Растратчик - Кейн Джеймс. Страница 19

Но отец не отвечал.

Вскоре приехали две машины «скорой помощи». Брента поместили в одну из них, а малышку Анну в другую. Шейла поехала с ней. Я посадил Шарлотту в свою машину. Прощаясь, Шейла, вздохнула:

– Ну вот, опять в больницу.

– Тебе не привыкать.

– Только не к такому, Дейв.

Прошел час, прежде чем маленькой Анной занялись врачи, а ее сестренку Шарлотту уложили в постель. Из того, что рассказала Шарлотта, и того, что знали полицейские и я, стало ясно: Анну ранила не пуля полицейского.

Произошло следующее. Обе девочки спали на заднем сиденье, когда Брент отъехал от дома Черч. И, когда он открыл стрельбу, Анна вскочила, чтобы узнать, в чем дело. Она пыталась докричаться до отца сначала с одной стороны, потом с другой. Вероятно, именно в этот момент Брент выстрелил через плечо. Целился в полицейских, а попал в собственного ребенка.

Из больницы я отвез Шейлу домой, но не в Глендейл, а к отцу в Вествуд. Она сообщила ему по телефону о том, что случилось, и ее ждали. В машине Шейла сидела прикрыв глаза и прислонившись к ветровому стеклу. Она была бледнее тени.

– Тебе сообщили про Брента?

Она открыла глаза:

– Нет. А что с ним?

– Его уже никогда не осудят за убийство.

– Ты хочешь сказать, что...

– Он умер на операционном столе.

Она снова закрыла глаза, какое-то время сидела молча, а потом произнесла глухим, усталым голосом:

– Чарльз был неплохим человеком до того, как встретил Черч. Не знаю, чем она его привлекла. Он совершенно обезумел от нее. А потом... потом он начал меняться в худшую сторону. То, что он натворил в банке, – это ее заслуга. Сам Чарльз до такого не додумался бы.

– Но зачем ему это было нужно?

– Чтобы насолить мне. Моему отцу. Всему свету. Помнишь, что она сказала? У нее навязчивая идея, будто я погубила карьеру Чарльза, будто из-за меня он ничего не добился в жизни. Чарльз попал под ее влияние, и это влияние оказалось дурным. По правде говоря, я не уверена, что она вообще в своем уме.

– Как можно было увлечься такой бесцветной особой?

– Думаю, этому есть объяснение. Чарльз был слабохарактерным и, наверное, со мной чувствовал себя ущербным... Но с Черч все было по-другому. На ее фоне он, вероятно, ощущал себя настоящим мужчиной. Как видишь, у нее было преимущество передо мной: она могла дать ему то, чего не могла я.

– То, что ты не дала ему, получил я.

– Как странно. Он был моим мужем, а мне безразлично, жив он или нет, совершенно безразлично. Единственное, что меня волнует, это моя малышка там, в палате.

– Что говорят врачи?

– Они сделали все, что могли. Теперь все зависит только от ее организма. Задета брюшная полость, и может начаться перитонит. Не исключены и другие осложнения. Нужно быть готовыми ко всему. Вдобавок у малышки была сильная потеря крови.

– Ей должны сделать переливание.

– Уже сделали во время операции. Поэтому они и тянули. Не хотели начинать, пока не приедет донор.

– Если нужна кровь, у меня ее достаточно.

Шейла заплакала и схватила мою руку:

– Еще и кровь, Дейв. Есть что-нибудь, чего бы ты мне не дал?

– Забудь об этом.

– Дейв...

– Что?

– Если это наказание, которое определил мне Господь, почему страдает моя малышка. Разве это справедливо?

Глава 13

Газеты оставили Шейлу в покое. Спасибо полицейским. Они храбро исполнили свой долг, тем не менее главной героиней изобразили ее. Обо мне тоже упомянули, впрочем, этого можно было и не делать. Черч отправили «поправить здоровье» в Техачапи. Кстати, Черч созналась в том, что именно она принесла тогда паука. Все украденные деньги были возвращены, и вопрос о страховке больше не стоял.

Но для нас с Шейлой все это уже не имело большого значения. Все наши мысли были с несчастной маленькой Анной, за жизнь которой боролись врачи. Первые два-три дня после операции ее состояние было стабильным, и, если бы не высокая температура, можно было подумать, что дела идут на поправку. Ее глаза заблестели, а щеки залил румянец. Потом начался перитонит, и две недели ее температура не опускалась ниже тридцати девяти градусов. А когда все худшее вроде бы было позади, началась пневмония.

Малышку продержали три дня в кислородной камере, и по возвращении в палату она была настолько слаба, что казалось, не выживет. Наконец она начала поправляться.

Все это время я дважды в день возил Шейлу в больницу. Мы сидели и изучали медицинскую карту. В промежутках мы обсуждали, что собираемся делать дальше. У меня не было ясности. Проблема, связанная со страховкой, разрешилась, но меня не просили вернуться назад, да я и не рассчитывал. После того как мое имя полоскали на первых полосах всех газет, вряд ли мне вообще удастся найти работу. Я кое-что смыслил в банковском деле, но здесь главное безупречная репутация.

Однажды вечером я и Шейла сидели с детьми на больничной кровати и разглядывали книжку с картинками. Вдруг дверь в палату отворилась и вошел «старик». Мы не видели его с того вечера, когда он танцевал с Шейлой. Это было перед его отъездом на Гонолулу. Он принес букет цветов и с поклоном преподнес его Шейле.

– Решил посмотреть, как дела у малышки.

Шейла взяла завернутый в бумагу букет и тут же отвернулась, чтобы никто не видел слез, которые она сдерживала. Она позвонила и попросила явившуюся сестру поставить цветы в воду. Затем она познакомила гостя с детьми. «Старик» присел на кровать и немного поболтал с ними, после чего малышки позволили ему посмотреть картинки в книжке. Когда принесли вазу с цветами, у Шейлы перехватило дыхание. Это были роскошные хризантемы. Она поблагодарила за них «старика». Хризантемы, как оказалось, были из его сада в Беверли. Сестра вышла, и дети угомонились. Шейла села рядом со «стариком» и взяла его за руку.

– Вы думаете, вас не ждали?

– Ну, знаете ли. Всегда надеешься на лучшее.

Он выудил из кармана пару крохотных кукол. Дети закричали от восторга, и минут пять разговаривать было невозможно. Но Шейла не отпускала его руку.

– Я нисколько не удивлена. Я ждала вас.

– Ну вот и дождались.

– Я слышала о вашем возвращении.

– Да, я вернулся вчера.

– И была уверена, что вы придете.

«Старик» посмотрел на меня и усмехнулся:

– Каково! Один раз станцевал с женщиной. Да уж, когда я танцую румбу, я неотразим.

– Вы были великолепны.

Шейла рассмеялась и поцеловала его руку. Затем поднялась и направилась к стулу. Он пересел в кресло и, глядя на хризантемы, которые принес, заметил:

– Тем, кого любишь, надо дарить цветы.

– Ваша любовь обязана быть взаимной.

Он помолчал минуту, а затем сказал:

– Думаю, вы двое – пара отъявленных глупцов, глупее которых я просто не видел. Глупее, наверное, и не сыскать.

– Наверное, вы правы.

– Одно утешает: вы пара глупцов, а не пара мошенников. Я узнал о том, что случилось, из газет, а когда вернулся, досконально во всем разобрался. Если бы я был здесь, а не в Гонолулу, то накостылял бы вам в точности как Лу Фрейзер. Он был совершенно прав. Но меня здесь не было, и я этому рад. Теперь же, когда я вернулся, хочу высказать вам все, что об этом думаю. То, что вы делали, было неразумно и незаконно, хотя по-человечески вас можно понять. К тому же вы были искренни в своей глупости. Конечно, терять голову нехорошо, но иногда приходится. Как же иначе станцуешь румбу! – Он помолчал и затем продолжил: – Наш банк – это семья, а в семье не должно быть раздоров. Фрейзер по-прежнему злится, так что конфликтов не избежать. Думаю, в головном отделении вам, Беннет, делать нечего, по крайней мере какое-то время, пока все не уляжется. Знаете, я решил открыть филиал в Гонолулу. Не желаете принять руководство?

Спросите у кошки, любит ли она печенку!

Так что теперь мы в Гонолулу. Все пятеро, я, Шейла, Анна, Шарлотта и Артур, о котором вы еще не знаете. Он появился через год после того, как мы здесь обосновались. Его назвали так в честь «старика». Все мои сейчас на пляже. Я гляжу на них с веранды, где пишу эти строки. Жена выглядит изумительно в своем купальнике. Если кому-то интересно, «старик» был у нас пару недель назад. Он сообщил, что Фрейзер перебрался на восточное побережье и я в любое время могу вернуться, работа для меня найдется. Но я еще не решил. Мне нравится здесь, и Шейле, и детям. К тому же дела в отделении идут успешно. И еще. Не хочется мне, чтобы «старик» и Шейла танцевали румбу.