Божья коровка 2 (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович. Страница 3

Его рисунки вызвали восторг. Павел Леонидович хохотал, Тамара Николаевна смеялась, демонстрируя симпатичные ямочки на щеках, Сергей улыбался, лишь Светлана поначалу дулась, но затем и она подключилась к общему веселью. Подобного здесь не дарили, по крайней мере — семье Сергея.

— В рамочку вставлю и на кафедре повешу, — сказал Павел Леонидович, любуясь своим шаржем. — Пусть завидуют. Никому такого не рисуют! И студентам покажу: пусть знают, что ждет тех, кто не знает уголовного права. Угодил, Борис. У тебя талант! Я ничего подобного не видел.

— И я, — подтвердила Тамара Николаевна. — В школу отнесу подругам показать.

— А вот я видел, — хмыкнул Сергей. — Борис на заставе боевые листки рисовал. Не такие, как этот, — он потряс рисунком, — но ребятам очень нравились.

— Не удивлен, — сообщил Павел Леонидович. — А сейчас прошу всех за стол. Тамара постаралась, — он плотоядно потер руки.

Посидели, выпили, поболтали. Борису вручили подарок — транзисторный приемник «Спидола-10». Целых 10 транзисторов! На его робкое замечание, что подарок чересчур дорогой [7], Павел Леонидович лишь рукой махнул:

— Ерунда! Не бедствуем. Мы тебе более обязаны — ты нам сына сохранил.

После ужина Сергей попросил сестру подать гитару — натерев культю, он ходил на костылях. Инструмент вручил Борису.

— Спой! Что-нибудь новенькое, а то мой репертуар всем надоел.

— Да, да, — поддержала Тамара Николаевна. — У тебя, Борис, душевно получается.

Что на него нашло, Борис не мог сказать, наверное, выпитый коньяк сказался. Не стоило этого петь, тем более, при девочке-подростке. Но он взял гитару, подстроил струны и начал:

Борис не заметил, как благодушное выражение слетело с лица отца Сергея, а сам он подался вперед.

Борис умолк и поразился наступившей в комнате тишине. Он поднял голову. По щекам отца Сергея слезы прочертили влажные дорожки.

— Павел Леонидович?!

— Не обращай внимания, — Щербаченя-старший вытер лицо ладонью. — Просто вспомнилось. Мы вот точно так лежали, только этот сукин кот бил не с колоколенки, а с водонапорной башни. Полвзвода положил, пока наш танк не подъехал и сковырнул его снарядом. Там меня и ранило.

— Ты не рассказывал, пап! — удивился Сергей.

— А чего там рассказывать? — махнул рукой Сергей Леонидович. — Меньше месяца воевал. Как наш Бегомль в сорок четвертом освободили, меня полевой военкомат в армию призвал. Мне шестнадцать было, но по внешнему виду восемнадцать записали. Метрика моя сгорела, когда немцы наши хаты жгли, ну, и я не возражал — бить хотел фашистов. Ничему особо не учили — винтовку в руки и воюй. Ну, мы хлопцы молодые, и старались. В первый раз отлично получилось: в траншею быстро заскочили, немцев постреляли, покололи. А потом нарвались… В госпитале выяснилось, что мне шестнадцать. Отправили запрос, а из архива подтвердили. Наш, Бегомльский, как оказалось, уцелел — вывезти успели. Для меня война закончилась, и поехал я домой. А дружки мои, Колька Довнар и Сережка Кончиц, с фронта не вернулись — в том бою и полегли. Как их мамки плакали, когда я возвратился! Так-то вот, сынок. Нет у меня ни медали отважной, ни, тем более, ордена. Это ты нас у нас герой, — он взъерошил сыну волосы и повернулся к Борису: — Сам песню сочинил?

— Нет. Леонид Сергеев.

— Он воевал?

— Не знаю.

— Думаю, что воевал, — вздохнул Павел Леонидович. — Такое не придумаешь, это пережить нужно.

— Извините, — сказал Борис. — Не хотел вас расстроить.

— Ты не расстроил, — покачал головой отец Сергея. — Ты напомнил. Иногда стоит. Только я не думал-не гадал, когда с фронта возвратился, что моему сыну доведется воевать. Мы тогда считали, что теперь мир надолго наступил. Кто бы мог подумать, что китайцы — коммунисты, как и мы… — Он махнул рукой. — Спой еще, Борис! Что-нибудь душевное, не о войне.

Борис пробежался пальцами по струнам.

— Да, талант! — сказал Павел Леонидович, когда Борис смолк. — И рисуешь замечательно, и поешь не хуже.

— Ему в консерватории предложили учиться, — сдал друга Сергей. — У нас, в Минске. Без экзаменов берут.

— Ну, и что ты решил? — заинтересовался Щербаченя-старший.

— Не знаю, — развел Борис руками. — Пока не определился.

— Выбирай в консерваторию! — поспешил Сергей. — В Минске будешь. А не то уедешь в Москву и, наверное, там останешься. Потеряю друга.

— Я не рубль, чтоб меня терять, — возразил Борис.

Но Сергей не согласился, и они чуток поспорили. Атмосферу разрядила Света.

— Не уезжайте, дядя Боря, — заявила важно. — Я, как вырасту, за вас замуж выйду.

Первым хрюкнул Павел Леонидович, следом засмеялась Тамара Николаевна. А спустя секунду хохотали все, в том числе и Светлана.

— Да, губа не дура, — заключил отец Сергея, когда смех затих. — Сам жених с квартирой, да еще Герой. Плюс талант у парня. Ты умеешь выбирать, дочурка.

— Вся в меня, — улыбнулась Тамара Николаевна.

— Ты не счет, — покачал головой Павел Леонидович. — За бедного как мышь студента замуж выходила.

— Ну, и что? Я разве прогадала?

— Нет, пожалуй, — согласился Павел Леонидович.

— То-то, — хмыкнула жена.

«А они ведь рано поженились, — сообразил Борис. — Если отцу Сергея в сорок четвертом было лишь шестнадцать, то сейчас сорок один. Выглядит, конечно, он постарше. Молодые ведь совсем родители Сергея. Мне, когда погиб в Попасной, больше было…»

Возвращался он к себе задумчивым. У Сергея было хорошо: теплая душевная атмосфера, все в семье друг друга любят. Ну а он один, как дуб, растущий в поле, — всем ветрам открытый и не нужный никому. Как там Отс пел по радио? «Устал я греться у чужого огня, но где же сердце, что полюбит меня»? На его квартиру и геройский статус жадные найдутся — прав отец Сергея, очень даже прав, только что с того Борису? Ему счастья хочется и сердечных отношений — как в семье Сергея. Чтоб с женой друг друга с полувзгляда понимать. В прошлой жизни у него так было…