Следы на битом стекле (СИ) - Нарская Рина. Страница 53

Почему?!.

Он совсем рядом и в то же время словно в другом измерении. Мы идём по береговой кромке, утопая в мокром ракушечнике подошвами и периодически наваливаясь друг друга, но он сохраняет дистанцию между нами. Невидимую стену в сотню слоёв кирпича и бетона, которую невозможно разбить.

А мне всю выкручивает от желания прижаться к нему, запустить ладони под футболку и провести ими вверх по его спине.

Я хочу его коснуться! Боже, как сильно я хочу его коснуться!

Ну почему же он этого не хочет?!

— А вы первый раз вообще в Приморском? — осторожно интересуюсь я, когда мы останавливаемся у волнореза. — Расскажи, как вы вообще оказались здесь, в том доме?

— Это ты лучше у Валентина спросишь. — Неожиданно он начинает разуваться и одновременно стягивать с себя футболку: — Ты когда-нибудь купалась ночью?

— Если только в ванной…

— Тогда скорее раздевайся.

— Куда раздеваться? Я и так вся дрожу!

— Это не от холода, тебе просто нужно расслабиться…

Блин, да он издевается!

— В воде теплее, ты согреешься.

Что за идиот! Я хочу, чтобы ты меня согрел!!!

Я едва его вижу. Голубоватый свет с горизонта грубыми мазками рисует только линии силуэтов. Но я остро ощущаю тепло его тела рядом. И это сводит с ума. Я сойду с ума, если он сейчас меня не обнимет.

— Ты не пойдёшь купаться?

— Раздень меня!

Во чёрт, это я сказала? Нет, это мой рот, я такого сказать не могла.

— Не вопрос!

К моему ужасу, или восторгу, сама ещё не решила, Алекс с готовностью принимается уже за мою одежду. А именно, изловчившись, чтобы не касаться при этом тела, берётся за края футболки и тащит их вверх, пока моя ничуть не изменившаяся поза не становится для этого препятствием.

— Руки!

Я не дёргаюсь. Внутри меня совсем не тот свежий бриз, что обдувает нас снаружи. Меня штормит. Это буря, во власти которой я нахожусь, и я чувствую, вот-вот — и она из меня вырвется.

— Женя, руки! — повторяет он приказным тоном, и тут меня кроет — я действительно поднимаю руки, но лишь для того, чтобы закинуть их ему на шею и впиться в его губы поцелуем, но в последний момент он ловко выворачивается и делает шаг назад.

— Нет!

— Что нет?! — Я окончательно срываюсь, нападаю на него, цепляюсь… — Почему нет?!! Почему ты ведёшь себя так, как будто у тебя ко мне ничего никогда не было?! Ну не может же быть это правдой, я же не слепая, ты смотрел на меня, я чувствовала!!!

— Женя, Жень, успокойся! — он разжимает мои пальцы, не понятно в какой момент впившиеся в болтавшиеся у него на шее чётки. И медленно проговаривает: — Никто. ни на кого. не смотрел.

— Ну почему?!! — с новой силой взвываю я. — Что я сделала не так?! Чем я тебе не такая?!.

— Такая! — резко гаркает он. — Просто я так решил.

— Ну почему?! — полушёпотом повторяю я, ища в темноте его блестящие глаза и продолжая тянуть к нему руки, которые ему приходится останавливать. — Почему?.. Почему ты тогда делал всё, чтобы свести нас с Тёмой? Почему сам боялся быть со мной? Я же видела, что нравлюсь тебе, я это видела, Алекс! Но ты был готов изображать кого угодно, выглядеть смешно и глупо, как тогда в магазине, зажимать на моих глазах разных девиц, из кожи вон лезть, но чтобы я о твоей симпатии не догадывалась! Но я догадывалась, Алекс, я не слепая и не дура, я нравилась тебе! Я замечала, как ты смотрел на меня, в том же торговом центре. Обжимался с другой, а сам смотрел на меня! Скажи, для кого было то представление? Для чего оно? Ты действительно так хотел, чтоб мы с Тёмой танцевали?

— Я тебе больше скажу, — заговаривает он. — Именно для этого я вас туда и притащил. И именно для этого попросил одного полезного кента поставить для вас Стинга…

— Но зачем, если ты знал, что я хочу быть с тобой! Ты не мог этого не знать, не мог не видеть! Почему ты не боролся, почему изначально уступил меня ему? Только не говори сейчас, что у тебя просто не было ко мне симпатии! Она была! Да, иногда мне казалось, что тебе на меня параллельно. Точнее, не иногда, а тогда действительно казалось так. Но за эти годы я сильно повзрослела, Алекс, многое переосмыслила! Я же чувствовала, что нравлюсь тебе, что тебя тянет ко мне так же, как меня к тебе тянуло! Я видела, что не безразлична тебе, и вижу это сейчас! Да, мне не стыдно в этом признаться и бороться за свои чувства мне не стыдно! За наши, Алекс, чувства! Даже в полной темноте я всегда буду чувствовать тебя!..

С этими словами я всё-таки до него добираюсь. Обвиваю, вжимаюсь крепко, до самого сердца. Утыкаюсь носом ему в плечо, вдыхаю запах кожи…

Если он сейчас не услышит меня — это всё…

Он не сопротивляется. Минуту, две…

Мы стоим, как инь и ян, союз двух противоположностей, невозможных друг без друга. Врастая друг в друга, сливаясь и образуя единое целое.

Мне кажется, я даже ощущаю несмелое приближение его тёплой ладони...

Но тут он снова выкручивается, сорвав мои руки. И, качая головой, опять отходит назад. До тех пор, пока его ступни не погружаются в отхлынувшую волну по щиколотку. Тогда он запрыгивает на волнорез, и больше я его не вижу.

Перед глазами пелена из слёз, я раздавлена, и ноги не держат. Падаю коленями в ракушечник, по крупинкам рассыпаюсь и смешиваюсь с килотоннами песка вокруг. От меня ни остаётся ничего: ни сил, ни веры, ни женской гордости…

А последние его слова, долетевшие с шумом ветра, превращают в белый дым и моё сознание.

— Прости, но я не твой «не параллельный», Женька…

Глава 7

*Она*

Не знаю, сколько так проходит времени. Последней фразой он добил меня, точно контрольным в голову. Получается, он всё знал…

Но как? Когда я могла спалиться? Своей теорией «параллельности» я делилась только с Васдушкой и немного с Артёмом перед тем, как он ушёл навсегда. Неужели он успел рассказать об этом Алексу?..

На мои лопатки ложится что-то уютное и, опознав знакомый парфюм чуть раньше едва различимого в непроглядном мраке образа, я не дёргаюсь, а покорно ожидаю, пока укрывший меня своей рубашкой Валентин приземлится рядом.

— Ты не замёрзла?

— Ты не знаешь, о чём они говорили? — глухо спрашиваю я. — Когда с Тёмой случилось… Алекс… в машине…

— В общих чертах. — Как ни странно, он меня понимает. — Алекс говорил, он был потерянный. Самого момента столкновения не помнил. Спрашивал, не пострадал ли кто-то ещё…

Я вспоминаю ту жуткую картину: смятую гармошкой «девятку» Артёма и практически неповреждённый мусоровоз.

— Больше он ничего не рассказывал?

— Ну, говорил, что подбадривать его пытался, чтоб не отключался, разговаривать. Про море начал, что поедут после выпускного. А Сева, кстати, просил тебя с собой взять.

— А Алекс что? — Я сама не понимаю, откуда во мне берутся силы плакать. — Скажи, что он ответил?

— Я не знаю, честно. Тогда, когда он мне это рассказал, я то же самое у него спросил, естественно. Но он промолчал, Жень.

— Почему, Валентин? Что ему во мне не так?

— Сказать честно? Я думаю, дело не в тебе. Ты видела его руки?

Я учащённо мотаю головой, захлёбываюсь новой порцией слёз и упираюсь лбом в колени. Валентин кладёт ладонь мне на плечо.

— Там у него двойная тату, то есть фраза становится полной, когда он соединяет в линию руки… вот так, например, кулаками. — Ради демонстрации он убирает с меня ладонь, и, даже несмотря на теплые объятия рубашки, я чувствую это так, как будто во мне дыра образовалась. — Только она написана хоть и по-русски, — продолжает он, — но там таким шрифтом, что не разберёшь… Плюс, самое главное, знаешь что? Она зеркальная. То есть, понимаешь, её можно нормально прочитать только в отражении. То есть, Жень, он набил её, походу, чисто для себя.

— Что за фраза-то? — скулю я, не выдерживая.

— А, любовь — это блажь, за которую умирают... Я думаю, это из-за Севы, Жень. Как напоминание о том, что случилось.