Дом яростных крыльев (ЛП) - Вильденштейн Оливия. Страница 20

Я не сомневаюсь в том, что он знает, как я выгляжу. И поскольку я тоже знаю, как он выглядит, я уверена, что никогда не встречалась со своим дедом лицом к лицу.

Вопрос Сибиллы заставляет меня задуматься над тем, могла ли бабушка лгать мне насчёт характера деда? Что если он не был таким неприятным, каким она его рисовала? Что если он не ненавидел меня? Что если единственная причина, по которой он меня не навещал, заключалась в том, что она держала его на расстоянии?

Все эти вопросы разбиваются одним простым неоспоримым фактом: если даже он меня и любил, он никогда не пытался меня найти. Что это за генерал, который ведёт армию в бой, но боится зайти в дом своей бывшей супруги?

Я испускаю очередной вздох и заставляю себя принять сидячее положение.

— Расскажи мне, как всё прошло.

Сиб подходит к моей маленькой кровати и приземляется на помятые простыни.

— Волшебно. По-королевски.

Большие серые глаза Сибиллы сверкают так, словно блёстки, украшающие её высокие скулы, попали ей на ресницы. Секунду спустя она сменяет тон.

— Отвратительно. Просто отвратительно.

Я шлепаю её, потому что знаю, что она лжёт, чтобы утешить меня. Так и поступают друзья.

— Я не завидую. Я сама довольно приятно провела ночь.

— Распивая эль?

— Распивая эль.

— И не одна, верно?

— Не одна. Разве ты забыла клятву на соли, которую мы дали? Не пить в одиночестве, пока нам не исполнится, как минимум, двести лет и нас не потаскает жизнь.

Она закатывает глаза.

— Нам было девять.

— И всё же я клянусь, что была не одна. Со мной была Джиа.

— И?.. То есть, я, конечно, люблю свою сестру, но она довольно чопорная.

— Джиа не чопорная.

Сибилла приподнимает бровь.

— Эм. Моя сестра только и делает, что работает, работает, работает. И она даже близко не социализируется, а тем более, если это подразумевает распитие алкоголя.

— Ну, она была со мной и пила.

— Эль? Ты, правда, пила эль?

Сибилла морщит нос, потому что это самый дешёвый вид алкоголя, который только существует в Люсе, и который не одобряется каждым, в ком есть хоть капля фейской крови.

— Эль едва ли самое ужасное, что попадало мне в рот. Помнишь тех склизких моллюсков, которых заставил нас съесть Фибус?

Она делает вид, что её тошнит.

— О, Боги, не напоминай. И почему мы на это согласились?

— Для того чтобы он перестал ходить вокруг да около девушки, которая ему нравилась, и пригласил её на свидание.

— Ах, да. Мы с тобой… всегда такие самоотверженные.

Я смеюсь, так как я до сих пор помню красные пятна на щеках пятнадцатилетнего Фибуса, когда тот подошёл к объекту своих желаний и спросил её, не хочет ли она посмотреть на звёзды с неприлично огромной крыши его родителей.

— Кто ещё был на этой вечеринке с элем помимо моей сестры?

Выражение моего лица становится настороженным. И хотя я знаю, что она не влюблена в Антони, и никогда не была, чувство вины, точно червяк, проникает сквозь мою тонкую ночнушку прямо мне в грудь.

— Антони, Маттиа и Риккио.

Её ресницы взмывают высоко вверх.

— Ага! У кого-то появились секреты.

Она наклоняет голову и прищуривается, словно пытается разгадать загадку.

— Предположу, что это Маттиа.

— Что Маттиа?

— Мне интересно, из-за кого так покраснели твои щёки, и кто оставил этот засос у тебя на шее?

Я касаюсь участка кожи, на который она смотрит, выразительно улыбаясь.

— Это не Маттиа.

Уголки её губ дрожат.

— Риккио?

Я качаю головой, и её улыбка исчезает.

— Надеюсь, это Джиана.

— Почему?

— Потому что Антони — полнейший ловелас.

— Ты с ним спала.

— И я о том же. С ним переспало пол Люса, и только потому, что другая его половина — мужчины, которые Антони не интересуют.

— Я всё ещё не понимаю, почему он не может мне нравиться. Если только ты не ревнуешь. В таком случае, я отступлю.

— Дорогая, я совершенно точно не ревную.

Она хлопает меня по ноге.

— Передай-ка мне соли, я могу тебе это доказать.

— Я тебе верю.

Я сгибаю колени и притягиваю их к груди. Меня расстраивает то, что моя лучшая подруга не хочет меня поддержать.

— Я знаю о репутации Антони, но я всё ещё не понимаю, почему я не могу воспользоваться его умениями.

Сибилла вздыхает.

— Потому что ты, моя дорогая Фэллон, привязываешься, и я знаю, что он предлагал тебе выйти за него, но он никогда не выполнит своего обещания.

— Я не хочу за него замуж.

— Ты хочешь сказать, что тебя устроит, если ты станешь очередной зарубкой на кровати этого мужчины?

— Да, — раздраженно рычу я. А ещё устало. Но в основном раздраженно.

Немного помолчав, она выдыхает:

— Хорошо.

— Что хорошо?

— Хорошо, я поддержу твоё решение.

— Ты моя лучшая подруга. Ты обязана поддерживать все мои решения, даже ужасные.

Сибилла плюхается на спину и потягивается, вытянув руки над головой.

— Да, да.

А я наконец-то свешиваю ноги с кровати и встаю.

— А теперь расскажи мне в мельчайших подробностях о празднике.

Сибилла не пропускает ни одной детали, и к концу её рассказа, я чувствую себя так, словно побывала на королевском балу вместе с ней, Фибусом и тысячей других нарядных фейри.

Не сводя глаз с зеркала над туалетным столиком, я спрашиваю:

— Ты случайно не видела во дворце каких-нибудь статуй птиц?

— Статуй птиц?

Несмотря на то, что мои волнистые волосы уже стали мягкими и блестящими, я продолжаю расчесывать их гребнем из щетины кабана.

— Я слышала, как кто-то упоминал красивую статую, и поскольку я, как ты знаешь, люблю животных…

— Я ничего такого не видела, но опять же, нас всех согнали в сад, где было по сотне фейри на квадратный сантиметр, в прямом смысле, и ещё столько же эльфов. В общем, народу было много. Я могла её пропустить.

Сибилла редко что-то пропускает. По крайней мере, до третьего стакана фейского вина. Её ответ даёт мне понять, что статуя ворона, которую я ищу, не выставлена в саду, а значит остается, ох… весь остальной замок.

Я начинаю перебирать в голове людей, которые могут об этом знать.

Бабушка?

Её я точно не могу спросить.

Като?

Моё любопытство может дойти до кого-то из королевского двора: либо до моего деда, либо до одного из двух монархов, либо, что ещё хуже, до бабушки.

Я опускаю гребень, и мои мысли останавливаются на человеке, который уже бывал в частных королевских владениях.

— Катриона.

— Ты уже слышала? Такая прилипчивая.

— Что слышала?

— Она так и висла на Марко.

Сиб морщит нос.

Я хмурюсь, потому что Сибилла никогда раньше не осуждала куртизанку.

— Это её работа.

Сибилла переворачивается на живот и приподнимается на локтях.

— Да, но это была церемония в честь его помолвки. Его бедная будущая невеста была такой несчастной, что мне даже захотелось её обнять, а ты знаешь, как сильно я ненавижу обниматься с незнакомцами.

— Я не имела в виду прошлую ночь, но я согласна, это довольно безвкусно.

Похоже, наречённой невесте Марко предстоит к этому привыкнуть. Мимоходом я задаюсь вопросом: а стал бы Данте изменять своей наречённой невесте? Но от этих мыслей у меня начинает болеть живот, поэтому я отгоняю их прочь.

— Но я должна отдать должное Эпонине. Она стоически всё это переносила.

Сибилла вздыхает и переводит взгляд на безоблачное голубое небо.

— Подумать только, женщины мечтают выйти замуж за королей. Какая это, должно быть, несчастная жизнь.

— Только если это не брак по любви.

Он искоса смотрит на меня.

— С каких это пор монархи женятся по любви?

Они не женятся по любви, но это скоро изменится.

Может быть.

Я распрямляю плечи.

Никаких «может быть». Это изменится, когда я стану королевой Данте.

Она закатывает глаза.

— Ты слишком много читаешь.

— А ты слишком мало.