Кровавое шоу - Горохов Александр Сергеевич. Страница 6

— Вы хорошо знаете нашу эстраду?

— Да, — она снова смутилась. — Я только два года как на пенсии. А когда работала педагогом, то пыталась понять, чем живет сегодняшняя молодежь. Чтобы понять ребят, скажем, моего поколения, нужно было знать футбол, бокс, конечно, кино. Теперь, чтоб докопаться, чего сегодня хотят и чем живут юноши и девочки, надо знать эстраду. Я была излишне старательным педагогом и утонула в этом мире с головой. На концерты, конечно, не бегала, там ужасная атмосфера, но следила за эстрадными новостями достаточно внимательно. Княжин иногда помогал мне ориентироваться.

— Вы просто неоценимы для нас, — сказал Сорин, слегка улыбнувшись.

— Не думаю. Мои знания чисто формальные. А чем и как живут музыканты — это сложный, запутанный и порой жутковатый мир. Вы же слышали, многие употребляют наркотики, пьют, да и с моралью, с моей точки зрения, у них не все красиво.

— Простим им это. Профессиональная специфика, — заметил Сорин, а учительница вздохнула.

— На специфику профессии можно много что списать. Вы ведь, наверное, списываете со счетов совести, когда вам приходится убивать людей?

— Да, — ответил Сорин. — Списываю.

Он с неприязнью подумал, что многие из таких вот чистеньких, интеллигентных старушек уверены, что у каждого работника правоохранительных органов руки непременно в крови. Пусть так — не переубедишь.

Из кухни появился Володин, и по его сияющему лицу следователь понял, что у оперативника появились неожиданные и радостные новости. Сорин хотел подкинуть ему и свои, чтоб майор имел представление о фигурантах начального этапа расследования. Он громко и отчетливо, в расчете на Володина, подытожил:

— Итак, Анна Николаевна, если я вас правильно понял, то в последнее время наиболее частыми посетителями у Княжина были солистка Виктория, деятели фирмы «Граммофон XXI век» во главе с Агафонским, рок-ансамбль «Мятежники», группа «Золотой колос» и еще прибалтийка, как вы се назвали?

— Прибалтийка? Ах да, ансамбль «Сакта», и она тоже Сакта. Но, Всеволод Иванович, была масса и других людей, порой просто проходной двор! Так что иногда Княжин сбегал от них и месяцами жил на даче, адрес ее держал в секрете.

Сорин подумал, что про дачу им уже известно и сейчас там идет тщательный обыск под прокурорским надзором.

— Если нам еще понадобятся ваши знания эстрады, Анна Николаевна, вы не будете так любезны просветить темных милиционеров? — и тут же получил твердый отказ, который его смутил.

— Больше я не хочу с вами общаться, Всеволод Иванович. Я сообщила вам факты, которые должна была сообщить. А вы, со своей стороны, начали выпытывать сведения… как бы сказать, унизительного для меня свойства. Сейчас я чувствую себя этакой стукачкой. Простите, но мне неприятно.

— Извините, такова наша работа, — Сорин потерялся, хотя нередко сталкивался с подобной ситуацией. Доносительство — позор для российской интеллигенции еще больший, чем ябедничество в детской среде или стукачество среди уголовников.

— Ничего, — ответила учительница, подхватила свою собаку и поднялась с кресла. — Я сама виновата. Пришла без вашего зова, вот и окунулась в грязь. Ох, извините.

— Ничего, грязь — это наша работа. Мы в ней с удовольствием купаемся, — выдавил из себя улыбку следователь, хотя выражаться ему хотелось крайне неприличными словами.

Она ушла, и Сорин не мог понять своего отношения к Анне Николаевне Дворецкой, заслуженной, хорошей учительнице, любительнице современной эстрады.

Он повернулся к Володину, тот едва дождался, чтобы сообщить:

— Фантастическая удача, какая выпадает сыщику раз в жизни!

— Что такое? — подозрительно спросил Сорин.

— Мужики из Сокольнического отделения милиции засекли эту рыжую! Взяли ее в парке, где она грелась у костра! Взяли вместе с чемоданом, но потом она сбежала!

— Как сбежала? — удивился Сорин, а появившийся Седов захихикал от удовольствия — он наслаждался, как гурман, нелепыми проколами в работе коллег.

— А вот как! Попросилась в туалет и вместо туалета дернула на улицу. Не догнали.

— Так в чем же тут удача?

— Так чемодан в наших руках! Я велел его сюда везти! Сейчас прибудет.

— С чемоданом не ходят убивать, — сказал Сорин. — Ладно, покопаемся в чемодане, может, что и прояснится.

Утро Надя провела на Курском вокзале, умудрилась там приспнуть в кресле, ей приснилось, что за ней по улицам Москвы гонится окровавленный Княжин, а за ним целый отряд милиции. Когда она проснулась от громкого голоса вокзального информатора, то подумала, что сон ее весьма недалек от действительности. Княжин, понятно, гнаться за ней никак не мог, а вот про милицию этого не скажешь.

Но за что? — вдруг пришло в голову Наде, — за что, собственно? Княжина она не убивала. Сокольники не подожгла, а побег из милиции, в общем-то, не преступление! Она же сама и есть первая страдалица — имущество утеряно, дороги в будущее обрезаны (непутевый Княжин, нашел время стреляться!), ночлега нет, деньги на излете, даже зонтика нет, а ну как дождь по пойдет? Но самое безобразное, что не было видеокассеты, с которой можно было начинать хоть сколь разумные первые шаги. Показать ее на телевидении, найти спонсора, сходить, предположим, к землячке Анне Корецкой, певице уже с некоторым именем, — обе с Урала все-таки… Кассета — это Надино профессиональное лицо, которое можно предъявить разом! И ее, эту кассету, надо было во что бы то ни стало найти.

Надя купила пирожков в ларьке и, пока жевала, сообразила, что поиск в квартире Княжина она вчера устроила пустяковый, торопливый, слишком обрадовалась паспорту. А кассета наверняка там. Вернуться и поискать снова? Наплевать, что в спальне лежит Аким Петрович, он помешать никак не может.

Нет, вдруг пришла иная мысль, в квартире своей Аким Петрович отнюдь не одинок, там сейчас располным-полно милиции, поскольку эта дамочка, которую Надя ночью перепугала по телефону, наверняка навела шухер на всю московскую милицию, и сейчас они там вокруг Княжина колдуют.

А вот к вечеру труп увезут и милиция уберется восвояси!

Все это можно проверить, подумала Надя, телефон Княжина она помнила.

Чемодан привезли через час, его сфотографировали со всех сторон, словно красавицу фотомодель, и попытались сделать дактилоскопию, но это мероприятие оказалось безнадежным — весь он был заляпан стертыми, смазанными отпечатками. Потом за чемодан взялся эксперт Седов, и старик заурчал над своей добычей, словно кот, дорвавшийся до жареного куренка.

Он аккуратно принялся выкладывать на стол ничем не примечательное барахлишко. Обычные вещи, и если что-то и вызывало недоумение, то только три кирпича, обмотанных в газеты. Три здоровенных, серовато-желтых кирпича.

Все смотрели на них так, будто в кирпичах таилась разгадка если не мироздания, то тайна смерти Княжина.

— Что это? — спросил Сорин.

— Кирпичи, Всеволод Иванович, — хихикнул Седов.

— Вижу, что кирпичи! — разозлился Сорин. — Но зачем ими чемодан набивать?! Я выйду на улицу и дюжину таких найду!

— Не сердись, Юпитер, — улыбнулся Седов. — Вопрос предельно ясен. Имеем багаж девчонки-провинциалки. Дешевое белье, зонтик, плащ — приехала покорять Москву. Документы, деньги, видать, таскает на животе или в лифчике.

— А кирпичи? — обиделся Сорин. — Это зачем?

— А! Кирпичи?! — Седов зашелся в самодовольном смешке. — Кирпичи, я полагаю, ей подсунули провожающие. В шутку или от зависти перед ее прекрасным московским будущим. Чтоб не забывала родные края. Вот и все. Иного объяснения нет.

— Икона ценная? — буркнул Сорин, ни на кого не глядя.

Седов взял кончиками пальцев икону, повернул ее к свету.

— Нет. Конец прошлого века, ничего выдающегося, — он положил икону на стол. — Но в вещах чего-то не хватает. Да! Одно приличное платье и хорошие туфли должны быть! Без этого в Москву провинциал не едет!

На письменном столе мелодично прозвенел телефон, все переглянулись, и Сорин взял трубку.