Люби меня (СИ) - Тодорова Елена. Страница 17
Я могла бы соврать… Я должна соврать! Но я не могу!
– С чего такая чистоплотность? – выдыхаю срывающимся голосом. – Ты был с моей подругой!
– Я ее не целовал!
«Это неважно!» – говорю я себе. И все равно отчего-то радуюсь.
Боже, что со мной не так?
– Прям девственник Вифлеема! Ты с ней спал! – выдаю, не скрывая боли. Если он по-другому не понимает, то лучше так. Лишь бы отстал уже. – Именно поэтому ты не можешь прикасаться ко мне, а не потому что меня, возможно, кто-то целовал! Ты сам-то никого, что ли, никогда не целовал?
– Возможно? – отшатывается. Смотрит так, словно я ему противна. Я! Ему! Как еще смеет?! Нет никаких сил терпеть это долбаное высокомерие! – Возможно, – это уже похоже на ответ на мой вопрос.
Но я слишком расстроена, чтобы на нем сфокусироваться.
– Когда я приехал, Тоха трахал какую-то телку. Ты об этом знала? Краснеешь? Еще способна? Неужели? Вижу, что в курсе всей этой херни, – выдает так быстро, что я едва успеваю понимать. Пока он кричит, я зачем-то смотрю на рассечение его брови, которое открылось и сочится кровью. Он не чувствует этого? Из-за того, что лицо все мокрое? А как же боль? Может, нужно наложить швы? – Тебе было пофиг, что он вышел оттуда и сразу же полез к тебе обжиматься! Ему ты позволила! Как это понимать? В чем, блядь, между нами разница?
В том, что ты парень моей мечты, идиот! В том, что тебя я люблю! В том, что тебя я ревную и не желаю ни с кем делить!
Едва Саша пытается обратно заключить меня в кольцо, яростно его отталкиваю.
– Если ты не понимаешь, в чем разница, то ты не просто мудак…
– Не просто?
– Тупой мудак, уж извини…
И снова он напирает. Не позволяю себя зажать. Слишком рассержена, чтобы подаваться. Он тоже злится. В какой-то момент отступает. Хоть лицо и не семафорит убийственным равнодушием, кажется, что вот-вот переломит себя и гордо удалится.
Вызывая у меня шок, остается.
– Давай ты не будешь зазря мне яйца выкручивать, – толкает все так же агрессивно. – Чего ты хочешь? Озвучивай прямо. Договоримся.
Я хочу свиданий, общения, поцелуев… Но никогда ему об этом не скажу. Потому что вся суть в том, чтобы он тоже этого хотел.
– Хочу, чтобы ты не смел обо мне даже думать! – выпаливаю на эмоциях.
– Сим салабим, – презрительно комментирует то, как я в отчаянии топаю ногой. И тут же припечатывает: – Поздно, блядь.
Я отреагировать не успеваю. Потому как дальше происходит нечто ужасное. Из коридора доносится громкий, перебивающий музыку истерический визг. Распахнувшаяся дверь впускает в ванную клубы удушающего дыма и крик:
– Горим!
Ребята бросаются к выходу. Кто-то, очевидно, успевает проскочить. Но большинству приходится вернуться. Сквозь дым вижу, как они бегут в обратную сторону.
– Там не пройти! – слышу четко, но все еще не верю в этот ужас.
Жутко слезятся глаза. Однако страшнее всего жжение, которое копится в груди. Я реально задыхаюсь, что ли? Подгоняемое животным страхом сердце забивает своим стуком все прочие показатели. В считанные секунды доводит меня до паники.
Не могу понять, что делать. Не способна даже пошевелиться.
Дальнейшие крики и звон разбивающегося стекла воспринимаю отстраненно.
– Прикрой нос и рот, – звучит четкий приказ Георгиева.
Сразу же за ним в моей руке оказывается мокрая ткань. Подчиняюсь бездумно. И все же не удерживаюсь, мычу сквозь тряпку:
– Мне страшно…
– Будет все хорошо… Обещаю.
Ничего не вижу, но чувствую, как он находит мою свободную ладонь и крепко сжимает ее.
– Закрой глаза, чтобы не жгло.
Киваю, забывая о том, что он меня тоже не способен видеть. Едва выполняю последнее указание, Саша тянет меня за собой в коридор.
13
Я поймаю тебя, слышишь?
© Александр Георгиев
«Она хочет, чтобы я ее поцеловал!»
Снова эти гребаные поцелуи… Я так далек от подобной хероты, как Северный полюс от Антарктиды. Обычно мне тупо посрать, кто там кого целует. Но эта фраза касается одного конкретного человека. Девчонки, при одном упоминании которой мой вечный айсберг превращается в кипящий вулкан.
«Она хочет, чтобы я ее поцеловал! И я это сделаю! Как минимум это!»
Естественно, что это заявление Тохи – похоронный марш моей выдержки. Я люблю этого ебливого ублюдка как брата, но стоит представить, как он прикасается к Соне, меня на хрен из тела выносит.
Не подумайте, что махать кулаками – норма для нас. Мы дружим много лет. И как бы он себя не вел, пробить меня до сердцевины и расшатать на агрессию ему ни разу не удавалось. Но в момент, когда он горланит про этот поцелуй и валит на мою Богданову, я по эмоциям такие страйки выбиваю, что попросту отключается мозг.
Я себе не принадлежу.
Я горю так, словно готов его убить. Я дышу так, словно сам вот-вот сдохну.
Нет никаких «до» и «после». Только сейчас. И это «сейчас» каким-то демоном орет внутри меня, что я не должен позволить этому поцелую случиться.
«Хрень какая-то… Полнейшая хрень…» – думаю я, когда уже удается вернуть слетевшее, будто чердак над гнилым сараем, самообладание.
Пока вхожу в море, сердце продолжает намахивать, будто готовится катапультироваться. Но я вроде как способен дышать и мыслить. Сгребаю все месиво, что разбросало по грудаку, в одну пылающую кучу. Канатами стягиваю. Напоминая себе, кем являюсь, на замки запираю.
Больно, и что? Пройдет. Должно пройти.
До онемения в пальцах стискиваю кулаки. До зубового скрежета сжимаю челюсти. До каменного тонуса напрягаю мышцы.
Я, блядь, не буду сходить с ума из-за девчонки. Я, блядь… Не буду!
Она никто. Просто никто.
Я так и так не стал бы ее сам целовать. Так какое мне дело, что это сделает Тоха?
Вообще похрен.
Сука… Да не похрен! Не похрен!
Почему-то не похрен… Блядь…
Уже не знаю, как воспринимать эту больную блажь. Может, все дело в том, что изначально Богданова выдала, будто мечтает, чтобы целовал ее я? Ну и что теперь? От кого-то другого я бы над подобным только поржал.
Да, возможно, и ржал. Даже не помню.
Какой дьявол меня теперь наказывает? За что?!
Я имею право заочно ненавидеть эту блядскую романтику! На хрена мне это? Чтобы какая-то телка вообразила, что у меня к ней что-то серьезное, и начала ебать мне мозг, как это делает с отцом мать? И похуй, что он типа мужик и главный прокурор области. Похуй на все его личностные качества и выдающиеся заслуги! Мать прогибает, он уже даже не замечает. Нет, я не считаю женщин злом априори. Просто их ни при каких раскладах нельзя наделять важностью. Не приведи Господь, она решит, что имеет для тебя какой-то вес. Ахтунг. Привет, манипуляции.
Я все это как никто понимал. Просек в глубоком детстве. Выработал определенный тип поведения. До Богдановой никаких напоминаний себе давать не приходилось. Всегда действовал на автомате.
Так какого черта случилось сейчас? Почему меня заботит, что и с кем она делает?
Это просто немыслимо. Это просто пиздец как смешно.
В июле вода в море даже ночью не может быть достаточно прохладной. Потому особого эффекта на мой организм эти погружения не производят. Так я себя убеждаю, пока еду домой.
В мертвой тишине своей городской квартиры принимаю ледяной душ. Тело пробирает дрожь. Но сердце все равно не успокаивается. За грудиной все нервы скручены в адский узел. Яростно долбит по точкам пульс. В голове шум мыслей.
Курю. Очень много курю.
Дымлю одну сигарету за другой, пока к глотке не поднимается тошнота. Она напоминает о том странном состоянии, в котором я находился, пока трахал подругу Богдановой. Уже уламывая ее на секс, чувствовал, что оно мне на хрен не надо. Но в тупой надежде на какое-то освобождение пер дальше. Во время самого акта сначала злость обуяла. А потом и вовсе на каких-то тревожных психологических изменах едва не облевался раньше, чем кончил.
Захлебнулся своим же дерьмом.