Туннель - Келлерман Бернгард. Страница 37

Дым приполз и сюда, и бешеная гонка возобновилась. Люди ползли, бежали, мчались в темноте около часа, потом начали валиться с ног от изнеможения.

– Нет смысла! – кричали они. – Нам не пробежать четырехсот километров!

– Что же нам делать?

– Ждать, пока за нами придут!

– Придут? Кто может прийти?..

– Мы умрем с голоду.

– Где склады с припасами?

– Где аварийные фонари?

– Да, где же они?..

– Мак!..

– Ну, погоди, Мак!..

И вдруг в них вспыхнула жажда мести!

– Погоди, Мак! Дай нам только выбраться!..

Но дым настиг их, и они снова побежали вперед, пока у них не подогнулись колени.

– Вот станция!

На станции было темно и пустынно. Машины бездействовали, все бежали отсюда в общей панике.

Толпа ворвалась на станцию. Здесь рабочим было все хорошо знакомо. Они знали, что тут стоят запломбированные ящики со съестными припасами, которые надо только открыть.

Во тьме раздались треск и удары. Никто, собственно, не хотел есть, ужас прогнал ощущение голода. Но вид припасов пробудил в людях дикий инстинкт, стремление набить себе желудок, и они, как волки, кинулись на ящики. Все наполняли карманы съестным. Мало того, одурев от ужаса и гнева, они высыпали на землю мешки сухарей и сушеного мяса, разбивали сотни бутылок.

– Вот фонари! – крикнул кто-то.

Это были аварийные фонари с сухими батареями, которые надо было только включить.

– Стоп! Не зажигать, я буду стрелять!

– В чем дело?

– Может произойти взрыв!

Одного этого предположения было достаточно, чтобы все застыли на месте. Страх утихомирил их.

Но потом снова повалил дым, и они опять пустились бежать.

Вдруг до них донеслись крики и выстрелы. Свет! Они ринулись через квершлаг в параллельную штольню. И увидели, как вдали толпы людей боролись из-за места в вагоне, пуская в ход кулаки, ножи, револьверы. Поезд ушел, и они в отчаянии бросились на землю, крича:

– Мак! Мак! Погоди! Уж мы до тебя доберемся!

3

Паника очистила туннель от людей. Тридцать тысяч человек вымела она из штолен. Отряды в неповрежденных штольнях, услышав грохот взрыва, немедленно прекратили работу.

– Море ворвалось! – закричали они и бросились бежать. Инженеры с револьверами в руках удерживали их. Когда же их настигло облако пыли и стали прибегать объятые ужасом люди, их уже не могли удержать никакие угрозы.

Рабочие кидались на поезда с камнем и уезжали.

На стрелке один из поездов сошел с рельсов и этим сразу задержал десять других.

Толпы рабочих бросились в параллельную штольню. Они задерживали проходившие там поезда, становясь на рельсы и крича. Но поезда были уже переполнены, и началась ожесточенная борьба за места.

Паника усиливалась еще тем, что никто не знал, что же, собственно, произошло. Было только известно, что случилось нечто ужасное! Инженеры сначала пытались образумить людей, но когда с поездами стало прибывать все больше и больше обезумевших рабочих, кричавших: «Туннель горит!», когда дым стал подползать из темных штолен, они сами поддались панике. Все поезда шли теперь к выходу из туннеля. Толпа, мчавшаяся с диким ревом, задерживала входившие поезда с материалами и сменами рабочих и гнала их в обратном направлении.

Таким образом, через два часа после катастрофы туннель на протяжении ста километров был всеми покинут. Машинисты внутренних станций тоже обратились в бегство, и машины остановились. Лишь кое-где два-три отважных инженера остались на станциях.

Инженер Берман защищал последний поезд.

Этот поезд, в котором было десять вагонов, стоял на готовой части «чистилища», где происходила клепка железных конструкций, в двадцати пяти километрах от места катастрофы. Осветительная установка и здесь была испорчена. Но Берман установил аккумуляторные лампы, мерцавшие сквозь дым.

Три тысячи человек работали в «чистилище», около двух тысяч уже уехало, последнюю тысячу Берман хотел вывезти на оставшемся поезде.

Они прибегали, тяжело дыша, небольшими кучками и а диком страхе кидались на вагоны. Народ все прибывал. Берман ждал терпеливо, так как многим рабочим «чистилища» нужно было идти до поезда три километра.

– В путь, давай отправление!

– Мы должны подождать остальных! – крикнул Берман. – No dirty business now! [55] В моем револьвере шесть зарядов!

Берман был немец, маленького роста, седой, коротконогий. Шутить он не любил.

Он ходил вдоль поезда, кричал и бранился, обращаясь к головам и кулакам, возбужденно двигавшимся наверху, в дыму:

– Не безобразничать! Вы все выберетесь!

Берман держал взведенный револьвер в руке (при катастрофе обнаружилось, что все инженеры были вооружены).

Когда в конце концов угрозы стали слишком громки, он поместился на локомотиве, рядом с машинистом, и пообещал застрелить его, если тот осмелится пустить поезд без приказания. На всех буферах и цепях висели люди, и все кричали в один голос: «В путь, трогай!»

Но Берман все еще ждал, несмотря на то, что дым становился невыносимым.

Вдруг раздался выстрел, и Берман свалился на землю. Поезд тронулся.

Толпы отчаявшихся людей в бешенстве гнались за ним и в конце концов хрипя, запыхавшись, останавливались.

И эти толпы оставшихся отправлялись по шпалам и щебню в четырехсоткилометровый путь. Чем дальше они продвигались, тем более грозно звучали возгласы: «Мак, твои дни сочтены!»

Но за ними, далеко позади, шли еще толпы, другие, еще и еще…

Начался страшный бег по туннелю, бег ради спасения жизни, которым впоследствии полны были газеты.

Чем дальше бежали толпы, тем яростнее и бешенее они, становились. По дороге они разрушали все склады и машины. Их ярость и страх не уменьшились даже тогда, когда они достигли места, где еще горел электрический свет. И когда появился первый спасательный поезд, который должен был всех увезти, они боролись друг с другом за места с ножами и револьверами в руках, хотя находились уже вне всякой опасности.

Когда глубоко в туннеле произошла катастрофа, в Мак-Сити была еще ночь. Было пасмурно. Тяжелые, плотные тучи на небе тускло багровели в зареве светлых ночных испарений самого бессонного города этой бессонной эпохи.

Мак-Сити лихорадил и шумел, как днем. Земля до самого горизонта была покрыта непрестанно двигавшимися раскаленными потоками лавы, от которых подымались искры, вспышки огня и клубы пара. Мириады огоньков сновали туда и сюда, как инфузории в микроскопе. Стеклянные крыши машинных залов на уступах выемки трассы сверкали, как зеленый лед в лунную зимнюю ночь. Резко звучали свистки и звонки, кругом гремело железо и сотрясалась земля.

Поезда мчались вверх и вниз, как обычно. Огромные машины – динамо, насосы, вентиляторы – наполняли шумом сверкавшие чистотой помещения.

Было прохладно, и рабочие, возвращавшиеся из туннельного пекла, зябко прижимались друг к другу. Как только поезд останавливался, они, стуча зубами, бежали в буфет выпить кофе или грога. Затем с веселым гамом вскакивали в трамвай, который развозил их по рабочим казармам и домам.

В самом начале пятого часа уже распространился слух о том, что в туннеле случилось несчастье. В четверть пятого разбудили Гарримана, и он, заспанный, едва волоча ноги от усталости, пришел в главную контору.

Гарриман был энергичный и решительный человек, закаленный на полях индустриальных битв. Но как раз сегодня он был в самом жалком состоянии. Он всю ночь проплакал. Вечером ему была доставлена телеграмма, сообщавшая, что его сын, единственная радость, оставшаяся у него в жизни, скончался в Китае от лихорадки. Горе его было безмерно велико, и в конце концов он принял двойную дозу снотворного порошка, чтобы заснуть. Он и теперь еще спал, когда звонил по телефону в туннель, чтобы узнать о подробностях катастрофы. Никто ничего не знал. Гарриман апатично и безучастно сидел в кресле и спал с открытыми глазами. В то же время осветились сотни рабочих домов в поселках. Послышались голоса и шепот на улицах, тот испуганный шепот, который почему-то доходит до слуха даже крепко спящих людей. Стали сбегаться женщины. Из южных и северных поселков, приближаясь к сверкающим стеклянным крышам над выемкой, темными массами двигались к главной конторе группы женщин и мужчин.