Синдром - Кейз Джон. Страница 15

Это выглядело сверхъестественно, вычислить такое невозможно. И еще такие случаи наводили на мысль, что он лучше понимает приборы, чем людей, — печальное качество для психотерапевта. Доктор потянулся за трубкой, в очередной раз убедившись, что не ошибся. Да и как ошибешься, если перед самым звонком воздух так и дрожит в ожидании, точно аудитория, готовая взорваться громоподобными аплодисментами.

— Алло!

— Джефф?

Незнакомый голос. К тому же никто из его приятелей или пациентов так к нему не обращался — он для всех был или «Дюран», или «доктор Дюран».

— Алло-о?

— Да! Извините, я отвлекся. Джефф у телефона.

— Ну, тогда привет! Это Банни Кауфман-Винкельман. Как здорово, что я до тебя дозвонилась! У всех автоответчики.

— Да, бывает.

— Почти всегда. Ты не помнишь меня? Мы вместе учились в Сидвелле. У нас был класс «без уклона», ничего особенного, просто набор 87-го года. Меня тогда еще звали просто Банни Кауфман. — Она помедлила и торопливо продолжила: — Ты, полагаю, был тихоней.

Дюран задумался. Тихоней? Возможно. А Банни, кто она такая? Лица ее он не помнил. Впрочем, ничего удивительного: доктор давно не поддерживал отношений с одноклассниками — средняя школа осталась в далеком прошлом.

— Да, наверное, — запоздало ответил на вопрос Дюран. — Так что стряслось? Чем могу помочь, Банни?

— У меня два дела. Сначала пообещай, что заполнишь анкету, которую я выслала. Ты наверняка заполнял такие — называется «Где вы, друзья?».

— Договорились.

— И второе: ты можешь прийти на встречу выпускников? Мы устраиваем вечер старых однокашников — так сказать, возвращение в родные пенаты. Ты ведь получаешь наш информационный бюллетень? Так вот, я звоню, чтобы напомнить — нам нужны все, с кем удастся связаться.

Дюран промямлил в трубку что-то неопределенное и взял со стола спичечный коробок, который де Гроот вместе с сигаретами забыл на недавнем сеансе. Джефф машинально вертел коробок в руке, и его взгляд привлекла этикетка: в центре расходящихся серебристо-черных кругов был нарисован глаз. Психиатр перевернул спичечную коробку и увидел похожий рисунок, с надписью в середине:

ДАВОС-ПЛАТЦ

В бумажной книжечке лежали деревянные спички с ярко-зелеными головками. Явно не американские, такие продаются только в Европе.

— Дже-ефф? — напомнил о себе голос в трубке. — Ты еще там?

«Сосредоточься».

— Конечно.

— Так как? — вкрадчиво спросила Банни. — Ну же, приходи! Соберется не только наш класс, но и два других. Мы решили устроить маленькое соревнование: у кого лучше посещаемость. Пустячок, конечно, но приятно. Не хотелось бы ударить в грязь лицом. Так я могу на тебя рассчитывать?

— Что ж, постараюсь прийти.

— Ладно, придется довольствоваться «постараюсь». Все равно это звучит лучше, чем «подумаю», что, как известно, значит «Никогда!». Ну, бери ручку.

— Взял, диктуй.

— 23 октября.

— Угу.

— Прекрасно. И вот еще что, Джефф…

— Да-да?

— Если ты все-таки не сможешь прийти, я буду сильно разочарована.

Наконец они распрощались, и Дюран принялся разбирать покупки, повторяя вслух имя звонившей и так и этак прокручивая в голове фамилию, надеясь, что лицо само выплывет перед глазами. Однако ни внешности Банни, ни забавных случаев из ее биографии припомнить так и не удалось.

«Ничего удивительного, сам подумай — сколько лет с тех пор прошло», — утешал себя обладатель научных степеней, перекладывая в корзину для овощей лимоны. И все же, несмотря на уговоры и увещевания, его терзали сомнения: в классе едва бы набралось полсотни человек — половина девушек и столько же парней. Значит, хоть что-то он должен был вспомнить.

Высыпав молотый кофе в банку с надписью «Старбакс», Дюран сильно надавил большим пальцем крышку, которая с некоторым усилием встала на место. Банни Кауфман. Если закрыть глаза и сосредоточиться на имени, представлялась невысокая, светловолосая девчонка с невыразительным лицом — и только. Как-то странно все это: после четырех лет совместной учебы, игр, соревнований по легкой атлетике и банкетов, научных ярмарок, танцев и экскурсий самое большее, что удалось вспомнить, — «невысокая и светленькая»?

Подобные мысли действовали на Дюрана угнетающе: чем больше психиатр думал, тем яснее становилось, что он помнит о тех временах очень мало, а если уж быть до конца откровенным — почти ничего: пара лиц и фамилий; классный руководитель Эндрю Пирс Вон с застывшей на лице широченной улыбкой; парадный вход; актовый день в небольшом саду за «Цартман-Хаус» — и все. Ни друзей, ни учителей, никаких интересных событий.

Все это наводило на неприятные подозрения, а потому, хотя Дюран и не был любителем шумных мероприятий, он черкнул записку на полоске бумаги с клеящим слоем и прилепил ее на монитор компьютера:

Почему бы не сходить?

Встреча с Нико, назначенная на четыре часа дня, не состоялась. Дюран хотел уже позвонить, но передумал: инициатива в отношениях между врачом и пациенткой должна исходить от последней. Иначе все лечение бессмысленно. Подобно многим приемным детям, Нико привыкла быть зависимой, искать людей, которые заменили бы заботившихся о ней родителей. Повзрослев, девушке придется взять ответственность за собственную жизнь на себя, не полагаясь на официальных лиц. Иначе ей неминуемо грозят новые виды насилия: она будет путать секс и любовь, самопожертвование с унижением.

Итак, когда Нико не появилась на сеансе, психотерапевт удивился, но звонить не стал. Автономность имеет большое значение для клиента, и поэтому с самого начала у них действовало одно правило: она, и только она, отвечает за свое здоровье. Доктор может помочь, но он ей не отец, не муж и не опекун.

Поэтому до самого обеда Дюран смотрел свое любимое развлекательное шоу. Когда настало время подкрепиться, он зашел на кухню и беспомощно огляделся. Помещение было хорошо обставлено: сосновые шкафчики с мраморными столешницами, намагниченный брусок удерживал с десяток острых ножей, в ряд стояли кухонные комбайны и прочие приспособления. При этом доктор почти никогда не готовил. Еду он, как правило, заказывал.

На высоком длинном столе пристроился небольшой проигрыватель компакт-дисков, и Дюран заглянул под стеклянную крышку, чтобы узнать, что там стоит. «Ковбой Джанкиз». Джефф выбрал пятнадцатую песню, нажал пуск и принялся перебирать кипу меню из ресторанчиков на вынос под жалобный женский голос:

Пришла в голову неплохая мысль — заказать тайваньской еды, жаль только, пива дома нет. Открыв дверцу холодильника, Дюран стал изучать содержимое полок. «Перье», молоко, кока-кола, бутылка «Пино Грижио» — все, что угодно, кроме пива.

Дюран взглянул на часы и нахмурился: ведь он только ходил в магазин… Как же не вспомнил о пиве? Теперь чуть позже семи, а значит, «Сэйфуэй» в подвале уже закрыт и за пивом придется идти в «Севен-иливен». При мысли о предстоящей вылазке на улицу Дюран почувствовал себя так, будто краем глаза увидел, как нечто темное проворно шмыгнуло под диван. Тошнотворная волна дрожью прошла по телу.

Со вздохом доктор вынул бутылку «Пино» из холодильника, вытащил пробку, налил себе бокал. Затем нажал кнопку автоматического набора номера и принялся ждать, когда его соединят с «Чианг-Май-Гарден». Наконец сделал заказ, и человек на другом конце провода повторил в цифровом обозначении:

— Один — номер 4, один — номер 22. Очень хорошо. Пятнадцать минут!

Джефф уговаривал себя, что вино так же походит к тайваньской кухне, как и пиво. Однако правда заключалась в обратном: как ни было хорошо «Пино», он мысленно смаковал холодное, хмельное пиво, которого ему так хотелось.

До «Севен-иливен» всего три квартала, надо бы сходить, но… «Да это же смешно», — подумал Дюран, усаживаясь за кухонный стол, пригубил вино и покачал головой.