Волчья ягода (СИ) - Юрай Наталья. Страница 38

— Не сказывай никому.

— Не скажу.

Уходящий к дому мужчина был похож на побитую собаку. Вот и очередная тайна раскрыта.

— Ну, как дела? — мужской голос совсем близко.

— Стабильно, показатели без изменений.

— Отличненько!

Пи... пи... пи...

— Дядька Лешак, а как ты в дерево превращаешься? Ну, то есть, как ты делаешь это? Рукам приказ даешь или оно само случается?

— Ох, девка, и пошто ты меня изводишь? — старик хлопнул вожжами по лошадиной спине. — Сызмальства повелось, не ведаю как. Она, глянь, как размолодило!

Он прав, весна наступала неотвратимо, наперебой кричали синицы, сам воздух наполнялся сочностью и вкусом. Снег печально оседал, обнажая запорошенные было елочки. Мы ехали от Мстислава, от тяжелого и долгого разговора, и сейчас так хорошо было дышать полной грудью, освобождая голову от невесёлых мыслей.

Деревянный ворон помог. Теперь я умела усилием воли вызывать видения, настроившись на какой-то факт или имя, или лицо. Экран загорался и гас по моему приказу, достаточно было сжать в руке дубовую фигурку. Вот только у дуба все мои умения рассыпались в прах. Там образы и голоса обрушивались сбивающей с ног волной.

Вчера вечером я рассказала Славке о той нашей жизни, что осталась за Т-образным перекрестком. Об аварии, о бегстве виновника, которого до сих пор ищут, о коме Женьки, об усилиях ее родных и Егора, чтобы вытащить девушку с того света. О проданных, восстановленных своими руками раритетных авто, о кредите, взятом отцом под залог квартиры. О смерти матери Мстислава, фактически убитой преступлением сына.

Больно было смотреть, как поникли плечи, как разом крупное сильное тело потеряло опору и обвисло. Славка убегал от меня по рыхлому расползающемуся снегу серым волком. И я не окликала его, не имела права.

— Каждому горю свой срок, — отголоском моих мыслей прозвучали слова Лешака. — Не бери вину. Не твоя.

— Может, и рассказывать не надо было? Не знал бы и жил спокойно.

— А в наших краях не живут — отмываются, девонька!

Я не успела переспросить — прямо перед санями, оторвавшись от ствола березы, рухнул на колени разбойничьего вида мужик. Под распахнутым тулупом зияла кровавая мешанина из ткани рубахи, кожи и внутренностей.

— Ну, — обернулся ко мне старик, — делать что будешь?

— Не переживай, Жень, это спортивный хирург, он футболистов на ноги ставит. — молодой человек крутил в руках жухлый апельсин. — Я когда договорюсь, сразу позвоню. Хорошо?

— Хорошо.

Врач уже объяснил, что это мой двоюродный брат, но вспомнить его я так и не сумела. Помнила отца, коллег с работы, даже соседку, что пришла как-то раз. Всех, кто связан был с Кленовым станом мозг вычеркнул из памяти.

Папа, поговоривший с несколькими специалистами, успокаивал. Мол, это временно, воспоминания вернутся, все наладится, но я слабо верила. Научилась улыбаться через силу и кивать. Не хотелось обижать людей, которые были рядом всё это время.

— Какой у вас родственник симпатичный! — медсестра Инга ставила очередную капельницу. — На вас совсем не похож. Ой, — засмеялась она, — я не в том смысле!

— Да ладно, видела я себя в зеркале, не стесняйтесь.

— Ну вот, — девушка покрутила колесико системы, — прокапаемся напоследок, и поедете вы домой. Я уже кресло с первого этажа утащила. Старшая узнает, отругает, но наши все сломаны. Все никак заменить не могут.

— Спасибо вам, — улыбнулась я медсестре, — там на тумбочке шоколад, брат принёс, заберите. Я не хочу.

— Вы не бойтесь! — Инга присела на корточки рядом с кроватью, оказавшись лицом к лицу со мной. — Такое случается. Редко, конечно, но бывает. Чудо, что вы вообще выжили, понимаете? На вас всё отделение смотреть ходило, даже студентов приводили. Вас же как тетрис собирали — по кусочкам. Осталось-то всего-ничего: колено прооперировать и тонус мышц восстановить. А память... Знаете, — девушка присела на край кровати. — У нас в институте анатомию читал старый такой дедушка. Так вот он говорил, что голова человеческая — тёмный лес. И со времен античности медицина сумела сделать в нем всего несколько шагов.

От разбойника смердило, но я настойчиво открывала рану. Порывшись в сумке, нашла горшок с мазью, кусочек чистого полотна. Лешак легко поднял и усадил мужика на сани, придерживая спину, пока я забинтовывала грязное тело прямо поверх рубахи.

— До тебя довезем?

— Должно довезём, — в глазах старика пряталась хитринка. — Останних болезных куды девать станешь?

Задумалась. Я ведь действительно превратила избушку лешего в лазарет. Сейчас на лавках и полу лежали двое мальчишек, прокатившихся с соседской крыши в сугроб и севших на торчащую кольями вверх изгородь, женщина с высокой температурой и страшной ангиной и совсем юная девушка, пропоровшая ножом бедро — строгала лучину на коленях.

Лешак не противился, кряхтел, варил кашу, пек хлеб, разделывал добычу, регулярно поставляемую Волче, кормил больных. Казалось, он воспрял духом и, несмотря на ворчание, получал удовольствие от помощи другим.

Весна... Волки, то и дело выскакивающие на дорогу, ловили мой запах и, постояв для приличия пару секунд, весело приподнимали хвосты и убегали в чащу. Только Меченный регулярно проверял, всё ли в порядке, следуя за нами почти по пятам.

Марья дразнила меня, показывая Волче в котле, провоцировала, но я усвоила урок и ни на что, кроме обучения, сил не тратила.

— Ну вот, — отец стоял посреди моей комнаты, уперев руки в бока, — так гораздо лучше!

Он передвинул всю мебель таким образом, чтобы впихнуть в комнату конструкцию из двух брусьев, собранную из списанного оборудования школьного спортзала. Тело моё, так долго находившееся без движения, превратилось в тряпку. Даже сидеть было тяжело. Странной казалась неспособность, например, сразу выдавить зубную пасту из тюбика или почесать нос.

— Ничего, Василёк, ты у меня еще танцевать будешь! — улыбнулся папа и взял со стола вибрирующий сотовый. — Егор. Что говорить-то?

— Сплю и буду спать до вечера.

— Духмяная…, — протянула Марья, прикрывая веки и наслаждаясь ароматом притирки, — славное снадобье будет.

Похвала была приятной, ведь Моревна наставник требовательный.

— Лешак жалится, будто ты всю избу заняла. Ему с людьми не с руки тереться.

— Ничего, скоро всех по домам отправлю. Мальчик только никак не поправится.

— Меньшенький?

— Да, — я устало опустилась на лавку, — мать не даёт заговоры творить.

— Открещивает от тебя. — Марья села рядом, от неё шёл странный неприятный запах. — Мы для них нечисть окаянная. Ништо, не горюй! Проведаю болезного твоего, подсоблю.

— Хорошо бы.

Из-за угла появился Колючкин и деловито проклацал коготками к миске с куриными потрошками.

— Весну чует, шуршит по углам, воли ищет. Ступай-ка с ним сон-травы насобирай, только цвет набрала. Да рукавички прихвати, не то ожжёшься!

Довольный Колючкин высовывал из-за пазухи свой любопытный нос, а я брела от проталины к проталине, выискивая фиолетовые с жёлтыми серединками мохнатенькие колокольчики подснежников-прострелов. Одуревшие от оттепели птицы наполняли лес звонким гомоном, мимо, заставив замереть от страха, неуклюже вздёрнув пятую точку, прошествовала рысь.

— Ну что, ёжик — ни головы, ни ножек, иди побегай! — еж ринулся вперёд с невероятной скоростью, и я не успела подняться с корточек, как он скрылся из виду.

Мне нравилось дышать оттаивающим воздухом весеннего леса. Корзина была почти полна, и можно было бы уже возвращаться, но не хотелось снова спускаться в Марьино подземелье. Да и в тереме покоя не было: Иван выжидал, бросая взгляды исподлобья, Ворон вздыхал, Моревна не сдавалась ни тому, ни другому.