Вне правил - Гришем (Гришэм) Джон. Страница 3

Поскольку у обвинения нет никаких доказательств, оно вынуждено их фабриковать. Самые возмутительные показания дал тюремный стукач по кличке Сажа, как нельзя более ему подходящей. Он поднаторел на ложных показаниях в зале суда и всегда говорит то, что от него хотят услышать. А с Гарди вышло вот как. Сажа очередной раз оказался в тюрьме по обвинению в торговле наркотиками, и ему светит десять лет за решеткой. Полицейским требовались нужные показания, и, естественно, Сажа подвернулся весьма кстати. Ему сообщили кое-какие детали преступления, а затем перевели Гарди из региональной тюрьмы в окружную, где сидел Сажа. Гарди понятия не имел, почему его туда перевели и какую ему приготовили ловушку (это произошло еще до меня).

Гарди поместили в маленькую камеру к Саже, который проявил к нему участие и якобы хотел всячески помочь. Он утверждал, что ненавидит полицейских и знает хороших адвокатов. Он также читал об убийствах двух девочек и догадывался, кто их убил на самом деле. Поскольку Гарди ничего не знал об убийствах, рассказать о них хоть что-то он никак не мог. Тем не менее через сутки Сажа заявил, что Гарди ему во всем признался. Полицейские выдернули Сажу из клетки, и в следующий раз Гарди его увидел только на судебном процессе. Для выступления в суде в качестве свидетеля Сажа привел себя в порядок: надел рубашку с галстуком, коротко постригся и прикрыл татуировки. Он с потрясающими подробностями воспроизвел рассказ Гарди: как тот выследил в лесу двух девочек, сбил их с велосипедов, заткнул им рот и связал, а потом пытал, надругался и избил, после чего бросил в пруд. По версии Сажи, Гарди был законченным наркоманом и фанатом тяжелого рока.

Настоящий спектакль. Я знал, что это была ложь от начала до конца, как знали это Гарди, Сажа, полицейские и прокуроры, да и у судьи, похоже, имелись сомнения. Однако присяжные всему поверили и с ненавистью и отвращением смотрели на моего клиента, который выслушал все с закрытыми глазами и лишь качал головой: нет, нет, нет. Показания Сажи были столь невероятными и изобиловали таким количеством жутких деталей, что порой даже не верилось, что все это вымысел. Такое просто невозможно придумать!

Я сражался с Сажей восемь часов, целый долгий и утомительный день. Судья уже начал терять терпение, а присяжные перестали соображать, но я мог бы продолжать целую неделю. Я поинтересовался у Сажи, сколько раз он давал показания в уголовных процессах. Он сказал, что, может, раза два. Я, сверившись с записями, осве-жил ему память и напомнил о девяти других процессах, на которых он сотворил точно такое же чудо для наших честных и непредвзятых прокуроров. Отчасти восстановив его память, я спросил, сколько раз прокуроры сокращали ему срок за то, что он лгал для них в суде. Он сказал, что ни разу, и мне пришлось остановиться на каждом из девяти случаев. Я документально подтвердил его ложь. Я ни у кого не оставил сомнений, и в первую очередь у присяжных, что Сажа – серийный стукач, который за лжесвидетельство получал смягчение приговора.

Должен признаться, в суде я нередко стервенею и это вредит делу. Сажа вывел меня из себя, и я обрушился на него с такой яростью, что кое-кому из присяжных даже стало его жалко. В конце концов судья сказал, чтобы я с ним заканчивал, но я не послушался. Я ненавижу лжецов, особенно таких, которые клянутся говорить правду, а потом нагло врут, чтобы моего клиента признали виновным. Я орал на Сажу, судья орал на меня, и временами казалось, что в зале стоит сплошной крик. Однако делу Гарди это никак не помогло.

Прокурор мог бы разбавить эту череду лжецов каким-нибудь свидетелем, заслуживающим доверия, но для этого были нужны мозги. Его следующим свидетелем оказался другой заключенный, тоже наркоман, который показал, что находился в коридоре возле камеры Гарди и слышал его признания Саже.

Одна ложь за другой.

– Пожалуйста, пусть они перестанут врать, – попросил Гарди.

– Я стараюсь, Гарди. Делаю все, что могу. Нам пора идти.

3

Помощник шерифа провожает нас в зал суда, который снова забит до отказа, и в воздухе висит напряжение. Сегодня десятый день заслушивания показаний, и я уверен, что в этом захолустном городишке не происходит ничего более примечательного. Мы здесь главное развлечение. В зале суда яблоку негде упасть, и люди толпятся даже вдоль стен. Слава богу, погода стоит прохладная, иначе бы мы все обливались потом.

Каждый судебный процесс, на котором рассматривается убийство, караемое смертной казнью, требует наличия не менее двух адвокатов защиты. Моим вторым адвокатом, или «вторым стулом», является Тротс – болван, которому следует сжечь свое свидетельство о праве заниматься адвокатской деятельностью и проклясть тот день, когда ему захотелось покрасоваться в зале суда. Он из маленького городка в двадцати милях от Майлоу и посчитал, что это достаточно далеко, чтобы оградить его от неприятностей, связанных с разбирательством ужасного дела Гарди. Тротс добровольно вызвался представлять защиту на предварительном слушании, надеясь благополучно соскочить, если дело дойдет до суда. Однако он просчитался. Как неопытный юнец, он завалил защиту на предварительном слушании, а потом пытался уйти в сторону. Но судья этого не допустил. Тогда Тротс решил, что лучшим выходом для него будет занять «второй стул», чтобы поднабраться опыта, почувствовать давление реального процесса и все такое, но после нескольких угроз убить его предпочел самоустраниться. Для меня же подобные угрозы являются такой же частью ежедневной рутины, как утренний кофе и лживые полицейские.

Я подал три ходатайства, чтобы удалить Тротса со «второго стула». Как и следовало ожидать, все они были отклонены, так что мы с Гарди вынуждены терпеть дебила, от которого вреда явно больше, чем пользы. Тротс садится от нас как можно дальше, правда, учитывая нынешнее гигиеническое состояние Гарди, я не могу его за это винить.

Несколько месяцев назад Гарди рассказал мне, что на самой первой их с Тротсом встрече в окружной тюрьме тот был шокирован его заявлением о невиновности. Они даже заспорили из-за этого. Хорош защитничек?

И вот Тротс сидит в самом конце стола, зарывшись с головой в бумаги и делая бессмысленные заметки, ничего не видя и не слыша вокруг и чувствуя на себе полные ненависти взгляды собравшихся, которые с удовольствием вздернули бы нас вместе с клиентом. Тротс рассчитывает, что этому когда-нибудь наступит конец и по завершении процесса он опять вернется к обычной жизни и выстраиванию карьеры. Но он заблуждается. Как только я освобожусь, подам жалобу в комиссию по этике Коллегии адвокатов и обвиню Тротса в «некачественной защите» до и во время судебного процесса. Я предпринимал это и раньше и знаю, как довести дело до конца. С коллегией у меня свои отношения, и правила игры мне отлично знакомы. Когда я разберусь с Тротсом, ему останется только сдать свою лицензию и заняться продажей подержанных автомобилей.

Гарди занимает место в центре стола. Тротс не поднимает глаз на своего клиента и не произносит ни слова.

Гувер, прокурор, подходит и протягивает мне листок бумаги. Никаких «добрый день» или «привет». Мы настолько далеки от самых банальных любезностей, что даже невинный приветственный кивок со стороны любого из нас будет похож на гром среди ясного неба. Я ненавижу этого человека точно так же, как он ненавидит меня, но в этом поединке ненависти у меня есть преимущество. Почти каждый месяц мне приходится иметь дело с лицемерными прокурорами, которые лгут, клевещут, ставят палки в колеса, утаивают, плюют на этику и не гнушаются ничем для получения обвинительного приговора, даже если сами знают, что правда не на их стороне. Так что мне отлично известна эта порода, этот вид и подвид юриста, находящегося над законом, потому что он и есть закон. Гувер же, напротив, редко имеет дело с отщепенцами вроде меня, потому что, к сожалению для него, редко сталкивается с сенсационными случаями и почти никогда с такими, в которых ответчик привлекает для защиты питбуля. Имей он дело с подобными адвокатами чаще, мог бы поднатореть в проявлении ненависти. Для меня же это образ жизни.