Маленький отель на Санторини - Набокова Юлия. Страница 13

– Надеюсь, там хотя бы есть вода и свет?

– Да, конечно, все работает, – заверяю я.

Если я отправлю Кириллу фотки отеля и признаюсь, что тут нет ни одного исправного душа и мне негде ночевать, он ужаснется и скажет, чтобы я немедленно возвращалась в Москву. А я еще не побывала дома у бабушки. Так что сообщать ему всю правду я не стану.

– Ладно, Вероник, осматривайся там, – торопится Кирилл. – Не будем наговаривать в роуминге. Пиши мне в ватсап! Целую!

– Целую! – Я вздыхаю, закончив звонок.

Легко сказать – пиши в ватсап. Интернет тут не ловится, хотя на рецепции стоит табличка с логином и паролем от вайфай. Надо узнать у Янниса, где его оплатить. А то международные звонки меня разорят.

Солнце начинает клониться к закату, голубое небо на глазах становится золотым. Я устраиваюсь в плетеном кресле на верхней террасе, чтобы насладиться моим первым закатом на Санторини. Сначала сажусь на самом краю, ближе к морю, но там слишком ветрено. Даже плед, который я нашла в чуланчике у стойки регистрации, не спасает. Тогда я подвигаю кресло к самой стене здания, под плетеный навес. Он укрывает меня не только от ветра, но и от туристов, которые шастают наверху по главной улице.

Над моей головой раздаются оживленные голоса на разных языках и щелчки фотокамер, но я остаюсь невидимой под навесом. Весь этот шикарный вид на море и закат сегодня только для меня!

Я смотрю на солнце, которое постепенно опускается к морю, на оранжевые краски заката и думаю о том, как удивительно повернулась моя судьба. Еще несколько дней назад я ничего не знала о том, что мой отец был греком, а моя греческая бабушка держала маленький отель на Санторини. И вот я здесь – на другом краю света, в другой стране, которую уже успела полюбить за эти два дня.

Мое уединение внезапно прерывает стук. Через стену, отделяющую отель от уличного прохода, что-то перелетает, и я с удивлением смотрю на плоский деревянный ящик. Это еще что такое? Следом за ящиком прилетает деревянная тренога. А потом на террасу спрыгивает высокий темноволосый парень в джинсах и кожаной косухе. Если это и грабитель, то очень странный, ведь он не выносит вещи из моего отеля, а наоборот заносит их!

Меня он не видит, а сразу поворачивается лицом к морю, подходит к краю террасы и устанавливает треногу. Я с изумлением наблюдаю за ним. Парень наклоняется за ящиком и раскрывает его. Внутри я замечаю палитру и краски. Ящик оказывается переносным мольбертом, который он увлеченно, совершенно не замечая меня, устанавливает на моей террасе. Когда он берет в руки кисть, я отмираю и кашляю, привлекая к себе внимание.

– Что вы тут делаете? – спрашиваю его по-английски.

Он резко оборачивается, выронив кисть. На меня смотрит очень красивый грек, лет на пять старше меня, и на его лице застыло такое изумление, как будто он не может поверить своим глазам. Они у него, кстати, тоже очень красивые – большие, миндалевидные и черные, как маслины.

– А вы что тут делаете? – Он надменно заламывает бровь, как будто это он хозяин здесь, а я вломилась в его владения.

– Что я тут делаю? – Я задыхаюсь от возмущения и вскакиваю с кресла, сбросив плед. Да что этот красавчик себе позволяет? – Вообще-то, это мой отель!

Я шагаю к нему, уперев руки в боки. Мы с ним одного роста. И если я и надеялась его смутить, то извинений не дождалась. Незнакомец ослепительно улыбается, продемонстрировав голливудскую улыбку и реабилитировав мою веру в греческих стоматологов, которую удалось пошатнуть Яннису.

– А я думал, этот отель принадлежал старушке Афине. – Он говорит на чистом английском, хотя явно грек.

– Афина – моя бабушка.

Мне стоит огромных усилий не поддаться на его обаяние и не улыбнуться в ответ.

– Дай угадаю, как тебя зовут, – он улыбается еще шире. – Ты, должно быть, богиня Афродита?

Подкат дешевый, я чуть не закатываю глаза и запальчиво восклицаю:

– Я не богиня и не Афродита.

– Тогда Артемида? – усмехается он. – Такая воинственная!

Сердиться на смуглого красавца, который сам похож на греческого бога, совершенно невозможно. Я чувствую, как моя строгость сдувается, как воздушный шарик, а губы сами собой растягиваются в улыбке:

– Я Вероника.

– Ника? – Его черные глаза лукаво сверкают, и он обезоруживающе улыбается. – А говоришь, не богиня, крылатая богиня победы Ника.

– Может, наконец, ответишь, что ты делаешь на моей террасе?

– Рисую самый красивый закат на Санторини. – Он наклоняется и поднимает кисть, которую уронил. – Мне сказали, тут самый красивый вид.

А я шагаю ближе к мольберту и вижу на нем очертания соседних домов и синие купола церкви по соседству. Рисунок начат, но не закончен. Художник довольно талантливо прорисовал здания, но лист на месте неба еще девственно белый.

– И давно ты рисуешь тут? – спрашиваю я.

– Эту картину – два дня. И хотел бы закончить сегодня, – он косится на меня, давая понять, что я мешаю.

– Значит, уже два дня ты вламываешься в мою собственность? – Я хмурюсь, вспомнив о своей роли хозяйки, с которой еще толком не успела свыкнуться.

– На самом деле, неделю, если быть честным. Две картины я уже написал.

Ветер лохматит его отросшие черные волосы, и я улыбаюсь:

– Ладно, рисуй, если хочешь.

– А ты?… – Он вопросительно смотрит на меня.

– Я никуда не уйду, даже не надейся! – восклицаю я. – Это мой первый закат на Санторини, и я не собираюсь его пропускать.

– Вау, это большая ответственность, – он усмехается, окинув меня жарким взглядом.

Я вспыхиваю:

– Что?

– Разделить с тобой твой первый закат на Санторини, – серьезно отвечает он.

Смутившись от его взгляда и слов, я отворачиваюсь и сажусь обратно в кресло. Натягиваю плед по самые плечи – как броню. Но художник уже увлеченно склоняется над мольбертом и принимается рисовать. Ему нет до меня никакого дела.

Золотой шар солнца все ниже катится к морю. Небо над Санторини разгорается яркими оттенками розового и оранжевого и каждую минуту меняет краски – словно модница примеряет на себя палитру и никак не может остановиться на идеальном варианте.

Лимонно-желтый. Апельсиновый. Пылающий оранжевый для кульминации – когда солнце готовится нырнуть в море.

Мне хочется сохранить мой первый закат на Санторини, и я вытаскиваю телефон, чтобы сделать фото, но тот разрядился.

Солнце уже касается краешком моря, и я задерживаю дыхание. Еще несколько бесконечно прекрасных мгновений – и золотой шар ныряет в море. Откуда-то сверху доносятся аплодисменты. Я читала, что туристы так провожают закат на Санторини.

Небо продолжает менять краски. Розовый, лиловый, сиреневый, цикламеновый, как цветы на бабушкиной бугенвиллее, огненно-пурпурный… Наверное, такой закат, как сегодня, – подарок для художника. Если он хоть в десятой мере сможет передать эти волшебные краски, эту первозданную гармонию природы и покой, который витает в воздухе, то он уже очень талантлив.

Темный силуэт художника у мольберта маячит на фоне пылающего неба. Мне очень хочется подкрасться ближе и заглянуть ему за плечо, чтобы увидеть, что он рисует. Но я остаюсь в кресле, чтобы ему не мешать.

Мой первый закат на Санторини получился не одиноким. А забавным и даже романтичным. Интересно, что будет дальше?

Начинает смеркаться, но парень продолжает рисовать, торопясь закончить картину. Ветер становится все холодней, пробирается под мой плед, заставляя ежиться, а художнику ерошит волосы, но, увлеченный работой, тот этого не замечает.

Если продолжу сидеть на веранде, могу заболеть. К тому же мне все сильней хочется есть, ведь обед я пропустила.

– Слушай, – подаю голос я. – Мне надо уйти, соседи позвали меня в гости.

Художник оборачивается с изумлением, как будто напрочь забыл о моем существовании. Он полностью увлечен своей картиной.

– И что? – нетерпеливо спрашивает он, явно желая скорее вернуться к работе. На его щеке я замечаю розовую краску и ловлю себя на мысли, что мне хочется ее стереть. Что за наваждение такое! Он, конечно, красив, но не настолько, чтобы я совсем потеряла голову.