Волчья ягода (СИ) - Юрай Наталья. Страница 39

Впавший в глубокую депрессию Мстислав лютовал на своей земле, присылая время от времени весточки, но не решаясь приблизиться к Марьиной вотчине, и мне было жаль незадачливого купчину, так и не сумевшего понять, как стать лучше себя прежнего.

Бредя вот так — без конкретной цели и направления, я вышла к проснувшемуся ручейку, искрящемуся на перекатах прозрачной водой. Хрустальная чистота пробивала себе дорогу в крупнозернистом снегу, и столько в этом было жизни и оптимизма, что я невольно улыбнулась. Рядом раздался громкий вздох.

— Доча, нельзя так с человеком. Не игрушка он, не прощелыга. Хороший крепкий парень. Работяга.

— А что ему говорить, пап? Я даже имени его не помнила, пока не подсказали.

Отец пожал плечами и принялся сворачивать провод от дрели.

— Жалко его.

— Жалко. Но он симпатичный мужик, найдёт себе кого-нибудь поздоровее и побогаче. Я тебя уверяю: пара месяцев, и на его шее повиснет какая-нибудь роковая блондинка.

— Ох, Жека! Зря наговариваешь, зря.

— Пап, давай больше не будем на эту тему. Лучше включи телевизор.

— Что, тебя никто из волчиц не выбрал? — я рассматривала профиль Меченого. — Не переживай, шрамы мужчин украшают, и волков тоже.

С интересом наблюдавший за журчавшей водой крупный волк поднял на меня свои жёлтые глаза.

— Да ладно уж, беги! Ничего со мной не случится. Ну правда! Беги!

Меченый нерешительно переступил передними лапами.

— Я тебя позову, если что. Честное слово!

Волк сорвался с места и помчался в чащу.

— А ежели медведь?

Сзади неслышно подошёл Волче, держащий на весу огромного тетерева с богатым белым подхвостьем и ярко-красными бровями.

— Люди страшнее.

— А и правда! — охотник повесил подбитую птицу на сосновый сук, нагнулся к ручью, зачерпнул горсть и сделал пару торопливых — пока вода не стекла сквозь пальцы — глотков.

— Зубы ломит, — словно сам себе заметил он и, резко заступая передо мною, спросил: — Не люб я тебе более, горюха? Глаз не кажешь, чванишься.

В синих очах отражалось небо с редкими пушинками облаков.

— Себя я ищу, добытчик. Может, и не такая я вовсе, как тебе вижусь. Пустая, никчёмная. Хожу по земле, а сгину — и следа не останется.

— Стало быть, вернуться хочешь. Как Мстислав, Малуша да Золик...

— Погоди! — я дернулась к повернувшемуся спиной охотнику, что уже взваливал на плечо большую птицу. — Как это Малуша? Золик? И откуда ты знаешь, кто и куда вернуться хочет? А? Волче?

Мне пришлось почти бежать за быстро шагающим мужчиной, который, я была в этом уверена, наслаждался произведённым эффектом.

— А это вот Таня. Молодая совсем.

— Причёска какая смешная!

— Много ты понимаешь! Смешная! Последний писк моды тогда был. — улыбался отец, переворачивая страницу толстого фотоальбома. — Это у вас волосы розовые, ногти чёрные, губы от силикона лопаются. Тогда попроще было всё. А это Михай на соревнованиях в Нижнем Новгороде. Смотри, какой довольный.

— А шейка-то тонюсенькая. Цыплёнок натуральный.

— Цыплёнок-не цыпленок, а серебро вон на груди. Они ведь тогда в аварию на обратном пути попали.

— Правда?

— Да, Татьяна чуть ума не лишилась. Ночью ехали, вот водитель и уснул, выскочил на встречку, чудом машин не было, просто скатился с обочины вниз. Только тренер погиб — придавило.

— Грузин.

— Что, грузин?

Сердце выпрыгивало из груди.

— Тренер был грузин, да? Звали его еще звонко так…

Отец замер, боясь перебить.

— Сейчас… Гурам! Гурам его звали! Гурам Давидович! Я помню! Помню, папка! Мишка о нём рассказывал много. Говорил, что хороший был человек, и тренер отличный! Это оно, да, пап? Я вспоминаю?

— Да, Василёк. Давай дальше! Смотри, это тётя Вера. Мы ездили к ней в гости в Михайловку. Ты еще всех кроликов у нее переобнимала, думали, что передушишь. А это вот её муж, у него был старинный красный мотоцикл с коляской. Тебя катал. Помнишь?

— Мотоцикл не помню.

— Ничего, давай дальше.

— Да постой же!

Волче остановился внезапно, и я с размаху налетела на широкую спину, да так и застыла, не имея сил оторваться, отойти назад. Вокруг нас бушевала весна, и кровь внутри бурлила от чувств, но никто не решался на первое движение.

От удара корзинка накренилась, и часть подснежников высыпалась на землю. Наклонилась, чтобы подобрать и тут же попала в кольцо сильных рук. Мы вдавливали коленями в рыхлый снег мохнатые колокольчики с жёлтыми серединками, но было уже всё равно.

Не хватало воздуха для слов, и от нахлынувших чувств шумело в голове. Волче сбросил свою серую шубу и кинул ее мне под спину, не переставая целовать. Я никогда не принадлежала мужчине в весеннем лесу, и это было похоже на волшебство. Уже не понимая, что передо мной — небесные глаза или само небо, я видела беспокойных синиц, притихших от удивления, тоненькие веточки берёз, казавшиеся редким кружевом, золотые искры, вырвавшиеся фейерверком из солнечного луча. Тело воспарило над землёй, и только гулкие удары сердца напоминали, что я еще жива.

Где-то совсем рядом завыл волк, разделяя восторг хозяина от такой сладкой победы. Меченый вернулся на свой пост, и я засмеялась, смущенно уткнувшись любимому в плечо.

Глава 20. Пересечение

— Зазябла?

— Чуточек, — только сейчас я поняла, как крепко пальцы сжимают ткань мужской рубахи, — нам пора уже. Марья ждёт.

— Станешь со мной жить?

С трудом оторвавшись от большого горячего тела, я села и обхватила колени, натягивая юбку до предела.

— Хозяйкой величать стану, — продолжал Волче, что тоже поднялся и прижался плечом, — слова поперек не молвлю, всё для тебя сделаю, горюха.

— Не могу. У Моревны поучиться бы мне, да и врать не стану: хочу вернуться в свой дом.

Охотник легко вскочил на ноги и принялся оправлять одежду. Повеяло холодом, остужающим пыл. Я совсем другими глазами посмотрела вокруг: сырой лес взирал на меня черными осуждающими очами проталин.

— Не желаешь, ну, так и быть посему, — Волче возвышался надо мной, закрывая солнце, — неволить не стану.

Догадавшись, чего ждёт охотник, неловко встала с импровизированного ложа, добытчик подхватил и силой встряхнул свою шубу. Подняла со снега отброшенную одежду и я.

— Волче, — нужно было как-то исправлять ситуацию, — неужто так и уйдёшь?

— С добром оставайся, горюха. Лихом не поминай! — несчастный тетерев снова взлетел на могучее плечо, и я еще долго видела, как мелькали среди деревьев его вскинутые в удивлении красные брови.

— Девочка моя! — женщина напротив сморщилась, сдерживая слёзы. — Похудела-то как!

— Мам! — молодой человек по имени Михаил положил на плечи матери крупные ладони.

Он был похож на моего отца, больше, чем я со своими черными волосами и смуглой кожей. Двоюродный брат. Сильный, красивый, добрый, судя по всему.

— Мы тебе тут привезли вот, — тётя зашуршала пакетами, какими-то бумажными свёртками, — ягодки. Как ты любишь — протёртые, Жень.

Отец переглядывался с племянником, сюрприз готовят что ли?

— Спасибо! Я только не помню, какие ягоды люблю.

— А тут и клубничка луговая, и черничка, и крыжовничек. Помнишь, как ты его собирала — черный, сладкий.

Мне было жаль разочаровывать родственницу, но я ничего не помнила. Выматывающая растерянность и бессилие что-либо изменить давили и мучили похлеще ночных болей.

Мужчины тихо переговаривались в углу, Миша жестикулировал, доказывая правоту.

— Эй, а можно мне тоже узнать предмет вашего спора?

— Да тут гости у нас, Василёк, — отец выглядел немного растерянно, — Михай привёз с собой. Решаем теперь, показывать тебе или нет.

— Показывайте уже!