Вестники времен - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 86
Крестьяне, да и сэр Мишель не понимали большинство слов, благо песня исполнялась на английском языке образца двадцатого века, а сильный южно-саксонский акцент превращал гимн Британской империи в нечто совершенно несовместимое с человеческим слухом.
Концерт продолжался вплоть до утреннего колокола, и, до времени пока не заскрипели цепи подъемного моста, открывавшего въезд в Лондон, английские пейзаны и нормандский рыцарь успели выслушать гимны почти всех европейских государств и даже «Интернационал», с чувством исполненный по-немецки. Вставай, проклятьем заклейменный… Крестьяне, однако, не слишком дивились. Мало ли чего благородным господам в голову взбредет? Пускай себе заливается.
– Сага о том, как Мишель де Фармер и Гунтер фон Райхерт ездили в Лондон, – ни к кому не обращаясь, сказал германец. – Такой сумасшедшей ночи у меня не было со времен французской компании. Мишель, сколько законов мы нарушили с прошедшего заката?
Сэр Мишель начал что-то бормотать про себя, загибая пальцы, и, когда таковых было загнуто шесть, радостно улыбнулся и воззрился на оруженосца:
– Точно не скажу, но настоящему рыцарю делать подобное не пристало! За эдакие выверты можно попасть в тюремный замок годков на тридцать. Впрочем, можно посчитать точнее… Или гребцом на галеры. Хочешь?
– Пошел ты… – поморщился Гунтер. – Лучше скажи, как быть дальше. Ты точно знаешь, что Джон в Тауэре?
– Знаю, что принц в Лондоне, – самоуверенно заявил норманн. – Найдем. Поехали, ворота уже открылись!
Доблестный рыцарь вместе с другом-оруженосцем приехали к стенам Лондона задолго до рассвета – Гунтер приблизительно посчитал, что от обители святого Мартина до столицы королевства было километров тридцать или чуть побольше.
Трудности начались возле самых ворот аббатства. Риченда де Лоншан, выполнявшая волю своего брата-канцлера, нагнала к монастырю около сотни солдат и несколько рыцарских копий. Еще до ухода посланников Годфри обстановка начала накаляться. Помощник констебля с какой-то непроизносимой фамилией потребовал от отца Теодериха немедленно выдать скрывшегося в монастыре государственного преступника, равно как и его сообщников. Настоятель, разумеется, отказался, и, потребовав от нарушителей спокойствия обители убраться поскорее, пригрозил, что отлучит первого же осмелившегося ступить на святую землю с оружием.
Приказ Риченды и констебля говорил со всей ясностью – графа Клиффорда схватить любой ценой и доставить в Дувр. Солдаты знали, что «самозванец» попросил убежища в церкви. Из этого и проистекала неразрешимая ситуация: в королевскую армию набирались в основном безземельные свободные крестьяне, люди глубоко верующие и боящиеся гнева церкви гораздо больше, чем недовольства командиров. Потому-то никто не осмелился переступить границы монастыря. Сотник и помощник констебля, видя затруднения, немедленно послали в город за сэром Роджером и Ричендой, которой канцлер дал все полномочия. Сейчас солдатам было приказано лишь охранять ворота обители святого Мартина и никого не выпускать, кроме монахов. Этим и воспользовался сэр Мишель.
Отец Теодерих был настолько возмущен появлением военных и их наглыми требованиями, что лично выдал нормандцу и Гунтеру черные бенедитинские рясы, веревочные пояса и узелок с едой, собранной монастырским поваром. Выехать на лошади было невозможно – кто ж когда видел простого монаха на лошади? – поэтому решили пока идти на своих двоих, а лошадей раздобыть по дороге. Аббат, между прочим, немало рассмешил Гунтера, фактически дав индульгенцию – Теодерих заявил, что прощает верным слугам святейшего архиепископа все грехи, которые они несомненно совершат по пути до Лондона. Исключая, единственно, убийство…
Далее в действие включился отец приор. Высокий сухощавый старик с несомненно аристократическими наружностью и манерами облачился в сутану, почти не уступающую по роскоши той, в которую недавно переоделся Годфри, вывел двоих новоиспеченных монахов за ворота, провел через все караулы, а на попытавшегося задать вопрос наподобие: «Куда путь держите?» гвардейского десятника бросил такой испепеляющий взгляд, что, казалось, десятник от смущения и испуга даже стал меньше ростом. Ответ приора был следующим:
– Это, сын мой, благочестивейшие и смиреннейшие братья, направляющиеся с дозволения аббата в деревню Кеттеринг… Там занедужила наша прихожанка и ей требуется помощь духовника.
Сэр Мишель сверкал глазами из-под черного капюшона и старательно пытался изобразить упомянутые приором благочестие и смирение. Получалось похоже. Когда все трое отошли от десятника, ветерок донес слова:
– Прихожанка у них занедужила, понимаешь… Помощь требуется. Один держит, другой помогает?..
Приор аж запнулся, услыхав святотатственные речи, но почел за лучшее сдержаться. Наверное, решил Гунтер, выскажет десятнику свое мнение на обратном пути.
Доведя двоих гостей из Нормандии до развилки, где начиналась дорога на Лондон, приор величественно благословил их, чуть поклонился и, протянув руку для поцелуя, сказал:
– Мы будем ждать известий, дети мои. Да поможет вам святой Мартин!
После чего монастырский святоша размашисто зашагал обратно к обители.
Путешествовать без лошадей долго и тяжело. Лошадей надо раздобыть. Кроме того, необходимы деньги – за вход в Лондон придется выложить немало серебра – канцлер Лоншан увеличил в несколько раз подорожные налоги. Вопрос только в одном: где все это взять? После заката очень немногие выезжают из дома…
– Так, – решительно сказал сэр Мишель, откидывая капюшон. – Большая дорога в наличии. Почему бы на данной дороге не объявиться разбойникам?
– Ты хочешь ограбить разбойников? – поднял бровь Гунтер. – Где мы их возьмем? Единственный разбойник ваших времен, про которого я помню, Робин из Локсли, сейчас околачивается возле Ноттингама.
– Робин из Локсли? – сэр Мишель задумался, пытаясь вспомнить. – Не знаю такого. Только вот разбойников мы грабить не будем. Мы сами себе разбойники. Помнишь, нам отпустили грехи на эту ночь?
– Начинается, – германец схватился за голову. – Мы, государственные преступники, сообщники самозванца, напавшие на королевских солдат в гавани, колдуны и ведьмаки, использующие сатанинское оружие, теперь вдобавок станем самыми вульгарными грабителями с большой дороги?!
– Правильно, – согласился сэр Мишель и на всякий случай напомнил заново: – Грехи-то отпущены. Можно и поразбойничать. Надеюсь, этот твой автомат пока работает?
– Господи Иисусе, – простонал Гунтер. – Какая пародия! Здесь Чикаго или где?
– Не Чикаго, – авторитетно заявил рыцарь. – А что это такое?
– Город, где по улицам ходят разбойники с автоматами, – объяснил Гунтер. – Ладно, доблестный сэр, двинулись. Нам еще шагать и шагать.
Жертвой необдуманной устной индульгенции аббата Теодериха стал конный разъезд дуврского шерифства. Констебль приказал страже объезжать дороги вокруг города даже ночью – мало ли, вдруг Годфри Клиффорд решится тайно покинуть монастырь и поедет в Лондон искать защиты у принца Джона?
Из вечернего полумрака лесной дороги вынырнули две тени. Послышался звук лошадиных копыт и негромкий разговор. Стражники, как можно было различить, вполголоса костерили начальство и «эту жирную шлюху» Риченду де Лоншан. Им тоже не нравилось ночное бдение.
– Приготовились, – прошептал рыцарь, когда всадники, ведущие лошадей шагом, приблизились на полсотни шагов. – Мы простые мирные монахи. Если нас остановят – тогда подеремся. Если нет – употребляй свой автомат. Им можно поранить или только убить насмерть?
– Вспомни Понтия, – ответил Гунтер. – Я его тогда лишь поцарапал. Если получится – постараюсь легко ранить и этих…
Сэр Мишель почувствовал вдохновение. Норманны всегда были пакостниками, и если приводится возможность славно повеселиться, то таковую ни один уважающий себя потомок викингов не упустит. Гунтер, впрочем, слабо представлял, что конкретно собирается устроить с двумя маячившими впереди конниками его рыцарь. У человека двадцатого века фантазия работала несколько прямолинейно – заставить англичан спуститься на землю, дать очередь по ногам, оставить на дороге и забрать лошадей. По крайней мере именно так сделал бы всякий нормальный, по мнению Гунтера, разбойник.