Въ лѣто семь тысячъ сто четырнадцатое… (СИ) - Воронков Александр Владимирович. Страница 64
— Славно батюшка твой тебя обучил. Руси меткие стрелки нужны. Передай ему мою царскую благодарность.
— Так ведь помер он, Великий государь!
— Худо. Прости, Филипп Иванович, не знал я о том. А матушка жива твоя? Жена, дети есть?
— Благодарствую, Великий государь! И матушка, слава Господу, жива, и супругой Всевышний наградил, и детишками. Трое их у меня: Афоня старшенький, да дочек двое. Был ещё меньшой, Иваном окрестили, да Господь прибрал младенчика. — Сотник истово перекрестился, крепко вдавливая двуперстие в лоб, грудь и ключицы.
— Добро, коли так. А пойдёшь ко мне в новый полк служить, Филипп Иванович? Станешь мне стрелков учить, как тебя самого выучили и ещё лучше. Пока с наследственным ружьём, а потом, даст бог, всех перевооружим кой-чем получше. В чинах пока не повышу, но жалование в новых полках будет побольше, и за обучение награды будут. Да ещё и семью под Москву перевезёшь: не дело, когда живут наособицу — ну, если, конечно, муж не в походе. Согласен ли?
Сотник бухнулся на колени:
— Согласен, Великий Государь Димитрий Иоаннович! Всё по воле твоей — исполню!..
…А вот найти человека, принёсшего в начало семнадцатого столетия песню, написанную в двадцатом, в этот раз не удалось.
Стрельцы отыскали тех двоих, чьи голоса, распевавшие «А ты меня не спрашивай…» пробудили меня раним утром. Молодые, лет около двадцати, ездовые из моего же, сиречь, царского поезда, служащие при Конюшенном приказе, только один постоянно живёт в Больших Лужниках, а второй — в Овчинной конной слободе и пересекаются они друг с другом в основном во время таких вот больших поездок. Да, песню эту пели, когда возвращались с лошадьми с ночного на лугу у берега здешней реки Сосны. Потому как согрешили бражкой по малости и душа требовала развернуться, а потом обратно свернуться. Виноваты, царь-батюшка. Песню услыхал тот, который из Лужников. От кого услыхал? Не припоминает, тоже выпимши был. Но не так давно. Да эту песню кто только не поёт из тех, кто при Конюшенном приказе обретается, потому как дюже душевно и для нашего дела по сердцу. Почему про Царьград пели? Да Господь ведает, так песня сложена. Берлин? Не знают никакого Берлина. Царьград — знают, сказки про него оба в детстве слыхали. Как так — турки там? И турок не знают, им все басурмане одинаковые, только одни — латынцы, а другие — мухоедане. Хотя промеж последних и неплохие людишки попадаются, взять хоть Мамеда, купца касимовского… Виноваты, царь-батюшка. Не вели казнить! Слушаемся, царь-батюшка, будем промеж своих расспрашивать, кто да от кого песню услыхал. А зачем она тебе?.. Виноваты, царь-батюшка! Не нашего ума, Великий Государь!
И всё это — при постоянных поклонах, с попытками стучать лбами о половицы… В подобных ситуациях чувствую себя препротивно, а поделать ничего не могу: такие нынче на Святой Руси обычаи. Пётр Первый пытался их переломить, но добился лишь того, что бороды сменились париками, приспособленные к нашему климату кафтаны — европейскими камзолами, а буханье лбом об пол — куртуазными поклонами. Суть же, вколоченная в подкорку со времён владычества Орды, если не раньше, до конца не смогли уничтожить даже большевики: она всплыла грязной пеной уже при Кукурузнике и чем дальше, тем грязи становилось больше, пока она не захлестнуло всё вокруг…
[1] Заборонено — в данном случае в значении «запрещено».
[2] На самом деле рукописные «Куранты о всяких вестях» в нескольких экземплярах появились в Москве ещё в 1600 году, а постоянно выходить стали в 1621 году для информирования царя Михаила Фёдоровича и боярской думы о событиях за границей. Но Дмитрий Умнов этого не знает, а первые выпуски ему никто показать не догадался.
[3] Раздуванивание дувана — раздел военной добычи между победителями.
[4] Напоминаю: до января 1700 года летоисчисление на Руси велось «от сотворения мира», 1572 год «от рождества Христова» соответствует 7080-му. В устной речи, как и сейчас, первые цифры, как правило, не произносились. Участие тульского помещика Ивана Пашков, отца Фёдора (более известного как Истома) Пашкова в победоносной для русских битве с объединённым турецко-крымскотатарским войском при Молодях в 7080-м (1572-м) году — авторское допущение. В принципе, мог участвовать.
20
ГЛАВА 5
Степан
Меня забрали в армию. Нельзя сказать, что «на старости лет»: теперь-то мой разум находится в теле молодого и относительно — если не учитывать последствия перенесённого в детстве голода — здорового парня. Совершеннолетие здесь наступает в пятнадцать лет, так что всё законно.
Да, законно: царь наш, батюшка, по возвращении из поездки к готовящимся к походу на Юг войскам, соизволил издать указ о создании полков нового строя, в которые набирались «всякого чина люди» в возрасте от пятнадцати до сорока лет, при этом добровольно записавшиеся холопы и монастырские трудники становились вольными, поскольку их накопившиеся долги хозяевам выплачивались в рассрочку за счёт казны. Что же касается пожелавших раскаяться и послужить государю шишей — так в этом веке называют лесных разбойников — и татей — то есть преступников, так сказать, городских — то и им было обещано прощение, ограниченное лишь церковной епитимьёй. Правда, я лично таких пока что не встречал: ходят слухи, что служить им приходится в особом подразделении. Оно и правильно, если вспомнить хоть ту же ватагу скоморохов, с которыми связался в своё время Стёпка Пушкарёв. Спасибо, что жив остался в памятный день путча…
Про полки нового строя я слышал, и даже видел по телевизору русских рейтар — в отличном советском многосерийном фильме «Россия молодая». Только создали их, помнится, при царе Алексее Романове, отце Петра Великого. Теперь, получается, дело двинулось раньше: нынешний-то монарх жив-здоров, в отличие от привычного мне варианта истории.
И всё бы хорошо, да только царь наш Дмитрий Иванович всё более и более мне становится подозрителен. Не в смысле законности его прав на престол: знающий историю Отечества прекрасно осознаёт, что начиная с мужеубийцы Екатерины Второй на троне сидели кто угодно, но не Романовы по крови и уж тем более — не Рюриковичи. Последним царём — потомком Рюрика был Василий Шуйский, которого в нынешней версии истории сослали «на покаяние» куда-то на дальне Севера, а последним из Романовых (и то по женской линии) — Пётр Третий, вообще родившийся в Германии и до приезда в Россию носивший фамилию Гольштейн-Готторп-Глюкштадт. Так без разгону и не выговоришь. А уже сын Екатерины Павел «Петрович» по правде должен бы величаться Сергеевичем, поскольку был прижит ею от красавца-камергера Сергея Салтыкова. Так что мне, родившемуся и прожившему всю жизнь в двадцатом веке, по большому счёту безразлично истинный ли Дмитрий Иванович сын Ивана Грозного или «Лже-». Пока что вреда от его действий для России я не вижу, а лично для меня как Степана Пушкарёва — вообще польза: подобрали, приодели, подкормили, к делу пристроили…
…И вот — здрасьте! Явились на Конюшенный двор вояки под командой уже знакомого мне жильца Петра Сухова — и, дав время только на сбор в мешок личных вещей, погнали своим ходом в армию.
Как пели в начале девяностых,
«Ни кола, ни двора — всё пошло с топора,
И отдали меня во солдаты…» — и хорошо ещё, что я пока не успел обзавестись зазнобой: не случиться, как с героиней, которую
«…наутро с другим обвенчали тебя
Против воли твоей, но с богатым»
Да и погнали на призыв не в одиночку, а в толпе из четырёх десятков парней и взрослых мужчин, набранных по разным хозяйственным службам Кремля. Из моих знакомцев, кроме троих помощников конюхов, здесь же оказался и Неупокой, в своё время «шефствовавший» надо мной по распоряжению тиуна Фрола. Вот его-то провожали с воем аж три девицы-молодицы — ну, не разбираю я пока по особенностям одежды, кто из них замужем, а кто — не венчана до сих пор. Только вдов по характерному чёрному платку определяю издалека.