Завораш (СИ) - Галиновский Александр. Страница 18

Времени выяснять, что с ним стало, у Спитамена не было.

Окно находилось всего в нескольких шагах от него, и сфера светилась достаточно ярко, чтобы преодолеть это расстояние, не угодив в один из колодцев. Примерно таким же было расстояние, отделявшее его от галантерейщика.

Зная, насколько проворным может быть паук, Спитамен решил не искушать судьбу. На самом деле расстояние ничего не значило — достаточно было одного взмаха алебардой, чтобы снести ему голову.

Спитамен наблюдал, как медленно, словно во сне, лезвие на длинном древке поднимается в воздух.

Он вытянул перед собой руку с зажатой в ней сферой.

— Не знаю, что это, — сказал Спитамен, — Но оно явно тебе необходимо.

Единственное, чего он добивался — это выиграть немного времени.

— Вот, что, — говоря это, Спитамен сделал незаметный шажок навстречу лавочнику, став на ладонь ближе, — Я с удовольствием отдам тебе эту… Вещь.

В последний момент ему пришлось подыскивать подходящее слово, поскольку он действительно не знал, как называется то, что с таким рвением стремились отнять у него почти все.

Снизу донёсся сдавленный стон узника. Это подсказало Спитамену, как действовать дальше.

— Эй, — сказал он, — Я отдам тебе… это.

Он вновь сделал ударение на последнем слове, подчёркивая важность заключённого в кулак предмета.

— Отдам, если позволишь подняться по лестнице и выйти из магазина. Оставлю на столе у входа. Или, — Спитамен кивнул в сторону ямы, — Брошу туда.

Любому другому на месте лавочника было бы все равно. Однако как Спитамен начал подозревать, в нем было гораздо больше звериного, чем могло показаться на первый взгляд. Подобные модификации потому и запрещены, что накладывают специфический отпечаток на своего обладателя. И чем значительнее модификация, там более заметный след они оставляют.

Паук в центре паутины. Это была вовсе не фигура речи, символизирующая жадного до денег торговца. Это и в самом деле было так.

В гибриде было больше от животного, чем от человека. И подобно многим зверям в затруднительной ситуации, он действовал единственным доступным ему способом: замер.

Спитамен знал: сейчас все чувства паука сосредоточены на нем одном. Не поможет ни обманное движение, ни резкий выпад. Даже если бы у него оставались силы после стычки с узником, он не сумел бы противостоять человеку с алебардой наперевес. И будь оружие сколько угодно тупым за все столетия, что ему пришлось лежать без дела, удар стального лезвия будет весьма неприятным. А, значит, оставалось одно — убедить лавочника.

Снизу раздался очередной стон, а затем — поток цветастой матросской брани.

Наверняка матрос, подумал Спитамен. Подобран пьяным в одной из грязных подворотен Завораша. Вряд ли кто-то будет искать такого и уж точно никто не удивиться его внезапному исчезновению. В доках, куда сам Спитамен не раз являлся в поисках работы, люди приходили и уходили, и никто не интересовался их именами, скорее даже наоборот — никто не желал обременять себя подобным знанием.

— Вот, — сказал Спитамен, делая ещё один небольшой шажок навстречу лавочнику, — Забирай. А я поднимусь по этой лестнице и уйду. Клянусь, я больше никогда не войду в двери твоей лавки.

Даже для собственного слуха Спитамена все это звучало слишком фальшиво. Паук продолжал наблюдать за ним из-за стёкол своих темных очков.

— Так мы… договорились? Я просто выйду отсюда, хорошо?

Спитамен продолжал держать вытянутой руку с зажатой в ней сферой. И хотя сомкнутые пальцы мешали свету вырваться наружу, Спитамен каким-то образом ощущал, что тот стал ярче. Как тогда, когда он заглядывал в колодец, пытаясь разогнать тьму.

— Вот так, — Ещё один крохотный шажок. Руку Спитамен так и не опустил, — Ты же не против, верно?

Можно ли вообще договориться с пауком?

Как ни странно, Спитамен не испытывал горечи от того, что вынужден был умолять. Когда живёшь на улице, приходится делать вещи и хуже.

Интересно, что сказал бы его отец, видя, как сын унижается?

Скорее всего, отвернулся бы и прошёл мимо. Если что-то и оскорбляло чувства владыки нома, так это чьё-то бессилие.

Не потому ли Спитамен был изгнан из дома? Не изгнан, поправил он себя. Он ушёл самостоятельно. Никто меня не выгонял.

Увы, память и здесь подставила подножку. Перед глазами возник образ отца, указывающего на дверь.

Ушёл, конечно, на собственных ногах. Но ушёл бы, если бы не выгоняли?

К слову, сделать это оказалось не так сложно. Он-то считал, что уходит в большой мир, где сколько угодно белой смолы, развлечений и прочего… Теперь в прошлое канули даже те времена, когда собственное невежество казалось ему чем-то забавным.

— Давай сюда, — лавочник протянул руку.

В том, что конкретно ему было нужно, сомнений не оставалось.

Впоследствии Спитамен неоднократно думал, что же сыграло решающую роль. Возможно то, что гибриду пришлось ненадолго отнять руку от древка алебарды, в результате чего довольно увесистое оружие оказалось лишь в одной руке — левой. Или то, что незадолго до этого он вспоминал об отце и о том, как одним взмахом руки он разделил Спитаменову жизнь на «до» и «после». Сам он любил думать, что второе.

Сделав очередной шаг навстречу лавочнику, Спитамен разжал пальцы.

Свет сферы был настолько ярким, что казалось, в подвале вспыхнуло маленькое солнце. В тот момент, когда вспышка ослепила паука (даже несмотря на тёмные очки), Спитамен решил действовать.

Ногой он ударил по одной из паучьих конечностей. Свободной рукой он поймал за древко алебарду, которая уже начала движение. Другой рукой, в которой по-прежнему была зажата сфера, ударил пауку под подбородок. Как и предполагалось, плоть там оказалась вполне человеческой, мягкой и податливой. Что было действительно неожиданно — так это эффект от удара. Неким образом сфера повлияла на силу тычка: лавочника буквально отбросило в сторону. Сам Спитамен никогда не смог бы нанести такого удара. На мгновение он потерял паука из виду. Все закончилось куда быстрее, чем он ожидал.

Перехваченную в полёте алебарду Спитамен отбросил в сторону. Затем он с удивлением понял, что лавочник угодил в один из колодцев. Спустя два удара сердца послышался сдавленный крик, а затем до его слуха доносились звуки борьбы. Подойдя к краю ямы, Спитамен увидел, что узник оседлал паука сверху и наносит беспорядочные удары: по голове, шее, туловищу. Лавочник пытался сопротивляться, но безуспешно, единственное, что ему удавалось, это прикрывать руками лицо, слабо защищаясь от наносимых ударов. Все его четыре паучьи конечности, включая ту, которую повредил Спитамен, скребли по стенам колодца, оставляя в камне глубокие царапины.

Спитамен не стал дожидаться, окончания драки. Оставив обоих, он двинулся было к лестнице, но передумал.

Глупец! Не хватало ещё встретить кого-нибудь в магазине.

И Спитамен направился к окну.

В последний момент он вспомнил о предмете в своей руке. Разжав пальцы, и убедившись, что сфера цела, он сунул её в карман.

Окно оказалось узким, но не настолько, что в него невозможно было протиснуться. Оно располагалось у самого уровня мостовой, поэтому если изнутри Спитамен карабкался, помогая себе ногами, то наружу он выбрался ползком.

Никогда ещё городской воздух не казался ему таким приятным. Даже вонь подворотни, где он оказался, была в тысячу раз ароматнее запахов подвала.

Пройти по-тихому, найти укромное место, чтобы отдышаться — вот, что сейчас было нужно.

Встав с мостовой и кое-как подобрав выбившуюся из штанов рубашку, Спитамен направился в узкую улочку слева. Дома здесь стояли так близко друг к другу, что между ними едва могла проехать телега. Окон ни на первом, ни на втором этаже не было — лишь узкие бойницы для циркуляции воздуха.

Наверняка все окна на парадной стороне и смотрят на улицу. Но даже здесь стоило быть осторожным: суда по запаху, именно здесь местные жители избавлялись от содержимого своих ночных горшков.