Следы на битом стекле (СИ) - Нарская Рина. Страница 55

— Как вы нас нашли? То есть, ты меня, — с нескрываемой досадой и злостью спрашиваю Валентина.

Он идёт рядом, примагнитившись взглядом к розовеющей полоске на горизонте и зажимая в ладони плетёную ручку перекинутой через плечо огромной пляжной сумки с нашей обувью. Его безупречную причёску растрепал ветер, и это сделало его каким-то тёплым и земным.

— Ну, вас долго не было. Мы пошли вас искать. Алекс ещё телефон, как на зло, оставил… Мы его на «нашем» месте нашли, где обычно купаемся, он сказал, что ты здесь, попросил забрать вещи.

— То есть, он не за мной тебя послал, а за вещами? — Я резко останавливаюсь, словно наткнувшись на невидимую преграду и машу длиннющими рукавами. — Всё, Валентин, иди один.

— Да перестань ты, Жень!

— Нет, иди, я… я сама как-нибудь…

— Что сама, Жень? Идём, ты одна здесь заблудишься!

Он, закинув руку мне на плечи, подталкивает меня вперёд, а я, от накатившей с удвоенной силой обиды, снова впадаю в истерику:

— Да ну и пусть заблужусь! Пусть я вообще здесь утону, в этом чёртовом море! Как будто кому-то есть дело! Как будто ему есть до меня дело! Он меня бросил, Валентин, снова бросил одну! Здесь, в темноте… просто взял и упёрся!

Валентин, успокаивая, прибивает меня к себе и, уткнувшись в его грудь, я окончательно сдаюсь во власть чувству вселенской несправедливости и саможалению:

— Ему пофик! Абсолютно на меня пофик! Он и тогда не хотел быть со мной, и сейчас… Ему вообще на меня параллельно!..

— Не упёрся, — дождавшись паузы, поправляет Валентин.

— Что? — гнусавлю я, оторвавшись от мокрого пятная на его футболке.

— Не упёрся, а уплыл. Жень, давай ты с ним поговоришь? Я не знаю, что он думает насчёт тебя, он не говорит, но я вижу, как ему плохо. И тебе плохо без него. У него за эти годы не было ни одних нормальных отношений…

— Так у него их и до этого не было! — тут же зверею я. — Ему просто нравится так жить: сегодня одна, завтра другая! Никакой ответственности, обязательств, никакого выноса мозга…

— И чувств! — обрубает Валентин. — Только вечная тоска и одиночество… Жень, я знаю, что это такое. До встречи с Никой я тоже так жил. Одна, другая, третья… Вроде прикольно. Вроде ты такой весь классный, востребованный, все тебя хотят, кто-то даже больше, чем на вечер... Только со временем начинаешь понимать, что ты себя растрачиваешь впустую. Что ты не создаёшь ничего, а только разрушаешь и разрушаешься сам, как замок из вот этого ракушечника… — Он сгруживает ногой мокрый песок, и мы вместе наблюдаем, как его неумолимо размывает отступающей морской пеной. — И, поверь мне, Жень, это тоже боль. Она другая. Не острая. Не та, от которой прыгают с крыш или разбиваются на машине. Она привычная, с ней сживаешься, но это всё равно боль.

— Ты так говоришь, будто тебе лет семьдесят. Или Алексу… Он наверняка даже не думает о подобных вещах!

— Одиночество души, Жень, — не среагировав на мой ядовитый тон, Валентин продолжает философствовать, — это хроническая болезнь, и случится она может в любом возрасте. Хотя… как хочешь! — Внезапно переключившись, встряхнув и поправив на плече сумку, он вдруг шагает дальше. — Можешь оставаться здесь. Сидеть, жалеть себя, винить кого угодно, того же Алекса… Только чем ты его тогда лучше? Вы друг друга стоите, оба бараны…

Немного обалдев от такой внезапной грубости, я сама не замечаю, как выдвигаюсь за Валентином.

— Я вообще-то не баран!

— Прости, овца!

— И не овца! — возмущаюсь, пытаясь остановить его и тем самым ускоряя. — Я лев, то есть, львица, царица, между прочим! А вот Алекс — козер! Тут ты прав! Упёртый, упрямый баран, который не может перешагнуть через свои дурацкие принципы!

— Значит, баран победил львицу. Очень смешно, Женя, ты сдалась!

— Ничего я не сдалась! Просто у львицы обязана быть гордость! У меня должна быть гордость, а с ним я теряю её!

— Гордость — не такая уж большая плата за то счастье, которого вы лишаетесь!

Я вновь останавливаюсь, как вкопанная. С минуту наблюдаю за его удаляющейся фигурой, чтобы удостовериться, что он больше не собирается меня уговаривать или ждать, и постепенно осознаю, что он прав, в принципе.

Насчёт того, что я заблужусь, уж наверняка.

Даже точно зная адрес, я действительно скорее всего заплутаю в незнакомом посёлке, тем более ночью. К тому же, оказаться в предрассветный час где-нибудь в эпицентре веселья не связанных нормами морали курортных отдыхающих… ну, так скажем, не слишком заманчивая перспектива.

Словом, мне становится по-настоящему страшно, и, отбросив гордыню и все прочие заморочки, я снова устремляюсь за темнеющим на фоне предрассветного неба силуэтом, который в разы удлиняется тенью…

В конце концов, мы с Алексом можем и не общаться.

А утром я соберу свои вещи и уеду! И пусть он дальше сколько влезет «болеет» своим одиночеством! А я найду себе нормального чувака, заставлю его на себе жениться и нарочно нарожаю ему троих… нет, лучше пятерых детей!..

Примерно такие мысли вертятся в моей голове к моменту, когда мы с Валентином выходим на бескрайний, полностью песчаный пляж, залитый сочащимся со стороны горизонта жидким розовым золотом.

Сгустившиеся тени отчётливо прорисовывают чьи-то идущие далеко вперёд нас следы и осторожно проступающие из глубин сумерек очертания.

Предрассветное затишье, заставившее нас надолго замолчать, постепенно рассеивается: уже слышны отдалённые крики чаек, чириканье каких-то других птиц, и даже море, словно тоже просыпаясь, плавно наращивает звук подкатывающих к берегу волн.

Вот-вот начнётся новый день. День, когда родился Артём и ушёл в иной мир мой папа. И я чувствую, что и на этот раз он станет для меня особенным…

Два тёмных силуэта на почти багровом фоне. Это Ника и Алекс. Сидя у самой кромки воды, они устремили взгляды вдаль.

Мы с Валентином подходим ближе, но, не успеваем и ртов раскрыть, как подскочившая на ноги Ника шикает на нас:

— Тихо! Только молчите! Ты садись сюда… — Ухватив за руку, она подтягивает меня к Алексу. — А ты иди ко мне! Только тихо, говорю, пока что ни слова!..

Ситуация очень странная, но это же и заставляет меня послушно опуститься в мокрый песок и оказаться плечом к плечу с навалившимся на собственные колени Алексом.

Коротко взглянув на меня, он снова переводит взор на восток, туда, где в нестерпимо-яркой полоске света, словно спичечная головка, жарко вспыхивает солнечный диск и лениво поднимается над горизонтом, прогоняя остатки мглы из этого мира и из наших душ всесильными лучами.

— Урааааа!!! — вдруг восторженно восклицает Ника, и одиночные шлепки её же аплодисментов прогоняют на многие километры этот протяжный крик. — А теперь давайте, давайте, встаём, встаём! Берёмся за руки!.. Побежали!..

И, пока я ошеломлена не только её простотой, но и самим приказом (откуда она знает?!), с моей безвольной ладонью внезапно решительно состыковывается крепкая ладонь Алекса…

Наши тёплые пальцы сплетаются, а ноги переходят на шаг… с каждой секундой он ускоряется и становится всё увереннее…

Однажды мне станет известно, что Артём оставил голосовое послание, которое за пять минут до аварии записал видеорегистратор в его машине. Что в этом послании он рассказал Алексу, что я и есть «та самая» виртуальная подруга Васдушки, толкающая теорию о «не параллельных» (как оказалось, они когда-то это обсуждали) А ещё признался, что будет рад за нас… И просил пробежаться по берегу моря, взявшись за руки… и «чтобы песок тёплый, и ветер в лицо», как я когда-то мечтала…

А пока мы все вчетвером исполняем его последнюю волю и одно из самых сокровенных моих желаний. Мчим по мокрому морскому песку, будто по битому стеклу босыми ногами. Каждым движением причиняем себе боль и с каждым от неё же избавляемся.

И оставляем за собой всё новые и новые следы…