Туннель - Келлерман Бернгард. Страница 38
Они собирались перед унылым высоким зданием. И, когда образовалась большая толпа, послышались возгласы:
– Гарримана! Мы хотим знать, что случилось!
Вышел клерк с вызывающе равнодушной физиономией:
– Мы сами не знаем ничего определенного.
– Долой клерка! Не желаем разговаривать с клерками! Нам нужен Гарриман! Гарриман!!!
Толпа росла. Со всех сторон стекались темные фигуры, Присоединявшиеся к толпе перед зданием конторы.
Наконец Гарриман вышел сам, бледный, старый, усталый и заспанный, и сотни голосов на разных языках, с различными интонациями бросили ему один и тот же вопрос:
– Что случилось?
Гарриман сделал знак, что хочет говорить, и водворилась тишина.
– В южной штольне у бурильной машины произошел взрыв. Больше нам ничего не известно.
Гарриман едва говорил. Язык прилипал у него к гортани.
Дикий рев был ответом на его слова:
– Лжец! Мошенник! Ты скрываешь от нас правду!
Гарриману кровь бросилась в лицо, глаза выпучились от гнева, он сделал над собой усилие, хотел заговорить, но голова отказывалась работать. Он ушел и хлопнул за собой дверью.
В воздухе пронесся камень и разбил оконное стекло в первом этаже. Видно было, как один из служащих испуганно обратился в бегство.
– Гарриман! Гарриман!
Гарриман снова показался в дверях. Он умылся холодной водой, и бодрость начала возвращаться к нему. Его лицо под шапкой седых волос побагровело.
– Что за безобразие бить стекла! – громко крикнул он. – Мы знаем только то, что я вам сказал. Будьте благоразумны!
Из толпы закричали, перебивая друг друга:
– Мы хотим знать, сколько убитых! Кто убит? Имена!
– Вы – стадо дураков! Бабы! – гневно закричал Гарриман. – Откуда я могу сейчас это знать?
Гарриман медленно повернулся и опять ушел, бормоча ругательства.
– Гарриман! Гарриман!
Женщины протискивались вперед.
Вдруг посыпался град камней. Народ, обычно беспрекословно подчиняющийся установлениям юстиции, в подобные моменты создает свои законы, вытекающие из врожденного правосознания, и тут же применяет их.
Взбешенный Гарриман снова вышел, но не промолвил ни слова.
– Покажи нам телеграмму!
Гарриман помолчал.
– Телеграмму? У меня нет телеграммы. Я получил сообщение по телефону.
– Давай его сюда!
Гарриман и глазом не моргнул.
– Хорошо, вы его получите.
Через минуту он вернулся с листком из телефонного блокнота в руке и громко прочел написанное. Далеко разносились слова, на которых он делал ударение: «Бурильная машина… южная штольня… взрыв во время подрывных работ… от двадцати до тридцати раненых и убитых. Хобби».
Гарриман передал листок стоявшему поблизости и вернулся в дом.
В один миг листок был изорван в клочья, – так много людей хотело прочесть его. Толпа на некоторое время успокоилась. От двадцати до тридцати убитых – это, конечно, ужасно, но это не такая уж большая катастрофа. Не нужно отчаиваться. Разве непременно он должен был оказаться около бурильной машины? Больше всего успокаивало их то, что телефонное извещение исходило от Хобби.
И все-таки женщины не расходились. Странно! Их снова охватило прежнее волнение, глаза сверкали, сердца учащенно бились. Тяжесть легла на их души. В толпе обменивались робкими взглядами.
– А что, если Гарриман лгал?
Женщины устремились к станции прибытия поездов и ждали, дрожа от холода, кутаясь в платки и одеяла. Со станции видна была линия железной дороги до самого устья туннеля. Мокрые рельсы блестели в свете дуговых фонарей, сливаясь вдали в тонкую нить. Внизу зияли две серые дыры. В одной из них показался свет, вспыхнул ярче, затем появилось огненное пятно, и внезапно, сверкая глазом циклопа, на линию вынырнул поезд.
Поезда ходили еще вполне регулярно. Через равные промежутки времени спускались поезда с материалами, и по обыкновению без расписания вылетали вверх поезда с камнями, то один, то три, то пять, то десять подряд, как это происходило изо дня в день вот уже шесть лет. Это была картина, которую все они наблюдали тысячу раз. И все же они с растущим напряжением встречали подымавшиеся поезда.
Если в поездах приезжали сменившиеся рабочие, толпа обступала прибывших и забрасывала их вопросами. Но те ничего не знали, так как выехали еще до катастрофы.
Непонятно, как через каких-нибудь десять минут после катастрофы мог распространиться слух о ней. Неосторожное слово инженера, невольный возглас у телефона, – этого было достаточно. Но теперь ничего не было слышно. Ничего! Известия тщательно скрывались.
До шести часов новые партии рабочих и товарные поезда, как обычно, уходили в туннель. (По особому распоряжению поезда шли только до пятидесятого километра!)
В шесть часов очередной смене сообщили, что сошел с рельсов поезд с материалами и надо расчистить путь. Рабочие должны быть наготове. Опытные проходчики качали головами и обменивались многозначительными взглядами: «Должно быть, там совсем неладно! О господи!»
Женщинам приказано было очистить станцию. Но они не подчинились. Повинуясь какому-то инстинкту, они стояли как вкопанные на рельсах и смотрели вдоль выемки вниз. Толпа все разрасталась. Дети, молодые парни, рабочие, любопытные.
А туннель выплевывал камень – без конца, без передышки.
Вдруг толпа заметила, что поезда с материалами стали отправляться реже. Сейчас же беспорядочно загудели голоса. Потом отправка поездов в туннель прекратилась совсем, и толпу охватило еще большее беспокойство. Никто не верил басне о том, что сошедший с рельсов поезд загородил путь. Все знали, что такие случаи бывали ежедневно и что движение поездов от этого не прерывалось.
И вот совсем рассвело.
Нью-йоркские газеты уже зарабатывали на катастрофе: «Океан ворвался в туннель! 10 000 убитых!»
Холодный, блестящий свет поднялся из-за моря. Электрические фонари разом потухли. Только далеко на молу, где внезапно стал виден дым пароходных труб, еще вращался огонь маяка, как будто его забыли выключить. Через некоторое время погас и он. Ужасающе будничным показался вдруг сверкающий сказочный город, с холодной сетью рельсовых путей, морем поездов, столбами для проводов и отдельными высокими зданиями, над которыми ползли серые тучи. Усталые лица посинели от стужи, так как с моря вместе с холодным светом пошел ледяной поток воздуха и холодный моросящий дождь.
Женщины посылали детей за пальто, платками, одеялами. Сами же они не двигались с места!
Приходившие теперь поезда привозили не камни, а толпы рабочих. Возвращались даже только что спустившиеся поезда с материалами и рабочими.
Волнение все возрастало.
Но вернувшиеся рабочие не имели никаких сведений о размерах катастрофы. Они вернулись только потому, что возвращались все находившиеся за ними.
И снова встревоженные женщины в мучительном страхе, не отрываясь, смотрели на два маленьких черных отверстия, глядевших вверх, как два коварных разъединенных глаза, взор которых предвещал горе и ужас.
Около девяти часов пришли первые поезда, плотно набитые взволнованно жестикулировавшими рабочими. Они возвращались из глубины туннеля, где паника уже начинала сказываться. Они кричали и вопили: «Туннель горит!»
Поднялся неистовый шум и вопли. Толпа бросалась то вперед, то назад.
Тогда Гарриман, размахивая шляпой и крича, появился на одном из вагонов. В утреннем свете, бледный, без кровинки в лице, он был похож на труп, и каждый объяснял его вид происшедшим несчастьем.
– Гарриман! Тише, он хочет что-то сказать!
– Клянусь, что я говорю правду! – крикнул Гарриман, когда толпа успокоилась; густые клубы пара вырывались с каждым словом из его рта. – Это вздор, что туннель горит! Бетон и железо не могут гореть. От взрыва загорелось каких-то несколько столбов за бурильной машиной, и это вызвало панику. Наши инженеры уже заняты тушением! Вам не надо…
Но ему не дали кончить. Дикий свист и рев прервали его, женщины поднимали камни. Гарриман соскочил с вагона и вернулся на станцию. Обессиленный, он опустился на стул.