Поцелуй льда и снега - Лионера Азука. Страница 79

Я еще не набрался смелости ощупать его, только убедился, что Фульк в общем в порядке. Он с гордостью показал мне щель в передних зубах, где во время драки был выбит последний оставшийся молочный зуб. Он сказал, что завтра другие оруженосцы будут ему завидовать из-за этого.

На безопасном расстоянии от нас солдаты оседают на твердый мрамор и склоняют головы перед Эсмондом, который, словно надвигающая буря, наблюдает за нами со своего трона. До сих пор он не произнес ни слова, но даже я не смог выдержать его взгляд.

После недавней стычки отношения между нами заметно охладели. Я никогда не прощу ему, что он ударил Давину, так же как он никогда не простит мне, что я наставил на него оружие. Даже сейчас не чувствую ни малейшей потребности встать перед ним на колени, но, не желая провоцировать новый инцидент, делаю то, чего от меня ждут. Надеюсь, до Давины не дойдет, что ее ритари вызвали к королю…

– Поскольку никто из вас не захотел ответить мне раньше, я спрошу снова, – рычит Эсмонд. – Что это там было? Вам прекрасно известно, что я не терплю драк в своих рядах!

Прежде чем кто-то из солдат успевает открыть рот, дверь в зал распахивается и, словно ледяной ветер, врывается Давина. Сейчас на ней легкое воздушное платье, которое мягко облегает ее тело и настолько не соответствует нынешней моде, что Эсмонд кривится. Но Давина этого не замечает, ее взгляд устремлен только на меня. Беспокойство и страх мелькают на ее лице, когда она видит наше с Фульком состояние.

– Что случилось? – спрашивает она.

– Да, я бы тоже хотел это знать, – ворчит Эсомнд, которого явно не радует, что невеста прервала его. – Леандр? Я слушаю.

Я откашливаюсь.

– Простите, мой король, но я не хочу повторять в присутствии принцессы то, что сказали те люди.

– Мы лишь защищали честь нашей госпожи, – добавляет Фульк.

Шаги Давины становятся жесткими, когда она подходит к нам и опускается перед нами на колени. Сначала она нежно одним пальцем приподнимает голову Фулька, осматривая его со всех сторон, и, наконец, мою. От беспокойства в ее взгляде, когда она разглядывает мои раны и синяки, у меня тяжелеет на сердце.

– Мой храбрый ритари, – шепчет она.

Двумя пальцами она берется за мой нос и слегка тянет его. Я хочу закричать, но холодное заклинание льда тут же снимает мою боль.

– Извини, – бормочет она, – но я не хотела рисковать, вдруг он криво срастется.

Затем она проводит большим пальцем по моим лбу и щекам, где мне досталось больше всего. Я снова чувствую прохладное волшебство, которым она уже излечивала мою ножевую рану в Бразании. Наконец она берет меня за руки и осторожно проводит пальцем по ободранным и окровавленным костяшкам. Кожа тут же заживает.

Затем она поворачивается к Фульку, но мальчик в защитном жесте поднимает руки.

– Благодарю вас, принцесса, но мне досталось меньше, чем моему минхеру. Я с гордостью буду носить эти несколько синяков.

Давина наклоняется и целует его в лоб.

– Спасибо тебе, мой юный ритари.

Покраснев, Фульк опускает глаза и бормочет что-то, чего я не могу разобрать.

Когда Давина поворачивается к солдатам, вся мягкость исчезает с ее лица. Когда она поднимает взгляд, ее окутывает холодный туман. Я быстро толкаю Фулька себе за спину.

– Принцесса, – говорит тот, кого я ударил первым. – Нас тоже избили. Как насчет того, чтобы вы помогли и нам забыть этот неприглядный инцидент? – отвратительные ухмылки его дружков вызывают у меня желание снова наброситься на них и на этот раз сломать им челюсти, чтобы они вообще не могли улыбаться в ближайшее время. – Ваши… как вы их называете?.. Ритари не умеют веселиться.

Уголки рта Давины подергиваются.

– Знаете, кто еще не умеет веселиться? Я.

Она вытягивает руку, шевелит пальцами – и в следующее мгновение солдат пролетает через ползала и врезается в колонну. Остальные мужчины испуганно отступают от нее, но она величественно шагает к отброшенному солдату, который пытается снова встать.

– Я не понимаю шуток, когда дело касается моих ритари. Что бы ты и твои дружки ни сказали, у моих ритари была причина помешать вам продолжить болтать.

Она призывает осколок льда, кончик которого держит прямо у горла парня.

Он судорожно сглатывает и прижимается спиной к колонне.

– Если ты снова попадешься мне на глаза или до меня дойдут притянутые за уши слухи, некому будет сдерживать моих ритари. И я помогу им. Я ясно выражаюсь?

– Д-да, принцесса, – заикается он.

Осколок льда исчезает, и Давина без лишних слов отворачивается от солдата. Она останавливается между мной и Фульком. Ее левая рука лежит на копне волос Фулька, а правая – на моем плече.

– Тогда это все, мой король? – спрашивает она Эсмонда, который, широко раскрыв глаза, наблюдал за вспышкой гнева своей будущей жены.

– Я… эм… – Он беспокойно ерзает на троне. – Я все еще думаю о наказании.

– Наказании? – резко переспрашивает Давина. – За то, что они защищали мою честь?

Эсмонд погружается в себя.

– Ну, я… я, наверно, могу сделать исключение.

– Хорошо, – она убирает руки и кивает нам. – Следуйте за мной.

Словно за ней кто-то гонится, Давина спешит к нашим покоям. Она останавливается напротив.

– Фульк, – бормочет она, – иди в соседнюю комнату и скажи Кларис, что я хочу ее видеть.

Мальчик кланяется и убегает, а я приглашаю Давину войти к нам.

– Что они сказали? – тихо спрашивает она.

– Я не хочу это повторять, – я беру ее за руку. – Тебе не о чем беспокоиться. Никаких слухов. Только… глупая болтовня озабоченных парней.

– Но она была достаточно ужасной, чтобы вы с Фульком ввязались в драку. Из-за меня.

– Я бы сделал это снова.

Я быстро опускаю ее руку, когда в комнату врывается Фульк с Кларис на буксире. Служанка зевает и смотрит на госпожу, нахмурив брови.

– Почему вы разгуливаете в ночной рубашке, госпожа?

Кровь мчится по моим венам, когда я стараюсь удержаться, чтобы не пялиться на нее. Я не должен этого делать, но бессилен против собственного желания. То, что раньше принял за воздушное летнее платье женщины, знающей только холод Фриски, при ближайшем рассмотрении оказывается светло-голубой ночной рубашкой без корсета или сорочки. Она мягко облегает ее формы, а свободная шнуровка на шее открывает основание ее груди. Я судорожно сглатываю и засовываю руки в карманы брюк, чтобы не тянуться к ней.

– Я не могла уснуть, – извиняющимся тоном бормочет Давина в ответ на вопрос Кларис. – И я случайно услышала голоса любовниц из розового сада. Они говорили, что Эсмонд вызвал моих ритари и горстку солдат в большой зал. Ты, конечно, понимаешь, что я не могла сначала одеться подобающим образом.

Кларис надувает щеки.

– Но накидка или плащ не повредили бы вам, принцесса.

Давина закатывает глаза.

– Никто ничего не видел.

Вздохнув, Кларис сдается.

– Почему мы здесь?

– Я хочу осмотреть раны Леандра.

Я растеряно моргаю.

– Ты уже сделала это.

Я настолько потрясен, что забываю обратиться к ней должным образом, как обычно делаю, когда мы не одни.

– Те, что на лице, но не те, что под одеждой, – она указывает на синий камзол движением подбородка. – Сними его.

– Принцесса… – едва слышно мямлит Кларис, потому что я не могу открыть рот.

– Что, Кларис? Ты стояла позади меня, когда мы и, наверное, десяток портних увидели голую грудь Леандра во время примерки. Ты и Фульк здесь, чтобы не было никаких странных слухов. Я просто хочу исключить вероятность, что он получил больше травм от этих идиотов. Не хочу рисковать тем, что мой ритари может отсутствовать в ближайшие несколько дней из-за треснувшего ребра или даже внутреннего кровотечения.

Кларис трет лоб.

– Ну хорошо… Если это необходимо.

Скованными движениями я сначала снимаю синий камзол, а затем стягиваю через голову рубашку. Мою кожу покалывает, когда я чувствую на себе взгляд Давины. Снова и снова напоминаю себе, что мы не одни, хотя Фульк и Кларис отходят далеко на второй план, пока Давина пристально осматривает меня. В комнате могло находиться хоть сто компаньонок, но я все равно бы отреагировал на мою леди. Я быстро смещаю вес, чтобы она тоже ничего не заметила. Когда она скользит ладонью по моей груди, становится еще хуже. Мышцы дрожат от ее нежных прикосновений.