Любовь горца - Берн Керриган. Страница 14

Филомена подумала, могут ли такие губы смягчиться в улыбке, эти горячие, безжалостные глаза стать нежными?

– Я просил леди Нортуок прислать мне умную, опытную и образованную гувернантку, и она прислала вас, мисс Локхарт. Что вы думаете по этому поводу?

От этих слов Филомену охватила паника, хотя тон был нейтральным.

– Разве вы не получили посланные мной рекомендации? Уверяю вас, сэр, я вполне квалифицирована, чтобы обучить ваших детей хорошим манерам. Леди Нортуок сообщила мне, после чтения рекомендаций от Уайтхоллов…

– Ваши рекомендации безупречны. Но то, что необходимо моим детям, сильно отличается от требований Уайтхоллов, вы понимаете это? Уайтхоллы – купцы, торговцы. А я – маркиз, думаю, теперь вы в этом убедились.

– Маркиз, который выглядит как бунтарь-якобинец, – напомнила ему Филомена. – Прошу меня простить за то, что не поверила вам, но вы были покрыты грязью и пеплом от пожарища на полях, и я никогда прежде не встречала маркизов, которые помогали бы своим работникам физическим трудом.

Рейвенкрофт шагнул вперед, и Филомена отступила, прижав руку к животу, стараясь утихомирить волнение в желудке, где, казалось, бился рой бабочек.

– Я только хотела сказать…

– Есть люди, мисс Локхарт, которые считают, что дворянину необходимо следить за всем, что происходит в его владениях. Но есть и такие, которые находят в высшей степени странным, что приличная лондонская гувернантка знает так много об устройстве колес повозки.

Филомена вспомнила мудрый совет мисс Ли Кер о том, что ложь непременно должна содержать элемент правды.

– Мой отец был джентльменом и землевладельцем, который любил заниматься сельским хозяйством и был ученым человеком. Я многому у него научилась, когда была ребенком, поэтому…

– Вы хоть представляете, сколько мои люди и я сам потеряли времени, пытаясь спасти вашу упрямую шкуру? Если бы вы разрешили мне отвезти вас на моей лошади, мы бы не потеряли столько светлого времени днем.

– Мне действительно жаль, что так вышло, – сказала Филомена вполне искренне. – Но я путешествовала в одиночку, и вы не можете ожидать…

– Чтобы обучать моих детей, вам нужно знать не только, как управлять фермой или как отвлекать мужчин от дела, наряжаясь в красивое платье, но и как им следует себя вести в приличном обществе, – прервал ее Рейвенкрофт.

– Тогда самым первым наставлением для них будет, что в обществе считается грубым и неприемлемым постоянно обрывать людей и не давать им договорить, – отрезала Филомена.

Господи! С трудом верилось, что это сказала она, такая одинокая и беззащитная. Вот так, стоя перед самым опасным воином во всей истории Британских островов! И это она только что указала ему на его плохие манеры! Неужели она сбежала из сумасшедшего дома специально для того, чтобы тронуться умом в этом доме?

– Ну так продолжайте, – скомандовал Рейвенкрофт, и в его голосе чувствовался нарастающий гнев, который отразился и на лице. – Надеюсь, вы хотите извиниться за то, что потратили мое время.

Филомена почувствовала, как раздулись ее ноздри, как внутри закипела желчь. Что это? Раздражение? Но ведь она думала, что не способна ни на гнев, ни на раздражение. Ее детство было полно нежности и любви, а во взрослой жизни над ней постоянно насмехались и унижали ее. Ей никогда не приходилось бороться с собственным раздражением и гневом. Но теперь это нужно сделать, иначе она потеряет возможность спрятаться от преследования.

Закрыв глаза, Филомена призвала на помощь всю свою учтивость, а также способность к послушанию, которая требовалась ей в течение всех лет жизни с жестоким и грубым мужем. Открыв рот, она было начала произносить свое продуманное извинение, когда маркиз прервал ее снова:

– Почему вы не замужем?

– Прошу прощения?

– Разве не лучше иметь мужа и собственных детей, а не учить хорошим манерам чужих, плохо воспитанных отпрысков? – Его глаза снова осмотрели ее с ног до головы, оставляя на теле дрожащий след. – Вы слишком молоды, чтобы служить авторитетом для моей дочери, ведь вы старше ее лет на десять, не больше.

– Я старше ее ровно на десять лет.

Он проигнорировал ответ, и уголки его рта побелели от напряжения, причина которого была непонятна Филомене.

– Будь вы шотландской барышней, примерно возраста Рианны, вас бы давно уволок в церковь какой-нибудь парень, чтобы сделать своей женой, не спрашивая, согласны вы или нет. Еще вероятнее, вас взяли бы в жены в библейском смысле этого слова, а вашему отцу швырнули положенные тридцать монет.

Филомена уставилась на него в изумлении, полуоткрыв рот. Казалось, он по-прежнему сердится, даже голос стал еще громче. Но при этом все выглядело так, будто маркиз сказал ей комплимент.

– Поэтому я удивляюсь, – продолжал он, – что делает в наших местах маленькая красавица-англичанка? Почему она не греет постель в покоях богатого мужа, не проводит время за чаем и светскими развлечениями и не воспитывает наследников?

Он назвал ее маленькой? Может, она ослышалась, или он имел в виду что-то другое? Неужели он сказал «красавица»? О ней?

Ее пронзила такая острая боль, что пропал весь гнев, а вместе с ним и храбрость. Неужели он хочет ее оскорбить? Неужели она покинула один дом, где так любили над ней издеваться, чтобы попасть в другой, такой же?

– Не вижу, каким образом это вас касается. – Она ненавидела свою слабость, свою трусость, которую неспособна была скрыть.

– Все, что происходит в стенах этого дома и на землях Маккензи, меня касается. Это включает и вас. Особенно теперь, когда вы будете оказывать влияние на моих детей.

Он сделал еще один шаг вперед, и Филомена не успела отступить. Маркиз протянул руку и взял ее за подбородок. Испуганный звук, который издала Филомена, удивил их обоих. Взгляд Рейвенкрофта стал острее, но подбородок из руки он не выпустил.

Нежный женский подбородок был хрупким, как стекло. Филомена понимала, что ему ничего не стоит его раздробить простым сжатием сильных и грубых пальцев. Глаза маркиза глядели прямо на ее губы, и они невольно раскрылись, издавая испуганные вздохи.

Рейвенкрофт наклонился к ней, сокрушая своей силой и близостью. Она видела его так близко, как видели его многие перед тем, как проститься с жизнью. Жесткие, почти нечеловеческие черты лица, закаленные десятилетиями суровой дисциплины и жестокости, и глаза, смотрящие так, будто измеряли ее, прежде чем уложить в гроб. Показалось, будто в огромной столовой свет от камина и свечей сменился тенью.

Филомена знала, что люди, подобные хозяину замка Рейвенкрофт-Кип, рождаются редко. А когда рождаются, то история превращает их либо в богов, либо в демонов.

Грубой подушечкой большого пальца он мягко, будто шепотом, провел по разбитой губе Филомены. Эту ласку она почувствовала всем телом. От нее по коже прошли дрожь и покалывание, которое добралось до самых глубин, где родилось мягкое тепло. Неужели он хочет ее поцеловать? Сердце в груди встрепенулось и замерло, а потом сделало прыжок и быстро заколотилось.

Рот маркиза тоже приоткрылся, глаза сузились, в них мелькнуло нечто вроде жара, а потом… подозрение. Рука на подбородке сделалась мягче, и он повернул ее лицо к свету канделябра, взял со стола чистую салфетку и аккуратно вытер пудру, которой она попыталась спрятать синяк под глазом.

– Скажите-ка мне, мисс Локхарт, – его голос стал напоминать тихий рокот, – что с вами действительно произошло.

– Я уже сказала. – Она буквально заставила себя не заскулить от страха по мере того, как он обнаруживал ее раны.

– Помню, дорожное происшествие, – сказал он ровным голосом.

– Да.

Его слова прозвучали скорее как вопрос, чем ответ, и Филомена в страхе закрыла глаза в ожидании, что он разоблачит ее обман, разоблачит ее игру. А что такой человек сделает с ней, с такой бессовестной обманщицей?

– Сэр? – Она поморщилась, услышав в своем голосе настоящую панику.

– Что? – пророкотал лэрд, с трудом отрывая взгляд от ее ран, особенно на губах.