Царевна, царица, богатырь и птица (СИ) - Филимонова Наталья Сергеевна. Страница 25
Окинув королевича задумчивым взглядом, Алька решительно подошла, плюхнулась на ту же лавку, где и прежде сидела, сама наклонилась вперед, схватила Елисея за ворот и притянула к себе.
– Ну-ка поцелуй меня!
Может, цари в ее голове чуть меньший беспорядок в этот миг, царевна бы ни за что не стала такого требовать. А только в то мгновение невероятно важным казалось до конца в самой себе разобраться. А для этого – кое-что точно выяснить.
Застигнутый врасплох королевич в первое мгновение едва не оттолкнул от себя царевну. Тем более что стул под ним от ее решительности снова покачнулся. Однако миг спустя королевич все же взял себя в руки – и с готовностью припал губами к устам возлюбленной.
Глаз Алька закрывать не стала. А потому видела, как закатил глаза и опустил веки королевич. И какое глупое лицо у него при этом сделалось. Интересно, это у всех такие лица во время поцелуев? И у нее? Как хорошо, что тогда, в лесу, темно было…
А еще оказалось, что рот у королевича какой-то слюнявый. И губами он шлепает и причмокивает зачем-то. Чисто лягушка. Фу, гадость!
Алька попыталась оттолкнуть Елисея. Однако тот в этот же миг, забыв о том, что связан, попытался протянуть к ней руки, чуть качнулся вперед – и все-таки рухнул.
Первым делом королевич с гулким звоном стукнулся лбом о лоб царевны, да еще, с клацаньем, – зубами о зубы. Однако ножки стула под Елисеем уже поехали назад – так что остановить его было уже невозможно. Алька попыталась отшатнуться на лавке – и голова Елисея упала ей на грудь, а сам королевич оказался практически у нее на коленях. Стулом кверху.
– Хм… нет, ну если бы ясновельможная панна предупредила, что разговор будет настолько личным…
Алька заполошно вскинулась – о безмолвном свидетеле своего позора она, признаться, позабыла совершенно. Впрочем, теперь-то уже вовсе не безмолвном. И смотрит он не на муху ни на какую, а вовсе даже на занятную фигуру, что ученица с пленником образовали. Интересно, как давно смотрит? И ведь дальше, небось, молчать не станет!
Царевна изо всех сил толкнула королевича – и опрокинула-таки стул в обратную сторону.
– А-а-а-а-левтина! – провопил в полете королевич, прежде чем приземлиться на сей раз ногами кверху. И своими, и деревянными.
Впрочем, Альке уже не было до этого никакого дела. То есть неловко, конечно, получилось… ну, ничего. Вроде не повредился… наверное…
– Скажешь кому хоть слово… – прошипела она, неотрывно глядя на богатыря.
И тот широко, многообещающе ухмыльнулся.
Глава десятая, в которой королевич лишается зеркала, а богатырю надевают тарелку на голову
Королевича пленного богатыри к страже приграничной проводили да наказали прежде всего в стольный град голубя с весточкой отправить. В весточке Михайла все подробно изложил, что выяснить удалось. Пусть уж государыня сама решает, что делать с Елисеем.
Алька про эти планы послушала, подумала… да и кивнула молча. Чего уж там… все одно сама она никак решить не может, что ей с бывшим женихом больше сделать хочется – то ли выгнать из своего царства, то ли так прибить, на месте. Так-то ведь, если не отмывать, так никто в нем королевича и не признал бы, кроме нее. Авось, и скандала бы никакого не случилось…
Пусть уж Наина решает. Глядишь, придумает чего умного. А у Альки, вон, своих забот хватает. Нынче с нечистью разбираться еще!
Вот только когда из села выезжать собрались, заминочка вышла.
– А с цацками-то евойными чего делать-то? – и староста, и Степан с женой вышли проводить богатырей. В руках у старосты оказалась потрепанная сума.
– Цацками? – Михайла нахмурился.
– Дык вот жеж… сума у шпиена-то при седле была. А в ней – брякает! Ну мы и проверили. Мы ж думали – може, оружие какое. А там – вона!
Староста сунул руку в суму и извлек оттуда… два ручных зеркальца. Елисей при этом дернулся, а царевна изумленно вскинулась.
– Это же мое! Я… я в лесу его… потеряла.
– А я нашел! – воодушевленно воскликнул Елисей – по-прежнему связанный, но, по крайней мере, лишенный стула. – Видишь, это судьба! Я вез его тебе!
– А второе чье? – Михайла озадаченно рассматривал пару зеркал – почти одинаковых. Разве что одно чуть новее другого. – Сам, чтоль, прихорашивался?
– А хоть бы и сам! – гордо вздернул нос Елисей.
– Дай-ка! – Алька протянула руку, чтобы забрать зеркала у Михайлы, однако в последний миг, взяв их в ладонь, споткнулась вдруг о что-то мягкое. Толстый рыжий кот – и когда только подобрался? – с возмущенным мявом отлетел в сторону, а зеркала полетели оземь.
Охнув, царевна присела на корточки. Зеркала лежали рядом – одно целехонько, второе же покрылось сеткой трещин. Несколько мелких осколков от удара и вовсе из рамы вылетели.
И которое из них ее “потеря”?
– Целое забирай, – посоветовал Акмаль. – Все одно этому красавцу себя лучше пока не видеть.
– Бери да поехали уже, – кивнул Михайла и, обратившись к селянам, добавил, – вы уж простите – намусорили мы вам.
– Ничего, бабы приберут, – махнул рукой староста. – Рамку-то заберите только, чай серебряная. Нам чужого не надь!
– Да на кой мне та рама пустая! – взвыл королевич. – Тетушка… отец мне голову оторвет!
Михайла только плечами пожал безразлично. И Алька – следом.
– Ой, да все равно ты ею и не пользуешься! – уже выпалив это, царевна опомнилась и прикрыла ладошкой рот. А потом – снова пожала плечами – да и подобрала целое зеркальце.
*
…С нечистью лесной вышло странно. Местные жители из приграничных поселков жаловались: разгулялись, мол, лешие да кикиморы, полевики да полудницы, русалки да мавки – людишек почем зря морочат да топят бесперечь.
А только стоило богатырям прибыть да нечисть ту к ответу призвать – явился целый отряд лешаков с мавками. И ну на людей-злодеев жаловаться! Лес, мол, хороший рубят – куда столько, зачем? Зверье стреляют без меры да жалости, а то и подранков по кустам помирать оставляют. Поросль молодую топчут. Озера да реки травят…
Тут уж точно стало ясно, что нечисто дело. Лес рубить, зверье стрелять – дело житейское, бывает. А вот на кой селянам свои же реки-то травить, рыбу губить? И крестьяне местные клянутся – не было такого.
А еще на нежить пришлую что люди, что нечисть в один голос ябедничают. И не одних только волкодлаков поблизости видели – и упыри, и мертвяки попадались.
– Похоже, по Ратмировой части тут дело, – хмурился Михайла, когда уже ближе к сумеркам подъезжали к очередному селу, где собирались на постой остаться. – Порубить-то мы ту нежить небось порубим, но ведь надо и причину вызнать.
Для Ратмира богатыри оставили в доме записку, так что как сможет – так и прилетит колдун, чтобы присоединиться к отряду. А пока своими силами разбираться придется.
Алька разговоры братьев слушала вполуха – мысли-то другим заняты. Весь-то день, каждую минутку свободную все о глупостях разных думалось. Вот бы только Анжей не затеял всем рассказывать о том, как она сама к бывшему жениху с поцелуями полезла! А потом и вовсе… Как все это со стороны выглядело – лучше и не знать, пожалуй.
И не объяснишь ведь, что ей надо-то было только… а что ей на самом-то деле надо было? Сравнить? Понятное дело, тогда, в лесу, был один из богатырей, на этот-то счет царевна никогда и не сомневалась. Просто так давно хотелось вызнать – всегда ли от поцелуя так бывает, что коленки подгибаются, а в голове пусто-пусто, а во всем теле сладко-сладко… али это только с тем, кто… кто – что? Ох и дурость же! Просто еще тогда Алька думала – может, с Елисеем-то все не так было, просто потому как и не целовались они всерьез, по-настоящему? Может, стоило бы попробовать?
Ну вот и… попробовала. Выяснила, да. Теперь-то точно ясно: бывают поцелуи сладкие, со вкусом сидра и ароматом хвои, от которых в голове шумит почище всякого хмеля. А бывают слюнявые и противные. Вот и что ей теперь – всех богатырей для проверки перецеловывать?