Завораш (СИ) - Галиновский Александр. Страница 19

— Эй, ты! Оборванец! — Раздалось внезапно сзади, — Стой!

Спитамен прибавил шагу. Ему не было нужды оборачиваться, чтобы услышать удары тяжёлых сапог, скрип кожаных ремней и глухие удары опоясывающих ножны металлических колец.

— Стой, кому говорят!

А затем все прекратилось — и топот, и скрип кожи, и металлическое позвякивание. Спитамен ускорил шаг, надеясь свернуть за поворот раньше, чем один из солдат сумеет взять прицел. Затем побежал. У него за спиной щёлкнуло, словно кто-то взвёл курок.

А затем раздался выстрел.

ГРЁЗЫ В ЦАРСТВЕ ГРЁЗ

Это сон? Он спит?

Иначе как объяснить, что он вновь оказался дома, а вокруг хлопочут слуги?

Жизнь в поместье номарха никогда не останавливается — ни днём, ни ночью. Поэтому солнце за окном или луна — открыв глаза, можно увидеть одну и ту же картину: слуги готовят смену одежды, зажигают или гасят свечи, убирают остатки еды или наоборот, несут новые перемены блюд. Слуги — вот кто истинные хозяева этого дома.

Спитамен едва не рассмеялся этой мысли. И как это не приходило ему в голову раньше? Ведь в доме есть куча мест, где он ни разу не бывал, даже не заглядывал. А знает ли он как далеко простираются владения номарха? Все это когда-то будет принадлежать ему, если…

Если…

Внезапно он вспомнил падение в воду, выстрелы, свой визит в галантерейную лавку и все то, что произошло потом.

Это тоже сон?

Может ли быть так, что он спит в удобном кресле на террасе отцовского дома, в изголовье стоят пара слуг с опахалами, а рядом — поднос с охлаждённым вином. Достаточно лишь протянуть руку.

— Эй, ты!

Спитамен открыл глаза. И тут же закрыл их. То, что он увидел, не понравилось ему.

— Эй!

Кроме самого Спитамена, в комнате находились двое. Тот, что сидел напротив, был высоким и тощим. Это был обладатель самых шикарных волос, что Спитамену доводилось видеть. Густые и белокурые, они спускались ровными прядями по обеим сторонам лица правильной формы. Глядя на него, можно было предположить, что оно принадлежит аристократу с исключительно правильным воспитанием. Казалось, выражение вежливой скуки никогда покидало его лица.

Другой был ему полной противоположностью. Коренастый и широкоплечий, он едва помещался в нагрудник из свиной кожи и стальные наручи, из которых выглядывали огромные мясистые ладони. Его лицо было под стать фигуре: тяжёлое, изрытое оспинами, покрытое следами многочисленных потасовок.

Ох, ну почему всегда Тощий и Толстый?

Словно услыхав эту его мысль, толстый хохотнул. Прозвучало это так, словно где-то ветер пронеся между рядами плотно стоящих друг к другу надгробий. Худой по другую сторону стола остался невозмутим.

— Ну? — Сказал он, — Ты скажешь по доброй воле или как?

Спитамен все ещё часто моргал, не в силах прийти в себя. Обрывки воспоминаний никак не хотели складываться в цельную картину. Он не помнил, как оказался здесь. Ни малейшего намёка на то, где он находился, как и на то, кем были эти двое.

Стены в помещении были покрыты серой штукатуркой. В некоторых местах штукатурка осыпалась, обнажив кирпичную кладку. Кирпич был растрескавшимся, старым, но крепким на вид. Из помещения наружу вели два выхода: узкое окно, забранное решёткой и массивная, обитая железными полосами дверь. Взглянув в окно, Спитамен не увидел ничего, кроме серой стены напротив.

Боже Всевоплощённый, как же все болит.

К горлу подступила тошнота, но Спитамен заставил себя проглотить горький комок.

Внезапно заговорил толстый. Оторвавшись от стены, он двумя огромными шагами преодолел расстояние до стола, и, опершись обеими ручищами в столешницу, навис над Спитаменом.

— Мой друг хочет знать, откуда у тебя эта вещь.

Только сейчас Спитамен увидел, что сфера лежит на столе прямо перед ним.

Наверняка его обыскали. Но зачем кому-то шарить по карманам нищего? Разве что тот, кто этим занимался, предполагал заранее что найдёт.

Ведь он стянул кошель у плавающего в воде трупа, так? Возможно ли, что солдаты заранее знали, что они обнаружат в этом кошеле а, не найдя этого, сильно разозлились? Был ли тип в черном их командиром? Тогда это именно он отдал приказ стрелять в зевак у парапета. Но зачем? Чтобы уничтожить свидетелей? Было ли это спланировано изначально или Спитамен сам того не понимая, обрёк несчастных на погибель лишь тем, что перевернул мертвеца лицом вверх?

— Итак, — заговорил худощавый, — Вор. Уличный воришка, оправдывающий карманы горожан. Щипач? Ловкач? Громила? Нет, на громилу ты не похож, слишком мелкий.

Спитамен никогда не слышал названия подобных воровских «специализаций». Скорее всего они существовали лишь на бумаге, да ещё в представлениях местных служителей закона.

Он уже понял, что перед ним не простые стражники и даже не офицеры, а кто-то из тайной службы вроде того типа в чёрном на набережной.

Внезапно снаружи донёсся стук молотка, приглушенные голоса, что-то коротко сообщавшие друг другу. Удивительным образом этот звук напомнил ему о доме… О том месте, что он раньше называл домом. В поместье номарха что-то постоянно чинили, строили, возводили. Деревянные леса так и вовсе окружали попеременно то одну, то другую башенку…

К счастью, в него стреляли картечью. Спина, левая рука и все, что располагалось выше поясницы, онемело, однако мало-помалу чувствительность постепенно возвращалась в тело. Вместе с ней приходила и боль. И все же Спитамен заставил себя сидеть прямо. Похоже, дробины не причинили особого вреда.

Спитамен понял, что эти двое могут легко перейти от слов к действиям. Если за дело бралась тайная полиция, все, что оставалось — это надеяться на лучшее. Например, Спитамена могли застрелить в том переулке. Или же он мог просто исчезнуть. Его могли избить до полусмерти за считанные мгновения или же пытать долго и с фантазией… Как того несчастного. Пытать, а затем просто вышвырнуть словно мусор. Тот, кто топил тело в канале, определённо руководствовался теми же соображениями, а вовсе не пытался скрыть следы преступления.

В городе найдётся множество мест, где дома подступают вплотную к каналу. Многие из них в два или три этажа высотой. Если смотреть с одного из верхних этажей, можно увидеть собственное отражение в воде (при условии, что в ней плавает меньше мусора, чем обычно). Возможно, тело выбросили из одного из таких домов.

Спитамен убрал со лба грязные волосы. В этот момент здоровяк придвинулся ближе и заглянул ему в лицо. На мгновение Спитамену показалось, что каким-то образом тот узнал его.

Пару лет назад этот человек вполне мог служить в гвардии его отца или же охранять поместье и видеть молодого наследника. Возможно, это стало бы его билетом отсюда. Однако все эти надежды рухнули, когда Коренастый заговорил:

— Ба! Да ведь он под кайфом! У нас тут наркоман! Дай-ка угадаю: белая смола, я прав?

Он втянул воздух рядом со Спитаменовым лицом, затем шумно выдохнул, обдав пленника смесью запахов: кофе, саломиновая трава, которую жевали для чистки зубов, острые приправы, съеденные за обедом.

— Смердит как из помойки. Но даже сквозь вонь я чую запах этой дряни. Знаешь, приятель, обычно здесь мы начинаем с пальцев, — он сделал в воздухе движение, будто ломал зубочистку, — Но с наркоманом можно особо не стараться. Достаточно просто запереть на пару дней в клетку — и он сломается сам.

Говоря это, коренастый придвинулся вплотную, и прошипел: «Так или нет?».

Не дожидаясь, пока Спитамен ответит, тощий вздохнул:

— Все же придётся начать с пальцев. В последний раз спрашиваю: где ты взял эту вещь? Украл? У кого? Тебе знаком человек по имени Корбаш Талал? Отвечай!

Спитамен подумал, что, скорее всего, звали утопленника. Корбаш Талал. Какие у них могли быть общие дела? Разве не видно, что Спитамен — всего лишь бродяга, нищий, тогда как на мертвеце была добротная одежда, на пальцах — следы от колец, а окованный бляхами пояс явно стоит немалых денег?