Любовь горца - Берн Керриган. Страница 13

И тут гувернантка сама сначала улыбнулась, а потом из ее горла вырвался веселый смех. Теперь, почувствовав, что уже можно смеяться, Рианна залилась вовсю, к ней присоединился Эндрю, а затем и Рассел. Напряженность, царившая за столом, рассеялась, как неприятный запах.

Лиам подумал, что за этим столом давно не было слышно смеха, и не только за столом, в доме тоже. Но сам он не мог смеяться. Не потому что не хотел – ему было не до смеха.

Его поразила нежная кремовая текстура супа, такая белая и сливочная. Попав на грудь гувернантки, суп начал стекать прямо в ложбинку, но она успела схватить салфетку, лежащую на коленях. Промокнув кожу на груди, она, как все, радовалась веселью, воцарившемуся за столом.

В это время перед мысленным взором Лиама возникали сладострастные и порочные видения. Трудно поверить, что такие мысли пришли к нему в присутствии детей, но он ничего не мог с собой поделать. Он представлял, как теплая сливочная жидкость течет между этими роскошными грудями, и с трудом боролся с похотью, кипевшей в крови.

В действительности такие видения не имели ничего общего с этой женщиной. Виновата натура Маккензи – из-за нее рождались грубые, низкие желания. Сам дьявол нашептывает ему грешные, отвратительные мысли.

Филомена не знала, что именно стало причиной: вкусная еда, французское вино или мягкий свет свечей в канделябрах, но душивший ее железный обруч, стягивавший ребра, вдруг лопнул. Впервые за много месяцев она смогла вдохнуть полной грудью и почувствовать запах хрустящих летних яблок в вине Вувре, которое повар Жан-Пьер велел подать к столу для десертного суфле.

Она пригубила бокал с вином и внимательно через стекло посмотрела на маркиза, который обсуждал с Расселом Маккензи подозрительно возникший пожар на полях. После того как был убран со стола суп, он ни разу не обратил на нее внимания. Ей до сих пор не верилось, что свирепый горец, встреченный на дороге, превратился в этого маркиза. А ведь он говорил тогда правду. Хотя теперь горец нарядился в вечерний костюм с белым галстуком, побрился и убрал волосы назад в аккуратную косу, Филомена все равно ждала, что в любую минуту аристократическая внешность слетит с него как шелуха и появится суровый варвар, готовый разрубить ее на части своей шотландской саблей-клеймором.

Она взволнованно поставила бокал на стол. «Боже, он думает, что я – просто дура, если судить по моему поведению на дороге». Но маркиз не сказал об этом ни слова, и Филомена надеялась, что и в дальнейшем не скажет. Но, может быть, нужно, чтобы он сказал и у нее появилась бы возможность объясниться, оправдаться.

Филомена смотрела, как работали его лицевые мускулы, медленно пережевывая пищу. Лэрд внимательно слушал доклад своего управляющего. Только безнадежный глупец мог ожидать от такого человека, что он станет выслушивать оправдания. Он был не из тех, кто щедро раздает милости и никогда – прощение. И ей следует это помнить.

Его зовут Демон-горец, и он приходится старшим братом Черному сердцу из Бен-Мора. Такие прозвища нельзя получить в результате рождения или женитьбы, как титул маркиза или графа, его приобретают путем жестокости и кровопролития. Об этом легко забыть, когда сидишь в роскошном зале замка при свете канделябров, но вот отблеск огня в камине отразился в янтаре его глаз, и никакая богатая одежда уже не может скрыть свирепость его натуры.

Вдруг Филомене показалось, что она нашла убежище в берлоге спящего медведя, и эта мысль тотчас отрезвила ее даже быстрее, чем требовали приличия. Когда обед завершился, она ласково пожелала детям спокойной ночи и, прощаясь, присела в реверансе перед Расселом и маркизом.

Рианна тоже попыталась сделать книксен, и Филомена заметила про себя, что и этим нужно будет заняться с девочкой. Эндрю ей просто кивнул и, пробормотав извинение, быстро удалился, не поднимая глаз от ковра на полу. Для своих тринадцати лет он был довольно высок и очень строен, хотя ноги и руки были крупноваты для его фигуры, и это значило, что впоследствии он станет таким же здоровяком, как отец.

Замкнутость мальчика огорчила Филомену, и она решила, что когда сможет наконец покинуть столовую, то перед сном подумает, как снискать его расположение, тем более что вряд ли она сможет быстро заснуть.

– Прошу, останьтесь на минуту, мисс Локхарт, я хочу с вами поговорить.

При звуке командного голоса Рейвенкрофта железный обруч снова сдавил легкие, из-за недостатка воздуха Филомена почувствовала слабость во всем теле. Повернувшись к маркизу, она постаралась, чтобы большой обеденный стол находился между ними.

– Да, сэр? – ответила она и увидела, что Рассел Маккензи начал отступать за дверь и вскоре исчез, оставив ее наедине с ужасным Демоном-горцем.

– Простите, я не знаток этикета, но разве хорошие манеры позволяют разговаривать через комнату?

Выражение его лица не выдавало никаких эмоций. Ни поднятой брови, ни улыбки, ни даже сердитого взгляда, он только внимательно наблюдал за ней, поэтому от страха и неуверенности в себе каждый волосок у нее на голове стал дыбом.

Лэрд практически потребовал, чтобы она приблизилась, и это прозвучало как вызов. Даже как соблазн.

– Нет, сэр, не позволяют.

Филомена вспомнила наставления Милли Ли Кер, подняла подбородок и заставила себя глядеть ему в глаза, для чего ей пришлось вспомнить все, что ей говорили о британской гордости и превосходстве, когда она приехала в Лондон в качестве виконтессы Бенчли.

В немигающих глазах лэрда отразилось пламя, которое ее обожгло, и на секунду Филомена поверила, что это демон глядит на нее из пропасти ада. Он смотрел на ее приближение тем самым огненным взором, каким дьявол озирает свое проклятое царство.

Чтобы справиться с этим ощущением, Филомена распрямила плечи, будто расправила ангельские крылья за спиной, и прошла все расстояние от одного конца стола до другого походкой королевской особы. Но постаралась, чтобы между ними оставался угол стола и стул с высокой спинкой. Она пыталась быть храброй, но без глупости.

Филомена очень жалела, что съела так много за обедом, потому что съеденное стало беспокойно шевелиться у нее в желудке, угрожая вырваться наружу. Тем не менее она не опускала глаз, хотя на это потребовались все ее силы, и даже больше.

Его глаза осматривали ее так, что Филомене хотелось прикрыться руками, чтобы он не понял, насколько беззащитной она чувствует себя в его присутствии.

– У нас не было возможности познакомиться официально, – заметил маркиз. – Должен сказать, мисс Локхарт, что вы не такая, как я ожидал.

Филомена попыталась изобразить вежливую улыбку и постаралась найти силы, чтобы сказать что-нибудь остроумное и приятное.

– Кажется, сэр, обстоятельства нашего знакомства были неожиданными для нас обоих.

Она ведь действительно не ожидала, что он такой молодой, такой потрясающе мужественный – и такой греховно привлекательный. Но разве позволительно так думать?

Филомена хотела всего лишь сказать что-то остроумное, развеять напряжение, возникшее между ними, но поняла, что ее ответ ему не понравился.

– Да. – Маркиз не ответил на улыбку, и Филомена с трудом подавила в себе желание забиться в угол, как наказанное дитя.

В своей жизни она почти не встречала людей, которые заставляли ее чувствовать себя маленькой. Большинство мужчин были с ней либо одного роста, и она могла прямо смотреть им в глаза, либо она возвышалась над ними. Но Рейвенкрофт смотрел на нее сверху вниз, как на карлицу, и ей приходилось закидывать голову, чтобы встретить его суровый взгляд.

Перед ней стоял настоящий солдат, с безупречной выправкой, прямой и неуступчивый, руки за спиной, каждый волос на голове приглажен, каждая складка одежды на месте. Стоя так близко, Филомена увидела фамильное сходство между Лиамом Маккензи и Дорианом Блэквеллом. Те же густые черные волосы, те же черные беспокойные глаза, та же грубая, почти варварская структура костей. Такие же жесткие углы и широкие кости, и ни единой слабины. Но губы Блэквелла изгибались в сардонической ухмылке, а губы Рейвенкрофта были вытянуты в строгую прямую линию, по которой нельзя понять, что он думает. У Дориана был вид одинокого хищника, голодного и угрожающего. А для Рейвенкрофта еще не придумали клетки, в которую его можно было бы засадить. Целые нации падали к его ногам. Ему кланялись короли, перед ним унижались тираны.