Дом яростных крыльев (ЛП) - Вильденштейн Оливия. Страница 18

Их эмоциональный рассказ о королевском пире как рукой снимает моё опьянение.

Протрезвев, я встаю и шёпотом желаю всем спокойной ночи.

Антони тоже встает и настаивает на том, чтобы проводить меня домой. Поскольку снаружи всё ещё темно, я не сильно сопротивляюсь. По правде говоря, я рада его компании. Антони, может быть, и не Данте, но я ему доверяю.

Мы неторопливо идём вдоль канала, и я, наконец, задаю ему вопрос, который занимал мои мысли весь последний час.

— Я знаю, что магическая защита вокруг Шаббе не даёт его жителям попасть в наши воды, но что, если кто-то из них уже был там?

Мой вопрос приковывает его ботинки к мощёной улице и заставляет его пальцы напрячься у меня на пояснице.

— Защита должна была затянуть их обратно. Магия, которая была использована, примагничивает их кровь и силой притягивает их тела обратно на остров.

Так рассыпается моя теория о том, что Бронвен — жительница Шаббе.

Когда мы снова возобновляем шаг, я говорю:

— Марко следовало отправить Данте на Шаббе, а не в Глэйс.

Антони фыркает.

— Только если бы он хотел убить своего брата.

Я резко вдыхаю.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что Коста убил дочь королевы и использовал её кровь, чтобы создать магический барьер между их островом и остальным миром.

Моя челюсть отвисает так низко, что подбородок сейчас без сомнения касается моих ключиц.

— Жители Шаббе презирают семью Регио так же сильно, как Регио презирают жителей Шаббе.

Значит, жители Шаббе не помогут Данте заполучить трон.

Мне приходится опять начинать сначала. Единственный плюс — это то, что сейчас у меня больше информации, чем когда я получила первый кусочек головоломки. Хотя ничего из этого не помогает мне понять, каким образом пять птиц приведут Данте к трону.

Антони сжимает мою талию.

— Когда-нибудь мир всё же наступит.

Я хмурюсь, потому что не знала, что у нас идёт война.

ГЛАВА 11

Весь вечер Антони вёл себя как настоящий джентльмен, тогда почему я чувствую себя так, словно изменила принцу с красивым рыбаком? Потому что Бронвен заложила мне в голову мысль о том, что Данте и мне суждено пожениться?

Звёзды сегодня такие яркие, что цветущие лианы, поднимающиеся по боковым стенам нашего дома, напоминают мишуру, которой украшают Люс с первым снегом и оставляют до первого цветения. Йоль — один из моих любимых праздников, и не потому, что я родилась в самый короткий день в году, а потому что праздничное настроение захватывает всех жителей Люса, и всё вокруг сверкает, включая наш мрачный канал.

Когда мы доходим до входной двери, рука Антони, которая всё то время, пока мы шли от таверны, находилась у меня на пояснице, начинает скользить вверх по моей спине. Он нежно обхватывает мой затылок и наклоняет мою голову назад. В сотый раз я выталкиваю Данте из своих мыслей, потому что вовсе не Данте сделал эту ночь такой особенной.

Я медленно вдыхаю и выдыхаю, ожидая, что губы Антони опустятся на мои, но он не целует меня, а только смотрит на меня так пристально, что моя плоть нагревается.

Я пытаюсь считать выражение его лица, но он такой сосредоточенный, такой серьёзный, что я не могу понять, что творится у него в голове. В конце концов, я сдаюсь и бормочу:

— Что такое?

— Я всё ещё пытаюсь осознать, что губы Фэллон Росси касались моих губ, и не во сне, а наяву.

Моё сердцебиение ускоряется.

— Я тебе снюсь, Антони?

— Каждую ночь с тех пор, как я опрокинул на тебя поддон с рыбой.

Ах да, наша первая встреча была далеко не милой, и в ней было много острых словечек. Едва я переступила порог «Кубышки», как Сиб сморщила нос и указала на свою комнату, располагавшуюся на самом верху таверны, попросив меня посетить её ванную и переодеться.

— Это было три года назад… Я никак не могу досаждать тебе во снах каждую ночь.

— Ты мне не досаждаешь, ты меня очаровываешь.

Он, наверное, преувеличивает, потому что он и Сибилла переспали в прошлом году. Не говоря уже обо всех остальных женщинах, с которыми я его замечала. Он никак не может думать обо мне, лежа рядом с ними. Даже во сне.

— Нет никакой необходимости в этой сладкой лжи, ты и так уже завладел моим вниманием.

Его кривоватая улыбка исчезает с лица.

— Это не ложь.

Это потому что я ему отказала. Неприступность вызывает одержимость. Я хорошо об этом осведомлена. Только вот теперь, по словам сумасшедшей дамы из Ракса, я могу получить Данте.

Я мысленно разделяю имя принца на буквы и разрешаю тёплому летнему ветерку унести их прочь, после чего хватаюсь за воротник рубашки Антони и притягиваю его к себе. Он прижимает меня к входной двери, упёршись всеми твёрдыми частями своего тела в мягкие изгибы моего.

— Боги, ты даже не представляешь, что я хочу с тобой сделать, Фэллон Росси.

Он проводит костяшками пальцев по моей шее, спускаясь в сторону ключиц, затем своим неплотно сжатым кулаком скользит вверх к моему подбородку и запрокидывает мою голову, чтобы наши губы оказались на одной линии.

Моя кровь вскипает от его слов. Я хочу знать о том, что он хочет со мной сделать. Я хочу это попробовать, но я не могу привести его наверх, когда мама и бабушка находятся дома. Наши стены слишком тонкие, а Антони слишком огромный и не сможет войти незамеченным.

Мне, может быть, и двадцать два, но мне всё равно кажется неправильным приводить парня домой. Интересно, буду ли я когда-нибудь чувствовать себя иначе? Возможно, когда мой возраст достигнет трёхзначных значений…

Он прижимает руку к деревянной поверхности рядом с моей головой и касается лбом моего лба. Ещё один глубокий дрожащий вдох — и вот наши губы соединяются. И какие же невероятные звуки он умудряется сорвать с моих губ с помощью своего умелого языка! Его бёдра врезаются в меня в медленном и страстном танце, и тепло начинает собираться за моей грудной клеткой и между ног.

Сегодняшняя ночь кажется мне какой-то нереальной. Точно лёгкий сон, который должен исчезнуть, подобно утренней росе при первых лучах солнца.

Антони проходится зубами по моей нижней губе, дразня мою разгоряченную кожу. Он начинает покусывать её, словно напоминая мне о том, что он настоящий. Это по-настоящему происходит. Мы по-настоящему происходим.

Спустя ещё одну сладострастную минуту, я отрываю от него свои губы.

— Антони, нам надо…

Дверь у меня за спиной резко открывается, и мы падаем. Каким-то чудом, и это чудо — ладонь Антони — мы не врезаемся в плитку в виде медовых сот.

— Буонсера, синьора Росси.

Шею Антони заливает краска, распространяясь на его подбородок.

Бабушка прищуривает зелёные глаза и смотрит на его лицо, а затем на руку, которой он обхватил меня за талию. Он убирает её, точно ребёнок, которого поймали на воровстве конфет из банки.

— Добрый вечер, синьор Греко.

Он проводит ладонью по лицу, словно пытается стереть с него румянец.

— Антони как раз провожал меня до дома, нонна.

Либо из-за бабушки, либо из-за того, что кожа Антони теперь покрыта пятнами, как у Маттиа, я не могу сдержать улыбку.

— Не нужно устраивать ему допрос с пристрастием.

— Провожал домой, говоришь?

Её взгляд нисколько не смягчился, и она продолжает смотреть на бедного Антони.

— У вас какие-то трудности с тем, чтобы найти дверную ручку?

Моя улыбка становится шире.

— Мы ещё не начинали её искать.

Она бросает на Антони суровый взгляд, прямо как тот крепкий чай, который она заваривает утром и вечером.

Я больше не улыбаюсь.

— Перестань, нонна. Антони не сделал ничего плохого.

Внимание моей бабушки, наконец, перемещается с бедного парня на меня.

— Где ты была всю ночь, Фэллон?

Радужки её глаз теперь такие же тёмные, как лес на материке, а линия роста ресниц сделалась тёмно-лавандового цвета.

Я поворачиваюсь к Антони и быстро шепчу: