Подъем (СИ) - Стасина Евгения. Страница 46

— Могла бы помочь, — видимо, ломая голову, куда же теперь запрятать увесистые талмуды, Сергей недовольно отбрасывает толстую пачку каких-то листов на паркет. — Ты же теперь хозяйка!

— Нет уж, работай. Мне нужно привыкнуть к обстановке, составить план по завоеванию территории и решить, куда же теперь пристроить свои пожитки. И потом, официально, в свои права я вступаю завтра, когда привезу сюда сына и пса.

— Черт! Про Дюка я не подумал. Вы решили вопрос с его недержанием? Не хочу, чтобы он изгадил наш диван.

— Наш, — смакую, посылая улыбку натяжному потолку. — Слышишь, как звучит?

— На кой черт тебе все эти вещи? — игнорируя мой сентиментальный настрой, Титов пинает коробку, доверху забитую декоративными безделушками.

— Предлагаешь мне жить в этих спартанских условиях?

— В спартанских? Ты хоть представляешь в какую сумму мне встал ремонт?

— Это твоя самая худшая инвестиция. Взамен ты не получил ничего. Ни уюта, ни элементарной радости для глаза. Завтра куплю огромный фикус. Может, хоть он спасет положение. А то не дом, а выставочный зал современной техники, — немного преувеличиваю, но считаю нужным морально подготовить человека к неминуемому появлению фоторамок на его полках и пушистому ковру в центре комнаты. Всему тому, что любая женщина приволочёт с собой в берлогу мужчины, желая облагородить новое жилище.

— Если все настолько плохо, давай менять. Выкинем к чертовой матери этот комод со всем его содержимым… Не нужно было увольнять Людмилу Петровну. В отличие от тебя, она не позволяла мне тратить время на уборку.

— Ты ей платил!

— Выписать тебе чек? Куда все это распихивать? Я даже не знаю, что это и зачем храню, — болтая в руке обшарпанным брелоком в форме скорпиона, похороненного в пластмассовой коробке с различными мелким вещицами, Титов замирает напротив меня. Я улыбаюсь, а он вновь кидает на пол свою находку, и засунув руки в карманы, вдруг меняется в лице, складывая губы в хорошо знакомой мне ухмылке.

— Тебе же нравится смотреть, как я тут мучаюсь?

— Что ты, — притворно округляя глазами, изображаю ужас. — Просто не знаю, чем тебе помочь…

— Отлично. Я больше палец о палец не ударю, — взяв в руки пульт, Сергей удаляется в кухню, а через минуту падает на диван, отпивая из запотевшей бутылки ледяное пиво. — Посмотрим-ка лучше новости.

Я перевожу свой взгляд на захламленный паркет и открытые двери шкафчиков, недоверчиво изучая расслабленного хозяина, теперь с упоением подтягивающего спиртное:

— Убирай! Ты же развел помойку!

— Вот еще. Я богат! Сказочно! Думаешь, Абрамович протирает пыль в своем доме? — закинув ноги на одну из картонных коробок, где я, кажется, бережно упаковала любимые тарелки, подаренные моей мамой на какой-то праздник, он и не думает двигаться с места.

— Ты не Абрамович! Так что перестань ломать комедию! — я сбрасываю его ноги и уношу свой фарфор подальше, но так и не добившись цели, решаюсь загородить собой экран.

— Сергей! Половина первого! Чем быстрее ты закончишь, тем скорее я разберусь со своими вещами!

— Нет уж. Сама, девочка. Все сама.

— И не подумаю!

— Тогда, будем жить так. В комнате Семы все довольно прилично. Если боишься, что парень упадет в обморок, увидев все это, — обведя пальцем воздух над своей головой, продолжает Сергей, — согласен повесить замок на дверь.

— Вот! — недовольно тычу пальцем ему в лицо. — Я даже еще не переехала, а ты уже ведешь себя хуже некуда!

— Не я первый это начал. Не нужно было тут улыбаться, пока я трудился в поте лица.

— Ладно, — сверкая глазами, кажется, скалюсь и иду на кухню за мусорным ведром. — Отдыхай! Только потом не вздумай ругаться, если случайно я выброшу твою коллекцию ручек или, к примеру, — взяв в руки его тапки, — эти отвратительные калоши!

— Переживу! — не дрогнув ни одним мускулом, он с каменным лицом следит за тем, как я отправляю в корзину его любимую домашнюю обувь. Спустя пятнадцать минут моей безжалостной инквизиции, уничтожающей все то, с чем он жил на протяжении долгих лет, Сергей вымучено вздыхает и, отобрав пакет, под завязку набитый мелочевкой, отправляет его в ящик, расположенный под сидением излюбленного им дивана.

— Пусть лежит здесь, — мы сообща перебираем папки с документами, хоть пользы от меня в этом деле нет и ему приходится перечитывать стопку аккуратно уложенной бумаги, чтобы собственноручно отсеять ненужное.

— Я заказал столик на эту пятницу. Твои родители не имеют ничего против итальянской кухни? — между делом интересуется мужчина, пробегаясь глазами по документам.

— Родители? — я удивленно смотрю ему в глаза, забывая о своих хлопотах, а он лишь добродушно смеется.

— Да. Они же наверняка хотят знать, к кому переехала их единственная дочь. По крайней мере, я бы точно хотел убедиться, что мой ребенок не связался с мерзавцем.

— Думаешь, сможешь их убедить, что я не ошиблась в выборе? — улыбнувшись, толкаю его плечом и отвечаю на поцелуй, когда Титов сокращает расстояние между нами, попутно заправляя прядь моих волос за ухо.

— Хотя бы попытаюсь создать видимость. Думал пригласить свою маму, но сразу два представителя семьи Титовых — явный перебор для твоих неподготовленных родственников.

— Могли бы сыграть на контрасте. На фоне своей мамы ты просто душка.

— Оставим ее на крайний случай. Если почувствую, что твой отец не видит во мне достойного зятя, позову на помощь тяжелую артиллерию.

— Зятя? — я в непонимании замираю, чувствуя, как лицо заливает краска, но быстро беру себя в руки. — Не слишком ли ты разогнался?

— А ты против? Могу называть себя твоим сожителем… Хотя, советую начинать привыкать к этой мысли. Если я продержусь с тобой больше недели, отгрохаем масштабное торжество, — явно шутит Сергей, вставая с пола. — Готово. Можешь приступать к оккупированию квартиры. Только не вздумай стелить в спальне розовое постельное. Иначе будешь спать одна.

Я недовольно оглядываю фронт работ и, вооружившись ножом, начинаю распечатывать коробки, чтобы несколько часов потратить на наведение порядка. Это волнительно, спустя стольких лет брака, развода и самостоятельной жизни вновь делить ванную с человеком, под чьим боком я буду засыпать каждый день, а утром, как порядочная жена, буду готовить ему завтрак и, поправляя ворот рубашки, провожать на работу, целуя его смуглую щеку на прощание…

Известие о нашем с ним переезде, Семен встретил довольно противоречиво. Ссылаясь на то, что не желает покидать знакомые стены, и перебираться в другой район, оставляя своих дворовых друзей, он целый вечер не выходил из комнаты, игнорируя мой призыв пообедать или съесть на ужин любимое пюре с сосисками. Не знаю, что испугало его больше: неизвестность и перемена обстановки, или вынужденное соседство с Сергеем, но я, собрав воедино все свои силы, впервые не поддалась уговорам и все же упаковала его вещи, аккуратно перетянула шпагатом высокие стопки учебников и любимой им фантастики, собрала медали и грамоты под чутким контролем его обиженных глаз. Теперь же, когда наша квартира выглядит брошенной, мы вместе стоим в прихожей, обводя взглядом хорошо знакомые стены.

— Зачем мы должны переезжать? — пора бы начать считать, в который по счету раз Семен задает мне этот вопрос.

— Затем, что теперь мы будем жить втроем. Тебе обязательно понравиться новая комната, — я присаживаюсь на обувную полку, ухватившись за угол комода, когда конструкция начинает покачиваться под моим весом.

— Нам и вдвоем было хорошо! Разве я тебе не помогал? Ведь можно и дальше жить здесь!

— Нельзя, Сема. Мне казалось, что Сергей тебе нравиться…

— И что? Теперь из-за этого я должен бросать друзей?

— Ты так говоришь, словно я увожу тебя в другой город! Пятнадцать минут на автобусе и вся твоя компания в сборе. Если тебя это успокоит, обещаю лично возить тебя на машине.

— Это будет не то! Я уже не смогу выйти погулять, когда увижу, что Колька и Тоха играют в мяч! И не смогу ходить в гости к Женьке!