Дьявольский вальс - Келлерман Джонатан. Страница 53

Она взглянула на него и не взяла. Ее лицо все еще оставалось мокрым, в густом слое наложенной на лицо косметики тушь пролагала борозды, похожие на следы от кошачьих когтей.

– Кто вам дал эту книгу?

Лицо медсестры будто отяжелело от боли. Я чувствовал себя так, будто пырнул ее ножом.

– Это не имело никакого отношения к Кэсси. Поверьте.

– Хорошо. А что именно делала эта медсестра?

– Она травила младенцев – при помощи лидокаина. Но она не была настоящей медсестрой. Сестры любят детей. Настоящие медсестры. – Ее взгляд упал на плакат, и она вновь зарыдала.

Когда женщина немного пришла в себя, я вновь предложил ей носовой платок. Она притворилась, что не заметила его.

– Что вы от меня хотите?

– Немного честности...

– По поводу чего?

– По поводу вашего враждебного отношения ко мне...

– Я уже попросила извинения.

– Мне не нужны извинения, Вики. Дело не в моих амбициях, и нам необязательно быть приятелями и болтать о всякой ерунде. Но мы обязательно должны понимать друг друга, чтобы заботиться о выздоровлении Кэсси. А ваше поведение мешает мне.

– Я не согла...

– Это так, Вики. И я знаю, что причина не может заключаться в том, что я сказал или сделал что-то не так, как нужно, потому что вы были настроены враждебно еще до того, как я успел открыть рот. Поэтому очевидно, что вы настроены вообще против психологов, и я подозреваю, что они не смогли в чем-то помочь вам или плохо обошлись с вами.

– Чем вы сейчас занимаетесь? Пытаетесь проанализировать меня?

– Если мне это понадобится, да.

– Это нечестно.

– Если вы желаете продолжать работать с этим пациентом, давайте поговорим начистоту. И без того случай слишком сложен. С каждым разом, когда Кэсси поступает в больницу, здоровье ее все ухудшается и ухудшается, и никто не знает, что за чертовщина с ней творится. Еще несколько припадков, подобных тому, что вы видели, и может возникнуть угроза серьезного повреждения мозга. Мы не можем позволить себе отвлекаться на всякое междоусобное дерьмо.

Ее губы задрожали и надулись.

– Нет никакой необходимости ругаться.

– Простите. Что вы еще имеете против меня, не считая моего грязного языка?

– Ничего.

– Чепуха, Вики.

– На самом деле ничего...

– Вам не нравятся психологи, – проговорил я, – и моя интуиция подсказывает мне, что на то есть основательная причина.

Она откинулась на спинку кресла:

– Да?

Я кивнул:

– Сейчас развелась масса неквалифицированных психологов, с удовольствием забирающих ваши деньги и ничего не дающих взамен. По счастью, я не отношусь к таковым, но и не ожидаю, что вы поверите мне на слово.

Вики сжала губы. Затем расслабилась. Над верхней губой остались складки. Измученное лицо было покрыто подтеками туши и размазанной косметикой. Я чувствовал себя Великим Инквизитором.

– С другой стороны, – продолжал я, – может быть, вы настроены именно против меня – что-то вроде собственнического чувства по отношению к Кэсси, ваше желание быть главным лицом в этом запутанном случае.

– Дело вовсе не в этом!

– А в чем же, Вики?

Она не ответила. Опустила глаза на свои руки. Ногтем попыталась отодвинуть кожу в лунке пальца. На лице ее отсутствовало какое-либо выражение, но слезы не прекращались.

– Почему бы не высказать мне все откровенно и не покончить с этим? – предложил я. – Если проблема не имеет отношения к Кэсси, то ваши слова не покинут пределов этой комнаты.

Вики шмыгнула носом и ущипнула за его кончик.

Я придвинулся к ней и продолжил более мягким тоном:

– Послушайте, никакой необходимости в соперничестве нет. Я вовсе не стараюсь в чем-то вас разоблачить. Я просто хочу нормализовать ситуацию – найти настоящий путь к перемирию.

– Не покинут пределов этой комнаты, да? – На ее губах вновь заиграла самодовольная улыбка. – Я уже слышала об этом раньше.

Наши взгляды встретились. Она заморгала. Я не дрогнул.

Внезапно ее руки взлетели вверх. Сорвав с головы чепчик, она швырнула его в дальний угол комнаты, и он упал на пол. Вики начала было подниматься, но передумала.

– Пропадите вы пропадом! – прошипела она. Бывшая прическа напоминала теперь воронье гнездо.

Я свернул носовой платок и положил его к себе на колено. Такой опрятный парень, этот Инквизитор.

Вики зажала виски между ладонями.

Я поднялся и положил руку ей на плечо, ожидая, что она сбросит ее. Но она этого не сделала.

– Прошу прощения, – проговорил я.

Женщина зарыдала и начала свой рассказ, а мне ничего не оставалось, как выслушать ее.

Она рассказала не все. Вскрывала старые раны, но старалась при этом сохранить некоторое достоинство.

Реджи со своими преступными наклонностями превратился в «живого мальчика, испытывающего трудности в учебе».

«Он был достаточно способным, но просто не мог найти что-нибудь по душе, поэтому был очень рассеянным».

Мальчик рос и превращался в «беспокойного» молодого человека, который, «наверное, просто не мог найти своего места».

Множество мелких преступлений в ее пересказе оказались «кое-какими проблемами».

Она еще немного поплакала. И на сей раз взяла мой носовой платок.

В конце концов Вики частично выплакала, частично вышептала суть своего рассказа: ее единственный ребенок погиб в возрасте девятнадцати лет в результате «несчастного случая».

Освободив ее от семейной тайны, Инквизитор придерживал язык.

Она долго молчала, потом промокнула слезы, вытерла лицо и продолжила рассказ.

Муж-алкоголик поднялся до статуса героя «голубых воротничков». Умер в тридцать восемь лет, пал жертвой «высокого содержания холестерина».

– Слава Богу, что мы были владельцами дома, – говорила Вики. – Единственное, что оставил нам Джимми и что имело хоть какую-то ценность, – это дом и старый мотоцикл «харли-дэвидсон» – одна из этих трещалок. Он вечно возился с ним и разводил грязь. Сажал Реджи на заднее сиденье и носился с ним по окрестностям. Называл мотоцикл своим боровом. Реджи до четырех лет думал, что это на самом деле и есть боров. – Вики улыбнулась.

– Я продала эту вещь в первую очередь – не хотела, чтобы Реджи думал, будто ему по рождению дано право однажды выйти из дома и свернуть себе шею на шоссе. Он всегда любил скорость. Как и его отец. Поэтому я и продала мотоцикл одному из докторов больницы Футхилл-Сентрал. Я работала там до рождения Реджи. А после того как умер Джимми, мне пришлось опять вернуться туда.

– В педиатрию? – поинтересовался я.

Она покачала головой:

– В общую терапию – там не было педиатрии. Я бы, конечно, предпочла педиатрию, но мне нужна была работа поблизости от дома, чтобы быть рядом с Реджи – ему уже исполнилось десять лет, а он все еще не мог оставаться один. Мне хотелось побольше бывать с ним. Поэтому я работала по ночам. Обычно укладывала его в девять, ждала, когда он уснет, перехватывала часок сна и в десять сорок пять уходила, чтобы заступить на дежурство в одиннадцать. – Вики остановилась, ожидая моей реплики.

Но Инквизитор не сделал такого одолжения.

– Он был совсем один, – продолжила женщина. – Каждую ночь. Но я считала: пока он спит, все будет в порядке. Запирала его на ключ и уходила. Другого выхода не было – никто не мог бы мне помочь. Родственников не осталось, а такого учреждения, как детский центр, тогда не существовало. Можно было в специальном агентстве нанять приходящую на всю ночь няню, но ставки там были не меньше моей зарплаты. – Она вытерла лицо, вновь взглянула на плакат и сдержала слезы. – Я ни на минуту не переставала беспокоиться о моем мальчике. Но, когда он вырос, он обвинил меня в том, что я не заботилась о нем, заявил, что я оставляла его одного на ночь потому, что он был мне безразличен. Он даже придрался ко мне из-за продажи мотоцикла отца – изобразил это как подлый поступок.

– Трудно поднимать ребенка одной, – заметил я и покачал головой так, как – я надеялся – ею качают, выражая сочувствие.