Подъем (СИ) - Стасина Евгения. Страница 8

— Ты любишь его?

— Я ожидала чего-то подобного, — смеется невеста, беззаботно откинувшись на сидении. — Кому она нужна, эта любовь? Мне хорошо с ним. Во всех отношениях. И этого вполне достаточно для счастливой семейной жизни.

Волю слезам я даю лишь вечером. Не потому, что я плохая подруга, испытывающая черную зависть к девушкам, с которыми когда-то носила одну на троих юбку, а лишь потому, что на их фоне вдруг осознаю, как я несчастна и одинока. Огромный, важный кусок моей жизни был вырван чужой рукою и безжалостно растоптан. Все, что уже никогда не осуществиться стало вдруг так явственно необходимо, что раздирающая душу тоска, с которой я всеми силами пыталась бороться на протяжении года стала еще осязаемей, словно протяни руку, и сумеешь почувствовать ее вязкую тягучую прохладу.

Субботнее утро наступает внезапно. Я просто распахиваю глаза, садясь на своей постели, откидываю одеяло и, накинув халат, бреду в ванную комнату. Родители еще спят, что совершенно неудивительно, если учесть, что на часах лишь половина шестого. Заглянув в комнату сына, я ненадолго застываю в дверях, любуясь его беззаботным личиком, стараясь не думать о том, что не застану его завтрашнее пробуждение. В голове куча мыслей, спасти от которых не может ни прохладный душ, ни свежезаваренный кофе, ни мои хлопоты у плиты или попытки забыться с помощью уборки. Сегодня тяжелый день. Я впервые увижу бывшего мужа, вручу сыну набитый вещами рюкзак и буду терзаться прожигающей душу ревностью… Глупо, скажите вы? Ни я первая, ни я последняя, кто вынужден приспосабливаться ко всем прелестям жизни после развода, но первый шажок навстречу мужчине, предавшему все свои обещания, сделать, отчего-то, невыносимо трудно. Страх, липкий, с неуемной скоростью разрастающийся внутри, с каждой минутой лишь крепнет, не давая возможности мыслить позитивно. И даже радостное лицо сына, предвкушающего выходные в компании любимого папы, не способны заглушить сковавшую меня боль.

— Ты чего так рано проснулась? — завязывая домашний халат, обращается ко мне мама, и неторопливо наполняет свою кружку бодрящим напитком.

— Что-то мне не спится.

— Маша, — усаживаясь напротив, говорит она спокойно. — Ты все делаешь правильно. Ребенку нужен отец… Как бы нам ни хотелось, но порою, приходиться переступать через себя ради счастья наших детей.

— Знаю. Просто боюсь, что Рита не сможет его полюбить… Вдруг она станет его обижать… Или… Чем он будет питаться? Я даже не знаю, умеет ли она готовить… Не знаю, как они живут. Может, у них по всей квартире расставлены банки с растворителями и замоченными в нем кистями… Ножи, розетки, да куча всего, чем ребенок способен себе навредить. У нее ведь нет опыта…

— Перестань себя накручивать. Максимум, чем она сможет задеть Семена — это своим безразличием. Уверена, Андрей не допустит слез собственного сына.

— Этот Андрей разрушил нашу семью, совершенно не думая о том, что ребенок будет страдать, — гневно бросая чашку в раковину, отвечаю на мамину реплику.

— Уверена, он не раз корил себя за это. И как бы там ни было, через это придется пройти. Когда-нибудь и ты приведешь в дом мужчину, к которому Семе нужно будет привыкать. Жизнь не стоит на месте.

— К черту, мне больше никто не нужен!

— Это пока. А как только ты отпустишь ситуацию, переболеешь и сумеешь окончательно смириться, сама поймешь, что одиночество — не лучший сценарий для твоего будущего.

Кто знает, если ли хоть доля истины в маминых словах, смогу ли и я когда-то довериться другому человеку, но на данный момент я выношу себе неутешительный вердикт — я невероятная трусиха! Стою у окна в гостиной и наблюдаю за тем, как мой отец выводит из подъезда ребенка, сухо жмет руку Медведеву, не стремясь завязать диалог, как Семен прижимается к поджарому телу своего папы, передает свой набитый игрушками ранец, замешкавшись у пассажирской двери внедорожника, которая внезапно открывается и являет моему взору виновницу пролитых мной слез. На ней укороченные джинсы, лоферы и слетающая с одного плеча широкая футболка. Кажется, и она сменила цвет своих волос, поскольку спадающие ниже лопаток локоны теперь насыщенного черного цвета. Я вижу, как мой отец, вплотную подходит к Андрею, что-то нервно ему говоря, задерживается взглядом на девушке, своровавшей мое женское счастье, целует внука и направляется к подъезду, в последний раз поворачивается на эту милую пару, и горько сплевывает на асфальт, явно находя разыгравшуюся сцену тошнотворной. Я забываю, как надо дышать, когда Марго присаживается на корточки перед моим ребенком, льнущим к бедру Андрея, и так и не поднимает своей головы, чтобы взглянуть на незнакомку. Время словно остановилось, звуки отошли на второй план, и единственное, что я слышу в этот момент — закладывающий уши стук собственного сердца. Я не знаю, о чем они говорят, куда собираются, но вот все словно отмирают и торопливо устраиваются в салоне, отрезая мне возможность, разглядеть происходящее.

- Вот ведь сукин сын! — слышу недовольный голос отца из прихожей. — Еще и любовницу свою привести не постыдился!

— Что ты ему сказал? — севшим голосом интересуюсь у своего защитника.

— Что сказал? Сказал, кто он есть и кем является! Ноги бы ему повырывать, подлецу!

— Папа!

— Что «папа»? — никак не может успокоиться. — И где только были мои глаза, что не разглядел, за кого дочь отдаю!

— Миша, не забывай о давлении! Что теперь себя корить! Одному Богу известно, что нам судьбой уготовано! От всего не убережешь!

— От всего, может, и нет! Но вот от таких проходимцев — святая обязанность!

Я больше не слушаю, о чем говорят родители, закрываюсь в спальне, и оплакиваю свою учесть, с трудом сдерживая стоны. Терять любимого человека всегда невероятно больно… Больно осознавать, что мы больше не проснемся в одной постели, не станем спорить над тем, какой же нам посмотреть фильм, не будем строить совместных планов. Впервые увидев их вместе, счастливых и беззаботных в своем стремлении быть рядом и дарить друг другу тепло и заботу, я словно вернулась назад, в то июльское утро, когда молила супруга одуматься, вырывала сумку из его рук, прося дать нам последний шанс. Только сейчас намного больнее — его совместная жизнь с другой женщиной перестала быть иллюзорной, рожденной лишь в моей голове. Вот они, рядом, о чем-то беседуют, шутят, придумывают, как провести выходные… А я обнимаю колени, подтягивая их груди, и упиваюсь слезами, отчетливо осознавая, что на всем белом свете в эту минуту, не найти человека несчастней…

— Я никогда тебе этого не прощу, — в сотый раз обращаюсь к сияющей рядом подруге, утонувшей в бесчисленном множестве кружевных оборок ее свадебного платья.

— Ты мне еще спасибо скажешь, когда вдоволь насладишься восхищенными взглядами собравшихся в ресторане мужчин. Господи, — переключая свое внимание на девушку, уже час старательно подцепляющую невидимками завитые локоны, нервно заявляет невеста, — можно поаккуратней? Я же не йоркширский терьер, которого вам привели на стрижку! Вы мне уже половину волос выдрали!

Я, как, впрочем, и мастер по прическам, с пониманием отношусь к ее нервозности, старательно избегая своего отражения в зеркале, и устраиваюсь на мягком кремовом пуфике, отгоняя нерадостные мысли о том, что в выбранном Светкой наряде, я, скорее, похожа на дорогую стриптизершу, нежели на благочестивую мать первоклассника. В глазах до сих пор рябит от яркого красного цвета моего откровенного платья, которое я бы вряд ли позволила себе выбрать на такое торжественное мероприятие, если бы в свое время не разрешила Ивановой самой спланировать мое одеяние. Единственный аргумент, который она сумела привести в защиту такого провокационного наряда — его прекрасное сочетание с цветовой гаммой, в которой будет оформлен банкетный зал.

— Так как я выгляжу? Только честно! Возможно, я больше никогда не пойду под венец, так что для меня безумно важно быть на высоте! — вставая в самом центре гостиничного номера, где мы с ней провели минувшую ночь, интересуется у меня девушка, приводя окружающих в ужас подобным заявлением. — Что? Не надо делать такое удивленное лицо! В отличие от тебя, я не собираюсь жить в ванильных фантазиях о нерушимости брачного союза с мужчиной, который хоть и довольно неплох, но все же ничем не отличается от любого другого самца!