Звездная каторга: Ария Гильденстерна (СИ) - Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич. Страница 69

А о чём говорят? Если зажмурить глаза, слышится лучше:

— ...Здесь, у нас? 'Оу Дивиляй'? Да не может быть!

— ...Их ведь Флорес подарил шахтёрскому плебсу. Было бы смешно...

— ...В Ближней шахте...

— ...Стоит сперва подумать, а потом уж говорить!

— ...А это что за помост строят — на площади, рядом с фонтаном? Неужели для виселицы?

— ...Насмешил! Говорю же: 'Оу Дивиляй' будет теперь у нас; Флорес так приказал. Этим вечером...

— ...Да уж, не упустим шанса...

— ...Дэй и Оукс. Оба наповал. Стэнтон изворачивается, но...

— ...Дурацкое пирожное с насквозь прогорклым кремом!

— ...Что ж вы хотите, сеньор — Эр-Мангали. Жизнь здесь не сахар...

— ...Зомби? Да кто-то их вообще видел?

— ...К плебейской части посёлка они подходят. И, говорят, часто.

— ...Бьюсь об заклад, что 'Оу Дивиляй' на Эр-Мангали...

— ...Не знают ещё, в какое дело ввязались.

Нет, зря он, конечно, глаза зажмуривал. И обманывал себя, не без того: не так важно было ему послушать здешние реплики, как урвать клочок времени для накатившей дремоты. В итоге Кай споткнулся о доски для помоста, потерял равновесие и чуть не угодил в фонтан. Впрочем, 'чуть' не считается.

— Там четыре фигуры уже есть, — даже не обернувшись, сообщил ему левый провожатый, — пятая никому не нужна.

Башня Учёных. Наконец-то Кай Гильденстерн до неё добрался. Но нет, какой он Кай Гильденстерн? Человека с этим именем вчера не стало, и убийца, поди, продолжает работать на подъёмнике в Ближней шахте. Ну а Майку, как его, Эссенхельду, здешние светлые комнаты изначально ведь, так сказать, даже не светили.

Кая ввели в зал, где за прямоугольным столом сидело пятеро. Трое, определённо, люди науки, причём из привыкших преподавать: выражение лиц в точности то, как у юрбургских экзаменационных комиссий. Остальные двое, наверное, вовсе не из Башни Учёных. Властные лица людей, явно не склонных искать аргументы для объяснения своих выводов. Среди носителей лиц последнего типа один латинос, другой скорее германской наружности, но по характеру, читаемому в глазах, словно бы тоже ярый латинский мачо.

Латиногерманец сдержанно кивнул провожатым Кая:

— Диас, Маданес, можете быть свободными.

Ну, вот и познакомились. Счастливого, что ли, пути.

Теперь кивок Каю:

— Приблизься, — он подошёл. — Михаэль Эссенхельд?

— Да, это я. С кем имею честь?

Властное лицо пару секунд помедлило, соображая, оказывать ли честь, но всё же сочло уместным представить себя и других.

— Я Вольфганг Рабен. Это Мендоса, — Рабен повёл головой в сторону природного латиноса. У того лицо вдруг потемнело, и Кай поспешил уточнить:

— Херес-де-Мендоса-и-Вега-де-Коммодоро?

Латинос невольно улыбнулся, а Рабен спросил:

— Знаешь полное имя? Откуда?

— Шахтёры из Ближней шахты много рассказывали, — выдал Кай таким тоном, точно подразумевалось: 'рассказывали много хорошего'.

Рабен снова коротко кивнул и продолжил представлять комиссию:

— Трое учёных. Великий магистр Бек, профессора Шлик и Блюменберг.

Называемые тоже себя обозначили кивком головы. Стало быть, самый старший из учёных, седоватый с желтизной полный мужчина — это и есть тот самый знаменитый Бек из Юрбурга? Что ж, это внушает оптимизм. Или должно бы внушать, но всё-таки не сильно пока внушает...

Но некогда отвлекаться на имена, значимые в прошлой жизни. Рабен, сочтя церемонию приветствия исчерпанной, уже приступил к делу.

— Догадываешься, зачем тебя вызвали? — спросил, уставившись в глаза.

— Полагаю, причиной послужили события на Ближней шахте.

— Какие?

— Гибель двоих охранников, Оукса и Дэя.

— Что ты можешь об их гибели рассказать?

— Я был в составе следственной экспедиции, направленной к предполагаемому месту пропажи шахтёров... — начал Кай.

— Сколько человек было в экспедиции?

— Пятеро. Руководитель экспедиции ксеноисторик Кай Гильденстерн, от охраны Башни Учёных — Дэй и Оукс, от охраны Ближней шахты — Барри Смит, ну и я в качествен вспомогательного эксперта по ксенозоологии.

— Экспедиция вернулась в неполном составе? Сколько сейчас живо из пятерых?

— Увы, только трое, — честно соврал Кай. — Гильденстерн, Смит и я.

— Угу, — Рабен кивнул глубже обычного, — так от чего погибла охрана?

— Зомбирующее воздействие, — сказал Кай. — В прямом биологическом смысле, а также в сопутствующих ему психическом, социальном...

— Магистр Бек, вы понимаете, о чём он говорит? — обернулся Рабен к учёному.

— Да, разумеется, — откликнулся тот. — В его словах, определенно, присутствует смысл.

— Правда, — присовокупил Блюменберг, — пропущенный через призму натуралистического истолкования, характерного, впрочем, для профессионального мировоззрения представителей его специальности. Поэтому биологический аспект заметно доминирует над остальными...

— Попроще, — велел Рабен.

Блюменберг замолчал. Великий магистр Бек осторожно предложил:

— Если позволите, господин Рабен, я сам произведу опрос молодого человека, — Рабен кивнул. — Что ж, итак...

Кай отвечал на вопросы Бека и сам удивлялся спокойствию, с которым вступил в общение с этой живой легендой. Да, Бек. Да, великий магистр. Да, живая легенда и основатель факультета ксеноистории в Юрбурге. Ну да, это он — тот человек, которому было адресовано рекомендательное письмо от декана Ульма, столь обнадёжившее юного ссыльного. Настоящий живой Бек. Надо же, Кай в кои то веки всё-таки добрался до него, разве что не так и далеко не по прежнему вопросу.

Увы, слишком поздно. Пара-другая жизненных поворотов усложнила ситуацию настолько, что толку от встречи Кая и Бека больше не может быть никакого. Первый поворот — отнятое Буллитом рекомендательное письмо. Второй — заказ ассасинам на Кая Гильденстерна. Третий поворот — свершившееся убийство Лаки, после которого человека с именем Кай Гильденстерн даже на свете быть не должно. Четвёртый... Но что это я повороты считаю? Надо бы повнимательней ему отвечать.

— Вы сказали, 'предостерегающая надпись'. Что вы имели в виду, а? — между тем въедливо допытывался Бек.

— Надпись на общем языке культуры Сид. Увы, наша экспедиция предостережению не вняла. Мы были самонадеянны. Вовремя не встревожились. До конца уповали на биологическую версию угрозы.

— Так что же такое, как вы говорите, тревожное, было написано на потолке Особой штольни? — продолжал Бек. — И как это может быть связано с появлением зомбирующего людей агента в вентиляционной шахте?

— Там написано 'Сторож выставлен'...

— Вот как? — покачал головой Бек. — Верно, чудная надпись. Вы... сами её прочитали? — и поглядел с торжеством, точно на экзамене, когда расставил блестящую логическую ловушку на списывающего студента.

— Конечно, нет! — с притворной скромностью Кай замахал руками. — Я кто? Я всего лишь ксенозоолог. У животных, увы, не бывает письменности. Но! С нами был ведь и ксеноисторик — руководитель экспедиции Кай Гильденстерн. Вот он-то и расшифровал надпись.

— В какой, интересно, момент?

— Ну, не знаю, — замялся Кай. — Подробности-то надо у Кая спросить. Я об его расшифровке услышал в самом конце — когда Гильденстерн отчитывался в кабинете Ральфа Стэнтона...

— Враньё, — негромко, но чётко сказал Бек.

— Простите, что? — Кай опешил. — Простите, почему?

— Кай Гильденстерн точно не мог прочитать эту надпись, — произнёс Бек с отчётливым презрением в голосе. — Знаете, почему? Потому что Кай Гильденстерн полный ноль! И в ксеноистории, и в других областях знания. Он не знал и не был способен выучить никакого языка Сида. Что скажете?

Тадам! Ловушка захлопнулась.

Кай уже и просёк собственную оплошность, но всё же профессор Шлик её ему с наслаждением разжевал:

— Смотрите, молодой человек, что у вас получается: Кай Гильденстерн расшифровать эту надпись никак не мог, остальные участники вашей экспедиции этого сделать тоже не могли — подготовка не позволяла. Но в итоге расшифровка надписи вами получена. Спрашивается, откуда?