.

— Так я молчу уже.

— Вот и молчи, а то живёте лучше, чем мы, и ещё наживаетесь. Икру ему чёрную подавай, ой, не могу…, — и обе тётки громогласно рассмеялись. Вот же…

Хмыкнув, я повернулся и ушёл. Водку я тут тоже куплю. Тётки хоть и хамовитые, и подчас неадекватные, но зато пробивные.

На следующий день я прошёлся по местным магазинам и купил хороший и сильный бинокль. Пригодится мне обязательно, а также с десяток командирских часов в качестве подарков моим будущим чёрным друзьям. Советская экзотика! Ну, ещё и кучу всяких значков и разной блестящей мелочи. Даже золота прикупил в антикварном магазине, ещё времён царских мастеров, но непритязательного вида, а то запретят к вывозу, да и немного купил.

Проходя мимо киоска «Союзпечать», я внезапно заинтересовался лотерейными билетами. Но времени уже на них не хватало.

— А есть что другое, быстрое, — спросил я у киоскёрши.

— Есть. Вот, пожалуйста, «Спринт». Берёте, отрываете по надрезу, разворачиваете, и на бумажке будет написан ваш выигрыш. Если ничего нет, то вы проиграли, будете брать?

— А сколько стоит?

— Пятьдесят копеек.

— Дайте десять.

— Пожалуйста, выбирайте.

И киоскерша разложила передо мной целую пачку запечатанных прямоугольных бумажек. Впившись взглядом, я повёл над ними ладонью, и стал медленно выбирать нужные. Набрав десять штук, я стал срывать им «головы». В первой оказался выигрыш в те же пятьдесят копеек. Во второй тоже, и в третьей. Четвертая принесла целый рубль, пятая снова пятьдесят копеек, шестая пятёрку, седьмая десятку, восьмая четвертак, девятая пятьдесят рублей, и десятая… барабанная дробь. Нет, не тысячу, а всего лишь сотню, но тоже хорошо.

У обескураженной женщины в киоске столько денег не нашлось, и мне пришлось идти сначала в контору «Союзпечати», выписывать квитанцию и уже потом топать за деньгами в кассу. А говорят, что Змееголовый не помогает. Помогает, друзья, помогает...

Конечно, денег у меня оставалось немного, но спрятанная в сумке валюта ещё имелась. Да и рубли тут стоит все потратить. На блина они мне в Аддис-Абебе нужны?

Билет на теплоход я тоже купил (кстати, за рубли, потому как валюту надо беречь!) и на следующий день мог отчаливать из СССР. Но мне вдруг подумалось: «А может, остаться ненадолго? Денег ещё около пятисот рублей. Можно всю страну объехать на поезде или облететь на самолёте. Билеты дешёвые, особенно на самолёт». Но на стойке администратора меня ждал сюрприз — ответная телеграмма от Фараха: «Срочно возвращайся зпт, нужна твоя помощь».