Подъем (СИ) - Стасина Евгения. Страница 23

Мы долго смотрим друг другу в глаза: моя душа разрывается от боли и холодности самого дорого мне человека, а он закусывает свою нижнюю губу, наверняка, не желая верить в мою искренность.

— Я хочу, чтобы папа вернулся… — вновь начиная обливаться слезами, говорит так, словно это проще простого. — Пусть он опять живет с нами!

— Эй, — касаясь его подбородка, прошу взглянуть на меня. — Мы уже говорили об этом. Ты знаешь, что это невозможно… У папы работа и…

— Тогда поехали к нему!

— Сема, у папы… Мы с папой… Боже, — прижимая к себе малыша, вытираю скатившиеся по щекам слезы, не желая, чтобы он стал свидетелем моей слабости. Каждый раз, когда мы касаемся этой темы, сердце норовит выскочить из груди от понурого вида моего ребенка. — Ты ведь уже большой мальчик, — отстраняюсь я, продолжая сжимать его плечи, — Ты знаешь, что у папы есть тетя Рита. Мы больше не можем жить с ним, как и прежде.

— Но я скучаю! Я хочу, чтобы он отвозил меня на тренировки… Чтобы мы вместе ходили гулять…

— Знаю, и папа скучает ничуть не меньше. Но в нашей жизни не всегда все складывается так, как нам бы того хотелось. Есть вещи, над которыми мы не властны.

Он перестает плакать, просто покачивается на носках повесив голову и безжалостно теребя край своей футболки. О чем он думает? Пожалуй, я бы многое отдала, чтобы заглянуть в его мысли, отбросить в сторону ненужные ожидания, а потом долго, долго сжимать его в своих объятиях, покрывая поцелуями его еще влажные от слез щечки. Я делаю попытку вновь коснуться его плеча, но пара горящих обидой детских глаз пригвождает меня к полу, и я лишь смотрю вслед уходящему в комнату сыну, с тягостным вздохом пряча лицо в своих ладонях. Я думала, что предпочтя мне красивую любовницу, Медведев нанес мне самый сокрушительный в жизни удар. Когда я корила себя за то, что не сумела заранее распознать происходящие в нем перемены, я была уверена, что хуже и больнее уже никогда не будет. Ведь что может быть страшнее мужней измены? Сейчас же, все произошедшее кажется таким вздором, такой пустой суетой… Видеть, как твой ребенок страдает от тоски по родному отцу, знать, что лежа на своей кровати он оплакивает те дни, что мы уже никогда не проведем втроем, куда больнее, чем представлять своего любимого мужчину в объятиях бессердечной воровки…

— Черт, — не отпуская руки ребенка, торопливо надеваю солнечные очки, прекрасно зная, что даже плащ-неведимка не смогут спасти меня от всевидящего ока Светланы Викторовны, прячущейся от солнца под огромными полями своей шляпы. После утренней перепалки с сыном, я вряд ли сумею найти в себе силы для достойного ответа на ее очередную колкость, поэтому демонстративно отворачиваюсь от ненавистной соседки надеясь, что она сумеет распознать мой сигнал и не станет забрасывать нашу парочку дымовыми шашками.

— Прекрасная погода, не правда ли? — притворная сладость ее голоса, заставляет меня крепче сжать зубы, и непроизвольно усилить захват маленьких пальчиков в своей ладони.

— Прости, — шепчу одними губами, взъерошив волосы на макушке Семена, которые он еще не успел спрятать под тканью своей затасканной бейсболки. Он не спешит мне отвечать, все еще дуясь и не желая мириться с превратностями судьбы, когда мадам Титова, подскакивая со своего места, начинает усердно махать кому-то, в ком видимо признала своего знакомого.

— Эй, может скажешь хоть слово? — легонько щипая Семку за бок, прошу его сменить гнев на милость. — Ты же знаешь, я не могу и минуты прожить без твоих разговоров…

— Милочка, — нагоняет меня голос моей соседки, но я намеренно ее игнорирую, неотрывно следя за тем, как мой сын вышагивает к машине, опустив свою голову.

— Поедем покупать тебе новый рюкзак? Я присмотрела один магазинчик, там огромный выбор ранцев, — пытаюсь зарядить его своим воодушевлением, прекрасно зная, что стараясь задобрить его покупками, лишь подбрасываю поленья в костер, грозящий перерасти в бушующее пламя.

— Да где ж это виданно? Я что должна за вами бежать? — как надоедливая муха дышит мне в затылок сварливая пенсионерка.

— Сем, ответь мне хоть что-нибудь, — я заставляю его остановиться. — Что с тобой происходит?

— Не нужен мне твой рюкзак! И в кино я идти не хочу! Понятно? — вырвав свою ладонь, он оставляет меня одну, недовольно воззрившись на мое побелевшее лицо, замирая рядом с автомобилем. Я достаю из кармана брелок, оглашая улицу звуком снятой блокировки, старательно пытаясь взять себя в руки, пока мой сын устраивается на сидении, громко захлопнув за собой дверь. Во мне целая какофония чувств: боль, смятение, ревность, злость и раздражение на бывшего мужа, лютая ненависть к его невесте (одно это определение запускает неконтролируемый процесс, пробуждая во мне злость и пугающее желание утопить ее в бочке с гуашью), и негодование…

— Будьте добры реагировать, когда я к вам обращаюсь! — материализуясь передо мной, как героиня фантастического блокбастера, Светлана Викторовна гневно тычет пальцем мне в область груди, высокомерно смиряя своим взглядом. — Я что, должна за вами бегать? Не мешало бы быть повнимательнее! Считаете ворон, не замечая окружающих и…

— Может быть, вы начнете записывать все, что вертится на вашем языке при виде меня? Я бы прочла перед сном, не видя, как вы недовольно раздуваете ноздри! — грубо прерываю старушку, глубоко внутри осознавая, что вовсе не на нее я бы хотела сейчас обрушить свой гнев.

— Да, как ты смеешь! Соплячка! — растерявшись от моей дерзости, она заливается краской, становясь пунцовой от распирающего ее недовольства, наступает на меня женщина, заставляя сделать несколько шагов назад. — Я вынуждена тебя терпеть, живя, как в аду! Должна закрывать свои глаза на чинимые тобой неудобства! Слушать, как ты, словно стадо оленей, топчешься по моему потолку и в добавок ко всему терпеть хамство!

— Бедная! Да вы бы перестали вставать по утрам, не будь у меня работы! Вы же как часовой поджидаете меня на этой лавке, чтобы сказать что-то гадкое! Так что не стройте из себя страдалицу, — повышая голос, отвечаю я, бегло взглянув на свою машину, в которой Семен с головой погрузился в игру на своем планшете, смешно наклоняясь из стороны в сторону, словно на самом деле сидит за рулем гоночного авто, а не колесит по виртуальной трассе.

— Вы посмотрите, какая она наблюдательная! Тебя я забыла спросить, когда и где мне сидеть! У меня и без тебя дел хватает, так что не переоценивай свою значимость! Ходит тут с задранным носом!

— Отлично! Тогда перестаньте меня донимать! — в надежде закончить эту бессмысленную баталию, я решаюсь ее обойти, но неугомонная представительница интеллигенции вновь перекрывает дорогу.

— Ты посмотри какая прыткая! — театрально хлопая в ладоши, скалиться на меня Титова, придерживая под мышкой свои пожитки. Затертая обложка то ли книги, то ли ежедневника, сливается с бордовым шифоном ее легкого платья, скрывающего руки в широких рукавах, обрамленных кружевной резинкой на запястьях.

— Меня в машине ждет ребенок! Так что уйдите с дороги!

— Ты уж сначала извинись, а потом иди куда шла! — пресекая мои попытки избавиться от ее общества, противно улыбается мне женщина. Когда я трижды безрезультатно пытаюсь ее обойти, вся моя сдерживаемая ярость прорывается наружу…

— Да что с вами не так? Какого черта вы вечно путаетесь у меня под ногами? Будильник, музыка, топот! Проверьте для начала голову, вы же явно не в себе! Сдайте комнату гастарбайтеру и воспитывайте его с утра до ночи! А меня оставьте в покое! — нарушив все нормы приличия я не могу остановиться. Не удивлюсь, если вся округа сбежится посмотреть на виновницу крика.

— Скажите пожалуйста, какая фифа! Устала она, видите ли, от моего внимания! Если бы ты не отравляла мои будни грохотом, не заливала мою квартиру и не опускалась до оскорблений, я бы тебя и не заметила! А так, будь добра потерпеть! Я вчера целый вечер пролежала с жуткой мигренью, пока твой сынок жужжал, как пылесос, безостановочно чем-то шоркая! Лучше бы объяснила ребенку, что стоит уважать живущих ниже людей…