Безнадежно влип (СИ) - Юнина Наталья. Страница 39

В этот момент понимаю, что лифчик реально раздражает. Нахер он ей вообще нужен? Раньше носила через раз. Без него и вправду лучше.

Трогать и одновременно смотреть на нее в зеркало, ловя каждую эмоцию – особый кайф. Вздрагивает, как только я протискиваю руку в ее узкие джинсы. Но отбиваться и вырываться не спешит. Прохожусь пальцами по белью. Неудобно. Тесно. Дергаю молнию вниз и стаскиваю раздражающую ткань вниз. Однако обувь мешает беспрепятственно избавить от ненужной тряпки. Снимаю с нее сапоги и она сама переступает через джинсы. Вслед за ними стягиваю с Маши трусы.

Она упирается лбом в зеркало, как только мои пальцы касаются ее разгоряченной плоти. Вид охеренный, но она зачем-то все портит, пытаясь натянуть лифчик на грудь. В какой-то момент Маша так наклоняется к этому долбаному зеркалу, что я уже ни хрена не вижу. А я хочу видеть ее лицо, когда будет кончать.

– Смотри на меня, – шепчу ей на ухо, но Маша уже далека от связных мыслей.

Сжимает ноги вместе, как только я продолжаю усиленно ласкать ее пальцами. Уже влажная. Отзывчивая. Сама не осознает, как начинает насаживаться на мои пальцы. Что и требовалось доказать. Нет, не так доведу. Убираю руку и разворачиваю Машу к себе лицом.

– Точно не притронусь? – шепчу ей в губы, расстегивая ремень на джинсах, и стягиваю их с себя.

– Ну ты и… свинья.

– Тогда уж хряк, по которому ты сходишь с ума. Обними меня. Крепче, – шепчу ей в губы.

Подхватываю ее под ягодицы и, под еле слышный стон, прижав Машу к стене раздевалки, толкаюсь в нее до упора. Замираю на мгновение. Так туго, что, кажется, кончу моментально. Этого еще не хватало. Маша в ответ закусывает губу. Знаю, что это не от боли. Пытается сдержать стон. Дышит мне в уголок губ. Затем сама целует.

Где-то там остатки совести кричат, что с ней так нельзя. Но, с другой стороны, никакой она не оранжерейный цветок. Я в состоянии оценить, когда и что ей нравится, как бы пошло в ее сознании ни выглядел секс в раздевалке. Двигаюсь в ней медленно, чуть выхожу и снова направляю в нее член до упора. Хочется двигаться резче. Маша, хоть и пытается сдержать стоны, уткнувшись уже губами мне в шею, но совсем бесшумно у нее это не получается. А мне это только в радость, несмотря на то, где мы находимся.

Нравятся ее стоны, настоящие они какие-то. Ей хватает всего несколько толчков, чтобы кончить. Сжимает меня так сильно мышцами, почти до боли. Замираю, давая ей насладиться моментом. Сам финиширую почти сразу, увеличив темп. Несмотря на то, что поза пиздец какая неудобная, стойкое ощущение, что это похоже лучший секс в моей жизни.

Медленно выхожу из Маши и аккуратно ставлю ее на пол. Самого ноги не особо держат, а Берсеньеву должно быть и подавно. Как еще стоит – не знаю. Когда немного отпустило, натянул джинсы и потянулся за упаковкой салфеток. В принципе, наверное, пронесет. Конец месяца, вроде безопасно. Ну все равно идиот, конечно. Вытираю следы собственной несдержанности, и Маша наконец оживает.

– Ну, Миша!

– Что?

– Я, блин, сама. Совсем, что ли?

– Я там разными частями тела побывал. Что за неуместный запоздалый приступ стыдливости?

– Ну вот зачем ты это делаешь?!

– Потому что хочу.

– Хватит. Может, трусы на меня еще наденешь? Кстати, где они? – тянусь к стулу, прихватывая ее белье.

– Конечно, надену, если у тебя ни руки, ни ноги не двигаются. Давай по очереди поднимай свои ступни в секси носках.

– Я сейчас хочу тебя придушить, – цедит сквозь зубы.

– Как так? Ты должна быть шелковой душечкой. Разрядку получила. Мозг затуманен, – натягиваю на нее белье.

– Я смотрела на нас в боковое зеркало. Было не очень красиво. Ты со спущенными штанами, а я в лифчике и носках с дедом морозом. Полностью голыми нам было бы лучше.

– В следующий раз, когда решим потрахаться в общественном месте, я учту твое пожелание и полностью разденусь.

– Я больше никогда такого не позволю. Боже, как стыдно-то, – прикладывает ладони к в миг порозовевшим щекам.

– Стыдно у кого видно, а у нас шторка закрыта.

– Как теперь отсюда выйти и не сгореть со стыда?

– Ногами.

Одеваться Маша не спешит. Вместо этого присаживается на стул и переводит взгляд на свои руки. Ну все, пошел откат. Тянусь к ее джинсам и присаживаюсь на корточки. Натягиваю ей джинсы до середины голени и понимаю, что надо бы как-нибудь вернуться к сути вопроса.

– Смотри, я почти на коленях. Довольна?

– Я хотела выбить тебе зуб. Или глаз. Не нужны мне твои колени. Я хочу, чтобы ты был мой не на словах, а на деле. А как я могу назвать тебя моим, если ничего о тебе не знаю. Узнаю всю информацию от кого угодно. Кто мы друг другу? Почему про наличие родной сестры я должна узнать от нее, а о твоем сыне совершенно случайно от постороннего мужика? Я совсем не заслуживаю от тебя никаких откровений?

– Все не так, как кажется.

– А как тут может казаться по-другому?

– Я уже тебе говорил – это все не вопрос доверия. Наташу не втягивай сюда вообще. На тот момент для тебя она была вообще моей девушкой, дабы ты и не думала смотреть в мою сторону.

– Да вот не получилось как-то. А после того, как ты выразился, ты побывал во мне разными частями тела, о сыне сказать язык отсохнет? А может, ты просто до сих пор женат? Или, о чудо, все же в разводе?

– Хорошо, давай по порядку. Я не дундил в штаны. По крайней мере, не помню этого. Первый секс – на выпускном в школе. Сколько было девушек – не считал. Немного. До десяти. Проститутки туда тоже входят. Их было парочку, ну может, три. После армии начал встречаться с матерью моего сына. Влюблен не был, не любил. Просто симпатия. Просто встречались. Просто залетели. Я никогда не был женат. Ты часто пыталась уличить меня в том, что кто-то разбил мне сердце любовью, от того я такой неверующий в любовь. Херня это все. Не было у меня влюбленностей, хочешь верь, хочешь нет. Как с сыном случилось то, что случилось, Катя ушла. И тут я, конечно, не воспылал к ней уважением, но нет у меня к ней никах чувств. Ах, да, единственная женщина, к которой я испытывал сильные чувства – это собственная мать. Но эта была не любовь, а ненависть, но и это прошло.

Замолкаю, наблюдая за Машиными эмоциями. Во взгляде растерянность и непонимание.

– А что случилось с сыном? И в смысле ушла? Бросила вас? Ушла к другому мужчине?

– Женю укусил клещ. Через пару дней после укуса он попал в больницу с высокой температурой. Несмотря на лечение, ему становилось хуже. Впал в кому на четыре месяца. И стал… совершенно другим. Не говорит, не двигается, самостоятельно не ест. И вряд ли когда-то станет прежним ребенком. За почти семь лет у него никаких видимых улучшений. И насколько мне известно – нет, других мужчин при мне у Кати не было. Она ушла, потому что… наверное, слабая. Не все справляются.

– Семь? А… сколько ему?

– Десять.

– Ты… рано стал папой. Это все не укладывается у меня в голове. Подожди, а где он живет?

– В хосписе.

– Когда я узнала, что у тебя есть сын, я думала, ты все это время проводил с ним, когда говорил, что работал. А ты… ты что правда столько работаешь?

– Нет. Я работаю уже очень мало. Половину своего времени я провожу с ним. Иногда ночую.

– Это и есть твое обязательство. А почему он живет не у тебя в квартире?

– Потому что мне так удобнее. Там у него есть все необходимое. Я не хочу превращать свой дом в больницу. И давай так, свое мнение о том, где он должен жить – оставь при себе.

– Все равно не понимаю, почему нельзя было рассказать мне об этом?

– Наверное, потому что больные дети, кроме собственных родителей, да и то не для всех, никому не нужны. Или ты хочешь сказать, что сейчас воспылаешь к незнакомому больного ребенку чувствами? Я не требую от тебя этого. Это даже глупо. Как и с моей стороны было глупо об этом не рассказать вовремя. Признаюсь. Хорошо, что еще твоей отец не успел хорошо обработать тебе мозги моим больным сыном. Тебе просто сложно представить, как это. И не надо.