Утренняя песня - Кейтс Кимберли. Страница 14

Скрепя сердце Ханна закончила чтение. Она живо представила себе всех членов семьи Данте. Его сестра, четырнадцатилетняя Мэдлин, горевала о смерти старой собаки Пагсли и сообщала, что похоронила ее тайком на церковном дворе, когда все уже спали. Пусть даже она попадет за это в ад, зато Пагсли отправится в рай. Мэдлин жаловалась, что никто ее не понимает. А вот Остен наверняка понял бы.

Мнение родных о Данте ошеломило Ханну. Оно противоречило всему, что ей было о нем известно.

Особенно девушку поразили письма матери. Простые, бесхитростные, с описанием ежедневных домашних хлопот, многочисленных сплетен. Она не скрывала свою печаль и присоединялась к просьбам дочерей, умоляя сына вернуться домой.

Женщина, писавшая эти письма, никогда бы не воспользовалась основным материнским оружием – упреками и обвинениями. Не требовала бы от Остена, чтобы тот вернулся домой, как бы сильно ей этого ни хотелось. Она могла лишь просить.

Да будь у Ханны такая мать, девушке не пришлось бы бежать из дома.

И все же Ханна любила мать. Она была смешливой, красивой и веселой, пока любовь всей ее жизни не привезли домой на фермерской повозке раздавленным и сломленным.

Ханне хотелось встряхнуть Остена Данте и трясти до тех пор, пока он не поймет, что нельзя незаслуженно причинять матери боль. Да еще такой замечательной матери. Глаза Ханны наполнились слезами, когда она дочитала письмо.

Наступила тишина. Данте сидел, повернувшись лицом в тень, выстукивая крупным бриллиантом мелодию на столешнице. Откуда он взялся, этот камень?

Он совершенно не соответствовал остальным изысканным украшениям комнаты.

– Не думаю, что так уж трудно написать матери, хотя бы сообщить, что вы пока не свернули себе шею, – фыркнула Ханна.

Данте встал и указал на стул.

– Пожалуйста, если это доставит вам удовольствие, мисс Грейстон. Я продиктую, а вы напишете. Письменные принадлежности в среднем ящике.

Она хотела послать его к черту, но пожалела бедную женщину, которая с тоской ждет письма. Порывшись в столе, достала все необходимое и приготовилась писать.

Остен прошел к окну и стал диктовать:

– «Дорогая матушка, прими поздравления с последними достижениями! Я был поражен, когда услышал, что тебе наконец-то удалось обручить Летти. К сожалению, не осмеливаюсь прибыть на церемонию лично. Чтобы не испортить ее.

Не сомневаюсь, что рассказал бы Фицхерберту, какой у нее ужасный характер, или о том, сколько она тратит на портного, тогда жениху пришлось бы спасаться бегством. Кроме того, я уже обещал Фредрику Уолстону приехать в Шотландию поохотиться вместе с приятелями из Кембриджа.

Возьми у моего банкира денег, сколько потребуется, на какую-нибудь безделушку в подарок. Ты знаешь, что ей нравится.

Твой ужасно спешащий СЫН».

Данте повернулся к Ханне. Она была в ярости.

– Можете идти, – сказал он, махнув рукой. – Подпись я поставлю сам.

– Не стоит утруждаться.

Ханна поднялась, направилась к камину и, скомкав письмо, бросила его в огонь.

– Какого дьявола? – заорал он.

– В мои обязанности входит записывать музыку, – ответила она с презрением, – а не писать письма, которые могут разбить сердце вашей матери.

Данте отвернулся.

– Нет никакой необходимости разбивать сердце моей матери, мисс Грейстон. Я уже сделал это.

Глава 5

Остен Данте был в ярости. Зачем он позволил Ханне Грейстон бередить раны, о существовании которых никто не знал?

С того самого дня, как он покинул Остен-Парк, ему ежедневно приходили письма от семьи. Они проследовали за ним через весь континент, потом в Рим и Венецию, Швейцарию и Испанию.

Боль была так велика, что он бросал их нераспечатанными в огонь, глядя, как шипят и плавятся восковые печати. Это было все равно что предать огню собственное сердце. Но выбора у него не было. Куда тяжелее смотреть день за днем на эти письма – свидетельства того, как сильно он их оскорбил.

Порой он распечатывал письма, чтобы провести пальцами по строчкам, почувствовать себя ближе к людям, которых любил и, несмотря на это, разочаровал. Ему хотелось знать, что пишут родные о своей жизни, частью которой он являлся когда-то.

Содержание писем могло стать для него радостью и одновременно пыткой, могло усилить чувство его вины. Вернуть его в прошлое – в тот ужасный день, когда он покинул их, поклявшись никогда больше не возвращаться.

Он взял со стола бриллиант, переливавшийся всеми цветами радуги. Это был его подарок матери ко дню ее рождения.

Она с благодарностью принимала подаренные отцом цепочки и жемчужные ожерелья, хвалила рукоделие дочерей.

Но никто, кроме Остена, не понимал, чего жаждет ее душа. Необычные бабочки, хранившиеся в склянках, спрессованные редкие красивые растения, располагавшиеся под стопками книг, камни, которые предстояло рассмотреть и изучить, а также исследовать с помощью научных журналов, над которыми она сосредоточенно проводила так много часов.

Камень, который он собирался подарить матери, находился у него кармане, завернутый в носовой платок, когда он покидал Остен-Парк тем мрачным утром.

Данте сделал свой выбор, выбор мужчины, пожертвовав восторгами юности.

Теперь этот выбор казался еще более мрачным на фоне того, как Летти восторженно писала о браке с человеком, которого Остен никогда не видел, и горя Мэдлин по поводу смерти обожаемой собаки. Остену следовало бы быть там, чтобы как следует заняться этим Фицхербертом и удостовериться, что он достоин руки его сестренки. Ему следовало быть там, чтобы утешить Мэдди. Самому прокрасться на церковный двор и похоронить ее любимца. Он подарил ей этого щенка на то последнее Рождество, которое они отпраздновали всей семьей.

А мать, Господи, ее смелость, ее печаль... он ощущал их, ему так ее не хватало.

Черт бы побрал эту Ханну Грейстон! Он позвал ее для того, чтобы задать вопросы, на которые он имел полное право, ведь она живет у него в доме. Но она отразила его удары, как опытный фехтовальщик, обратив против него его же собственные слова, вызвав воспоминания и усилив чувство вины. Зачем он согласился прослушать эти письма?

Он надеялся вопреки здравому смыслу получить хоть несколько строчек от человека, который ни разу не напомнил ему о себе за все это долгое время.

Но Данте слишком хорошо знал своего отца – его непомерная гордость передалась Остену по наследству вместе с музыкальным даром, который явился для Данте своего рода проклятием.

Данте бросил камень на стол.

Какой же он дурак! Не сжигал письма лишь потому, что среди них могла оказаться весточка от отца.

На что он надеялся? На прощение?

Остен сунул руки в карманы и устремился к окну.

Гораздо проще было бы порвать с отцом, окажись тот жестоким ублюдком, как муж Ханны.

Данте закрыл глаза, вспомнив мальчика, который лежал на большой кровати. Теперь он понял, почему ребенок так пуглив. Он прятался от незнакомых людей, в том числе и от Остена.

Остену так хочется узнать, что скрывает Ханна Грейстон. Но почему? Ведь у него множество слуг, он даже не знает всех по именам. А эта девушка раздразнила его, пробудила в нем того избалованного мальчишку, каким он когда-то был. Он терпеть не мог, когда ему перечили, и обладал удивительной способностью добиваться желаемого.

Если Ханна Грейстон не ответит на интересующие его вопросы, на них ответит мальчик. Остен как-нибудь отвлечет ее, попросит помочь Бекке. А сам в это время займется мальчиком.

При мысли об этом Остену стало не по себе. Впрочем, Ханна сама виновата. Не хочет рассказать правду. И Остену не остается ничего другого, как использовать ребенка. Но он постарается доставить мальчику удовольствие.

Остен позвал лакея и задумался. Чтобы завоевать доверие Пипа, потребуются некоторые усилия, но к этому он готов.

Есть способ завоевать доверие любого мальчишки.

Четыре часа спустя Данте прислонился к стене у парадной двери, рассматривая лестницу. Он нетерпеливо постукивал по бедру хлыстом с серебряным набалдашником для верховой езды.