Муссолини и его время - Меркулов Роман Сергеевич. Страница 117

Прибыв в Ливию, Роммель быстро изменил ход Североафриканской кампании – теперь уже войскам Британской империи приходилось стремительно отступать. Немецкие танки оказались очень опасным противником, но не меньшую роль сыграли и то, что германский полководец проигнорировал осторожные указания своего номинального итальянского руководства. Вместо того, чтобы придерживаться оборонительной тактики, он перешел в наступление. К июню 1941 года итало-германские дивизии вновь стояли на египетской границе, осадив ливийский порт Тобрук, где укрылась часть отступающих британских войск. Поражение в Ливии стало следствием попыток Лондона одновременно выиграть на двух досках – разгромить колониальную империю Италии и поддержать военные усилия греков и югославов.

Триполи был спасен, но радость Муссолини омрачало осознание того, что в глазах мирового сообщества успехи войск Оси в Африке стали заслугой исключительно немцев и их вскоре ставшего всемирно известным командира. Такая оценка действительно была не вполне справедливой: после поражения Грациани в Ливию было переброшено несколько танковых и моторизованных итальянских дивизий, без помощи которых Роммель вряд ли сумел бы осадить Тобрук. Тем не менее к этому моменту репутация вооруженных сил Италии оказалась уже столь основательно подорванной предыдущими неудачами, что теперь над итальянцами лишь потешались, вызывая этим у Муссолини все новые приступы гнева и горечи.

В то же время дуче всерьез опасался, что после окончательной победы немцы проигнорируют итальянские претензии на господство в Средиземноморье. Муссолини напрасно беспокоился на этот счет – замыслы Гитлера не уходили дальше желания спасти своего фашистского союзника от поражения. Для фюрера отправка немецких войск на Балканы и в Африку стала лишь вынужденным решением – истинные цели германского диктатора находились на Востоке.

Подозрения Муссолини в отношении немецких намерений означали что несмотря на ряд военных неудач, которые итальянцы потерпели за последние месяцы, дуче был уверен в скором и победном завершении войны. К началу лета 1941 года он не сомневался, что дни Британской империи сочтены, ведь у Лондона не осталось настоящих союзников. Утверждая это, Муссолини был не так уж далек от истины. Невзирая на все победы Королевского флота, на успех в «воздушной битве» над Англией и активную поддержку, оказываемую Лондону администрацией президента Рузвельта, Великобритания, несомненно, терпела поражение в войне.

Развернувшаяся «битва за Атлантику» сжимала кольцо блокады вокруг островного государства. Немецкие подводные лодки охотились за каждым транспортным судном, направляющимся в британские порты, – с каждым месяцем «волчьи стаи» адмирала Карла Деница добивались все больших успехов. Казалось, повторялись события Первой мировой войны, но теперь голод угрожал уже не немцам, а британцам.

Итальянцы тоже приняли участие в этой кампании: еще в конце лета 1940 года в оккупированном немцами Бордо появилась база ВМС Италии, а всего в «битве за Атлантику» приняло участие около трех десятков фашистских субмарин. В целом подводники Муссолини не добились значительных результатов – не только из-за худшей, по сравнению с Кригсмарине, подготовки личного состава, но и по причине уже упоминавшегося несовершенства конструкции итальянских подлодок. Однако даже обычно скептически настроенные немцы признавали, что итальянские моряки достойно несли свою службу.

Убежденность дуче в неминуемой победе Оси сохранилась и после того, как 22 июня 1941 года Германия объявила войну СССР. Муссолини знал, что советско-германские отношения продолжали ухудшаться еще с осени прошлого года, но ему и в голову не могло прийти, что Гитлер собирается добиться победы над Великобританией посредством разгрома Советского Союза – именно такое объяснение привел фюрер в своем письме к дуче. Муссолини, которого немецкий посол разбудил в ночь на 22 июня, чтобы вручить послание нацистского диктатора, был огорчен лишь тем, что Гитлер в который раз не удосужился заранее известить его о своих намерениях.

Вопреки позднейшим измышлениям, дуче был настроен вполне оптимистически, ожидая еще одну быструю и победоносную военную кампанию.

Распорядившись немедленно объявить войну СССР, Муссолини тут же принялся строить новые военные планы. В своих довольно наивных попытках скрыть второстепенную роль Италии в ведущейся войне дуче неизменно стремился навязать немцам контингенты из собственных вооруженных сил – авиационный корпус в Бельгии, подводные флотилии в Бордо, а теперь он задумал подготовить для «Восточного похода» целый армейский корпус. Идея отправить в СССР «итальянского Роммеля» чрезвычайно привлекала Муссолини – по мнению дуче, это означало идеологическую преемственность с итальянской политикой 30-х годов, когда фашисты сражались с коммунистами среди холмов Испании. «Теперь, когда наше старое знамя антибольшевизма опять развевается во главе батальонов, духовная, идеологическая, политическая и военная перспективы стали ясными и очевидными», – послушно откликнулась пресса на замыслы диктатора.

Намного труднее было подыскать аргументы для обоснования практического значения итальянского участия в операции «Барбаросса». Если для Финляндии или Румынии победа в войне с СССР означала возвращение утраченных в 1940 году территорий, то намного более насущной задачей Италии являлась концентрация сил против Британской империи, нежели перенесение «борьбы идеологий» на просторы СССР. Но Муссолини предпочитал не замечать прохладного отношения немцев к его инициативе – романтизированные представления дуче об итальянских легионах, уходящих в «далекий поход против варваров», были сильнее любых доводов здравого смысла. Объясняя в послании Гитлеру свое парадоксальное желание отправить на Восточный фронт целый корпус, в то время как в Африке немецкие войска защищали итальянскую Ливию, дуче прибегнул к достаточно забавной аргументации: итальянцы, писал он, будут особенно хорошо сражаться с советскими коммунистами, потому что испытывают к идеологическому врагу ненависть, а это лучшая мотивация для солдат. Вопроса о том, почему итальянцы не испытывали столь же сильных чувств по отношению к «плутократическим» Франции и Англии, Муссолини поднимать не стал.

Уговорив фюрера принять помощь Италии, дуче занялся важным делом: и союзника, и врага надо было поразить грозным видом итальянских солдат. По мнению Муссолини, мелочей в таком вопросе быть не могло. В переписке с начальником генерального штаба Кавальеро дуче особо подчеркнул значимость того, что одно из «гренадерских» подразделений корпуса укомплектовано специально отобранными солдатами высокого роста. Диктатор был поглощен деталями формирования экспедиционного корпуса: «На этот раз я не потерплю никаких «приблизительно». Нужно отдать всё!» – прокомментировал Муссолини доклад начальника итальянского генштаба. Кавальеро столкнулся с неразрешимой задачей – быстро создать мобильную группировку для боевых действий в условиях современной войны. От идеи включить в состав экспедиционных сил танковую дивизию пришлось отказаться – нехватка боевых машин для «войны моторов» в Африке была слишком вопиющей, а посылать против войск Красной армии танкетки не решился даже дуче. Вместо этого на Восток отправились кавалерийская дивизия и легион фашистской милиции, всего – 62 тысячи солдат и офицеров, усиленные небольшой авиационной группой.

Одну из уходивших в поход дивизий дуче проинспектировал лично – помимо прочего он хотел показать военному атташе Германии элиту итальянской армии. Но от взгляда немецкого офицера не укрылось то обстоятельство, что «моторизированная дивизия» была таковой лишь по названию – количество реквизированных гражданских автомобилей явно уступало числу мулов и лошадей. Но дуче, уже предвкушавший подвиги итальянцев в Советской России, на такие «мелочи» никогда не обращал внимания. Командир корпуса может «просить у меня для своих людей только ордена и медали», – писал в те дни Муссолини.

Поражают несообразность и непоследовательность диктатора, который вникал в такие несущественные детали, как рост своих солдат, но игнорировал важнейшие проблемы вроде нехватки грузовиков или недостаточной артиллерийской поддержки. Объяснить это можно только тем, что для всех итальянцев, не исключая и высшее руководство, «поход на Москву» представлялся не более чем «военным приключением». Приветствуя своих солдат на торжественной встрече в Берлине, посол Италии наивно поинтересовался у стоявшего неподалеку немецкого генерала: «Эти солдаты успеют прибыть вовремя, чтобы принять участие в каком-либо крупном сражении?»