Нам не страшен Хуливуд - Кемпбелл Роберт. Страница 30

В привратницкой вроде бы никого не было, но, пристально посмотрев в зеркало заднего обзора, Буркхард смутно увидел вооруженного мужчину, на миг показавшегося в проеме дверей, а затем шагнувшего в сплошную тьму.

Грибовидные лампы освещали подъездную дорожку, вспыхивая и выключаясь по мере продвижения автомобиля, как это и должно быть на извилистой тропе в частное владение. Могло создаться впечатление, будто он едет не в особняк на холме, а в подземный бункер.

Кейп сам встретил его у дверей.

– Прошу вас, Билл. Что вас сюда привело?

– Просто решил, что неплохо бы нам с вами попить кофейку, Уолтер.

– Что ж, рад лично приветствовать вас. И хочу еще раз поблагодарить за услугу, которую вы оказали мне и моему другу Тиллмэну.

– Не такая уж большая услуга, Уистлер. Однако дело не из тех, какие я охотно передаю в чужие руки.

Кейп повел Буркхарда по застекленным коридорам, по обеим сторонам которых вились живые растения, из-за чего могло показаться, будто они попали в сумеречный сад. Хотя Буркхард чувствовал во всей этой роскоши налет чего-то нереального, может быть, неземного. Он восхищался домом Кейпа и в то же самое время ненавидел его. Переходя здесь из комнаты в комнату, он вечно чувствовал себя так, словно перебирается из одного кинопавильона в другой.

– Не угодно ли подкрепиться? – спросил Кейп. По голосу чувствовалось, что его мучает бессонница.

– Только кофе. У вас усталый голос, Уолтер. Они прошли в маленькую столовую, а точнее, комнату, предназначенную для первого завтрака, в которой могли с удобством разместиться только четыре персоны. Большие сочные яркие цветы качались на стеблях, похожих на щупальца обитателей подводного царства, воздух был кондиционирован, стекла инкрустированы. Кейп жестом пригласил гостя в литое чугунное кресло, выдержанное в пастельных тонах. Буркхард тяжело плюхнулся на сиденье, а Кейп наполнил две чашечки кофе из серебряного кофейника.

Кофе со сливками был ледяным и действовал освежающе. В сахарнице лежал горкой разноцветный фигурный сахар. Буркхард поневоле подумал о том, кто обеспечивает такие изыски в столь неурочный час.

– У вас, Билл, вид тоже усталый.

– Я весь день занимался этим обезглавленным трупом. С той самой минуты, как вы привлекли к нему мое внимание. Мне кое-что удалось выяснить. Есть человек, обвиняемый в похищении и убийстве женщин; сейчас он решил давать показания и обещает выдать всех своих сообщников.

– Значит, вам известно, кто ее убил.

– Мне известно, кого обвиняют в ее убийстве. Тут есть определенная разница. Хотя он готов взять на себя и это.

– А у него спросили, с какой стати он ее обезглавил?

– Если я задам ему этот вопрос, меня тут же спросят, куда подевалась голова и где находится тело.

– И вы по-прежнему не знаете, чего ради дежурный по моргу пристроил тело в багажник машины?

– Именно что не знаю. А вас не интересует убийца по культовым соображениям, который не только убивает, но и истязает свои жертвы?

– Тот самый, который готов признаться в ее убийстве?

– Он готов признаться в чем угодно, лишь бы с ним пошли на сделку и вместо газовой камеры отправили его в психиатрическую лечебницу.

– Культовые соображения? – спросил Кейп. – Об этом писали в газетах примерно полтора года назад.

– Ах да, припоминаю. Я читал что-то про тело азиатки, которое сохраняют в качестве вещественного доказательства. Но насчет татуировки в форме бабочки там вроде бы ничего не было.

– Этот факт скрывали. В расследовании каждого убийства мы скрываем кое-какие факты. Стоит найтись телу, как на нас обрушиваются добровольные признания психопатов. И нам нужно нечто, какая-нибудь деталь, которую они бы не могли почерпнуть из газет.

Буркхард отхлебнул кофе, скривился.

– Чувствую, что мой желудок не даст мне сегодня уснуть.

– Нам приходится расплачиваться за наши маленькие радости, – заметил Кейп.

– А что, Уолтер, разве у вас не жила пару лет назад вьетнамка? Вьетнамка с маленьким мальчиком, лет семи или восьми?

– Возможно, у меня и была служанка-азиатка с ребенком.

– А татуировки у нее на заднице, часом, не было?

– Вот уж чего не знаю, того не знаю. Буркхард поднялся с места. Открылась дверь, и в комнату вбежал маленький мальчик во фланелевой пижаме. Он улыбался и что-то весело щебетал. Увидев Буркхарда, он вроде бы смешался, но тем не менее уставился на полицейского без малейшего страха. Затем подошел к Кейпу и потерся ему о колено.

– Почему ты не в кроватке?

– Уже утро.

– Никакое не утро.

– Не провожайте меня, – сказал Буркхард. Обернувшись от дверей, чтобы попрощаться, он увидел, что мальчик умильно смотрит Кейпу в глаза и продолжает тереться о его колено. Кейп посмотрел на Буркхарда. В его взгляде читался вызов, однако мальчика он все же легонько от себя оттолкнул.

– Что-нибудь еще, Билл?

– Вы не знаете человека по имени Уистлер? Или Свистун?

Кейп покачал головой.

– А в чем дело?

– Мои друзья видели этого Уистлера, а он частный сыщик, в тюрьме Рэмпарт, где содержат и допрашивают культового убийцу.

– Меня это не касается, Билл.

– А я и спросил только на всякий случай.

Глава пятнадцатая

Буш в шифоновом платье с прозрачными рукавами и глубоким вырезом походила на картинку. Картинка была украшена пышными алыми и оранжевыми цветами. К этому набору полагалась шляпка, которую она держала в руке на прогулке или во время верховой езды. Сейчас шляпка лежала на мраморной стойке возле питьевого фонтанчика в баре у Джимми Флинна на площади Святого Петра. Буш пила настоящий абсент, а вовсе не перно, которое здесь подавали туристам.

Баркало сидел за соседним столиком, предоставив Буш покрасоваться на высоком стуле за стойкой. Сам же он ни за что не взобрался бы на такой стул, иначе окружающие поняли бы, какие у него короткие ноги.

Стоило ему начать оглядываться по сторонам, Буш искоса посматривала на него. Легкий хлопковый пиджак он снял. Волосатая грудь и волосы на плечах, торчащие из-под сетчатой рубашки, придавали ему сходство с корзинкой, наполненной мохом. В таких корзинках выращивают бегонии и туберозы. Буш хихикнула.

Баркало мрачно посмотрел на нее.

– Что такого смешного?

– Чертовски славный денек. Почему бы и не посмеяться?

– Это для тебя он славный. Или тоже что-то не так?

– О том, что у меня не так, я могла бы написать целую книгу.

– Не напивайся этой отравой. Когда Пиноле с Роджо приведут сюда парочку людей, я, возможно, попрошу тебя кое-что сделать.

– Только не это!

– Что ты сказала?

– А ты что, не слышал? Грязи в ушах слишком много?

– Что ты хочешь сказать этим "Только не это"?

– Именно то, что и говорю. Я не путаюсь с людишками, которые, может, сегодня и не мылись. Я не ложусь под каждого или под каждую по твоему сигналу. Я не трахаюсь с теми, кто даже не умеет предохраняться!

– От тебя столько неприятностей, что порой думаешь: а на хер ты мне нужна, – хмыкнул Баркало.

За стойкой зазвонил телефон. Он прозвонил пять раз, прежде чем бармен вынырнул откуда-то из глубины бара, подобно дикому зверю, выскальзывающему из темной пещеры. Он снял трубку и что-то услышал. Затем передал трубку Баркало.

Баркало поднес трубку к уху. Бармен застыл рядом, глядя на него бархатными глазами.

– Мы в студии, – сказал Роджо.

– Надеюсь, взяли их, не поднимая шума?

– Все прошло гладко.

– Я выезжаю.

– А Буш возьмешь с собой?

– А вот это уж тебя не касается!

Баркало бросил взгляд на Буш, которая радостно улыбнулась в ответ, понимая, что Баркало сейчас сказали какую-то гадость и это привело его в бешенство.

Баркало бросил трубку бармену, который поймал ее на лету и тем же движением опустил на рычажки. Баркало выложил на мраморную стойку двадцатку.

– Знаешь песенку "Почему мой пес не рычит, когда ты крадешься в ночи"?