Нам не страшен Хуливуд - Кемпбелл Роберт. Страница 62

– Это дело новоорлеанской полиции, – возразил Манки.

Баркало вновь уставился на Беллерозе.

– Я же тебе объяснил, здесь не моя юрисдикция.

– Сукин сын, – без капли гнева сказал Баркало, поглядев на Свистуна. – В сорочке родился.

– Что же касается тебя, – сказал Беллерозе, – мы ни трудов, ни времени не пожалеем, чтобы повесить на тебя два трупа из шкафа.

– Ну, на эту тему вам надо сначала поговорить с Пиноле и с Роджо, не так ли?

Они посидели в тишине: никто не шевелился, никто даже не осмеливался шумно дышать; все ждали, у кого первого сдадут нервы. У Свистуна создалось впечатление, будто печальная участь Роджо уже не является секретом для Баркало. А почему бы и нет? Если полицейский, оказывающий услуги Кейпу, узнал о смерти Роджо, он сообщил о ней Кейпу. А Кейп, в свою очередь, сообщил Баркало.

– Роджо умер, – сказал Свистун. Баркало выдержал определенную паузу.

– Видать, мне придется поместить объявление о том, что я ищу новых помощников. Ну, а кто из вас соблаговолит отвезти меня обратно в гостиницу?

Он начал было подниматься с места, но Беллерозе, подавшись вперед, ткнул его в грудь, а Канаан похлопал его по плечу.

– На тебе еще убийство вьетнамской проститутки по имени Лим Шу Док.

– Попробуйте докажите.

– И несовершеннолетней мексиканской проститутки по имени Рита Састре.

– Я ее не знаю.

– Ты отрубил ей голову.

– Я уже объяснял вам, мужики. Я с этими бабами ни хера не делал. Только снял на камеру, как они дают и сосут. Но это мой хлеб насущный. И ничего противозаконного в этом нет. Не нравится мое кино, подите перепишите закон.

– Ты отрубил голову Рите Састре и снял это на пленку. И начал торговать фильмами и видеокассетами.

– Это был кинотрюк!

– Никаких трюков, Нонни. Мы нашли не только ошметки твоего дружка Пиноле и обгорелые останки Бухерлейдера и Оскановски. Мы нашли кости Риты Састре. Голову в одном конце студии, а тело в другом. Под полом в твоей студии, Нонни.

Баркало отчаянно заморгал. Он переваривал свежую для себя информацию. Ох, мудаки, ох, злоебучие мудаки, подумал он. Никогда ничего не умели сделать как надо.

Беллерозе поднялся с места.

– Что ж, ладно.

– Ладно, что? – спросил Баркало.

– Определим тебя в камеру.

– Только ваньку-то не валяйте. В камеру так в камеру, но в своем штате или хотя бы в нормальной окружной тюрьме, а не в этом клоповнике. Сажаете только для того, чтобы страху на меня нагнать и слезу вышибить. Знаете же сами, что ни хера не докажете, и я это тоже знаю.

– Кое-что мы докажем, Нонни. Скоро сам увидишь.

Баркало встал. Обдернул рубашку, поправил пиджак.

– А может, мы и арестовывать тебя не будем, – сказал Манки. – Задержим на сорок восемь часов – и все.

– И все будет законно, – добавил Канаан.

– Продержим пару суток. А твой дружок…

– Уолтер Кейп, – подсказал Свистун.

– Уолтер Кейп решит, что ты пошел на сделку с правосудием. А может, ты и впрямь расскажешь нам, как он заказал тебе убийство Лим Шу Док?

– Пошел ты в жопу, – ответил Баркало.

– А ты не горячись. Подумай хорошенько, – заметил Беллерозе. Он полез в карман, достал монету. – Давайте кинем на орла и решку, кому везти этого засранца в гостиницу. – Манки назвал «орла». Выпала решка. Беллерозе посмотрел на Свистуна. – Ах ты, дьявол, вот ведь не повезло!

После того как они высадили Баркало у гостиницы, Свистун отвез Беллерозе к «Милорду». Новоорлеанский сыщик по-прежнему не расставался с алюминиевым тубом.

– А почему вы не показали ему эту штуковину? – спросил Уистлер.

– Вы его видели. Неужели вы думаете, что сгнившая голова женщины, которую он убил, произвела бы на него впечатление?

– Что же нам с ним делать?

– Давить на него надо. Давить.

Глава тридцать девятая

Входя в свой номер, Баркало чувствовал себя препаршиво. Был, однако же, в боевом настроении. Как тот самый аллигатор. Потеря Пиноле, а теперь и Роджо была локальной опасностью, а вовсе не поводом для печали.

Буш валялась на диване, томатный суп остывал в супнице, дольки авокадо и кружки вареных яиц заветривались. Бутылка водки была допита до дна, и начата другая. Пятна пролитой влаги высыхали на ковре.

Она лежала, откинув голову и разинув рот, так что были видны задние зубы с золотыми пломбами, на которые он, Баркало, не поскупился, потому что все у него должно было быть как у людей.

Халат на ней распахнулся, ночная рубашка тоже, заголились тяжелые белые груди. Полы халата были задраны, высоко обнаженные ноги широко – чуть ли не до самого срама – распялены. Но он ничего не почувствовал. С нею было покончено.

Пиноле и Роджо мертвы. Большая игра с Уолтером Кейпом окончилась полным пшиком. Использовать Буш ему расхотелось тоже. Он оставит ее в Хуливуде, а сам вернется в Новый Орлеан, где он чувствует себя как рыба в воде и живет как бог во Франции.

Погляди только на эту толстую жопу, подумал он. Наклонился прикрыть ее безобразную наготу. Его пальцы уткнулись в острый угол сложенной в несколько раз визитной карточки. Он прочитал имя лейтенанта Беллерозе, прочитал имя Свистуна, увидел вписанный номер телефона.

Она сонно открыла глаза.

– Привет, Нонни! Привет, милый!

Ярость вскипела у него в низу живота. Он понял – сразу же понял, что сейчас убьет ее. Лучше, конечно, было бы провернуть это хладнокровно, а не с бухты-барахты, но бешенство било его электротоком. У него даже руки онемели от злости, жилы на шее вздулись, кровь отчаянно забарабанила ему в мозг. Наполнила живот и мошонку. Внезапно его болт встал так, как этого не бывало уже лет двадцать. Он убьет ее, но только сначала заебет. Накажет ее болтом. Накажет и спереди, и сзади, и в ротик. Разнесет ее своим болтом в клочья.

Буш ухмылялась ему своей всезнающей ухмылочкой, словно заранее обо всем догадалась.

– Эй, Нонни, никак взыграл? – насмешливо спросила она.

Он рывком расстегнул ремень и чуть ли не тем же движением приспустил брюки. Первую палку он кинет ей как уличной потаскушке, берущей по доллару за раз. Кинет на ходу, а уж потом перейдет к главному.

– Эй, Нонни, ради Бога, пойдем в постель. Триста долларов в сутки за номер, и даже до постели не дойти!

Он навалился на нее, не думая о том, что может задавить ее тяжестью своего тела. Она попыталась вывернуться, но он ухватился за нее, как зверь, стиснувший добычу перед тем, как нанести ей последний удар.

"О Господи, – подумала она. – Это не от похоти он так раздухарился. Настал день, когда он собрался меня убить".

Кряхтя и мотая головой из стороны в сторону, он все шире и шире раздвигал ей ноги. Его слюна летела ей на шею и на щеки. И обжигала, как серная кислота, и в то же самое время, казалось, замораживала. Ей удалось оттолкнуть его настолько, чтобы его тело не придавливало ее к дивану. Но он вновь набросился на нее и повалил на пол. Она даже не закричала. И вообще ни тот, ни другая не произнесли ни слова. Ее руки были заведены ему за спину, кисти рук беспомощно трепыхались в воздухе. Она почувствовала, что он входит в нее и, чтобы не ощутить боли, инстинктивно раскрылась, облегчив тем самым дальнейшее проникновение. Ее мечущаяся по воздуху рука ухватилась за край стола. Упала бутылка, загрохотала, разбиваясь, посуда. Пальцы ухватили нож для резки хлеба. Она поглядела на то вздымающуюся, то опускающуюся спину Баркало. Подняла нож и вонзила его аккурат над почками.

Как раз недавно она невольно напророчила: Баркало жив, пока стоит на своих двоих, а как ляжет, так и не встанет.

Глава сороковая

Боско, сидя за стойкой, читал "Раннюю диалектику" Платона во втором издании. Дождь все лил, и дела в заведении шли паршиво.

Беллерозе и Канаан сидели рядышком в нише за столиком, положив между собою алюминиевый туб. Шила и Свистун сидели напротив. Каждый из троих мужчин был в той или иной степени мрачен – и только на взгляд Шилы все складывалось более чем нормально. Теперь ей стало абсолютно нечего опасаться. Строго говоря, она никогда не верила, будто Уолтер Кейп способен послать ее в Новый Орлеан и заставить сниматься в порнофильме только затем, чтобы заткнуть ей рот в связи с аварией, в которую попал Тиллмэн. Но даже если так, ворошить уже остывшую золу явно не следовало. Сказано же: не будите спящих псов – и ведь неглупым человеком сказано. Пора было заняться собственной жизнью, собственной карьерой. Теплое бедро Свистуна прижималось под столом к ее бедру.