Завораш (СИ) - Галиновский Александр. Страница 89

Почему остров разрушался? Были тому виной механизмы, управляющие движением? Погодные машины? Или те загадочные устройства, о которых говорил Бригадир — те, что смогли остановить все аппараты на земле внизу? А вдруг попутно они стали причиной разрушения и самого острова? Не об этом ли хотел сообщить ему брат? Но как рассказать о чем-то подобном и не упомянуть о предшествовавших событиях?..

В башне их учили, что существуют принципы мироустройства. Например, причина всегда предшествует следствию. Или что всё в природе состоит из вещества, количество которого постоянно. Разрушаясь, материя не исчезает бесследно, а лишь переходит из одной формы в другую. Элементы, из которых состоят живые тела, после смерти попадают в почву или питают растения, и их «жизнь» продолжается в иной форме.

Тисонга всегда спрашивал себя: как быть с предметами, принесёнными из снов? Ведь материя, из которой они состоят — нездешняя, чужая. Не будет ли она «лишней»? И если такой материи в один момент станет слишком много — как отреагирует на это известный нам мир? Не станет ли он слишком тяжёлым — избыточно тяжёлым, — и не рухнет ли под собственным весом? Если свобода тела переходит в свободу духа — то есть физическое трансформируется в духовное, может ли быть наоборот… И нечто несуществующее, эфемерное превратиться в самый настоящий объект осязаемого мира? Как монета, увиденная во сне и воплощённая в реальности.

Подумать только, а ведь ещё недавно это было пределом мечтаний Тисонги: проснуться с зажатыми в руке сверкающим кружочком, раскрыть ладонь, увидеть отпечатавшийся на коже профиль владыки, опять закрыть, не переставая при этом чувствовать тяжести вещи, которая ещё несколько мгновений назад попросту не существовала. Никогда не существовала.

Всё имеет обратную сторону.

«Ничто обращается в нечто. И наоборот: нечто легко становится ничем. Запомни это. Хорошенько запомни.»

Вновь голос брата. И на этот раз Тисонге показалось, что он говорит о конкретных вещах: о забвении и о смерти. О появлении на свет и бегстве от этого мира. Потому что сбежать мы можем лишь спрыгнув с обрыва. Ну, или будучи с него столкнутыми. Как повезёт.

ПРАХ РАЗБИТЫХ НАДЕЖД

Каков мир на самом деле?

Этот вопрос задавали все без исключения философы. Его задавал Учитель, когда сворачивал свой свиток: что такое реальность? И может ли мир вокруг быть постижим? Каким способом? Задавал его себе и ангел. Одно он знал наверняка: с тех пор, когда ты понимаешь, что существуешь, возникает вопрос: существует ли мир вокруг.

«Видите ли, — говорит Кенобия, и в его голосе ощущается веселье и вместе с ними горечь, — Мир не таков, каким мы его воображаем.»

Кто знал, что брат окажется прав? Во много уже известный ему мир рухнул. Тисонга вспомнил, как слушал рассказ Бригадира о расколе среди ангелов и о появлении первых бескрылых, а затем все потонуло в пыли и грохоте. Смятение, ужас… Ощущение выбитой из-под ног почвы. И бегство, бегство… Но куда бежать, если рушатся не камни, земля и стоящие на ней лачуги, а сама вселенная…

***

Каждое мгновение своего полёта Тисонга понимал, что находится на привязи. Внезапно что-то изменилось. Ангел ощутил это до того, как верёвка на его ногах врезалась в кожу. Все это время Тисонга парил в небе. Вокруг по-прежнему была дымка, скрывающая, по словам Бригадира, мир внизу. Неизвестно когда, но его падение прекратилось. А если верёвка натянулась, то это означало только одно — его тянули вверх.

Чтобы проверить это, Тисонга попытался отлететь в сторону, и сразу ощутил сопротивление. Связывающий его с островом трос натянулся, превратившись в тонкую струну. Не собираясь сдаваться, ангел взмахнул крыльями сильнее, но вместо того, чтобы совершить рывок вперёд, оказался отброшен: ровно в тот момент, когда он поднимал крылья для взмаха, за трос дёрнули.

Это было всё равно, что бороться с сильным ветром. Как только он делал взмах крыльями, его тут же подтягивали обратно. Возможно, окажись поблизости опора, за которую можно было уцепиться, у него и был бы шанс удержаться какое-то время. Однако вокруг по-прежнему была вся та же молочно-белая дымка. Даже ламии исчезли. Наверняка эти удивительные существа обитали в непосредственной близости к острову.

Тисонга чувствовал, что выдыхается. Сопротивление ничего не давало. Наоборот, он потратил последние силы и вынужден был сдаться.

«Но ведь тебе не привыкать, правда?» Вновь голос брата.

«Быть тем, кого водят за нос — так естественно. Скажи, ведь ты не заподозрил подвоха в трюке с красной пылью? Всё потому, что на самом деле ты хотел быть одураченным.»

На этот раз голос брата звучал отчётливо, и Тисонга подумал уж не сходит ли он с ума? А затем услышал над головой грохот, поднял глаза и по-настоящему усомнился в собственном рассудке: навстречу ему летел камень величиной с дом.

ОБАЯНИЕ ОБРЕЧЁННОСТИ

Улочки были узкими, полутёмными и безлюдными. Большинство жителей, узнав о приближении солдат, спешили убраться подальше. Но не все. У одного из домов они встретили старика, который курил трубку, уставившись в пустоту незрячими глазами. У другого дома играло около полудюжины ребятишек. Эти, наоборот, заметили солдат слишком рано и, не сговариваясь, прыснули в разные стороны.

Та его часть, что называлась Ошем, давно отыскала бы нужный маршрут без указателей на стенах домов и табличек — просто по запаху. Запах чужеродного существа был настолько силен, что Дагал помимо воли стал озираться по сторонам — так, словно боялся нападения. Видя его беспокойство, солдаты тоже насторожились.

Дагал позволил солдату-выскочке и дальше вести их. Очевидно, желание продвинуться по службе было куда сильнее страха угодить под пули. Далее им не встретилось ни единой души и остаток пути солдаты проделали, пробираясь друг за другом по узкой улочке. Спустя какое-то время они обнаружили нужный дом.

Дагал покачал головой. И все из-за дощечки с единственным символом, обнаруженной у мертвеца в кармане! Как странно!

— Это здесь, — сказал солдат. — Нужное нам место здесь.

***

Дом ничем не отличался от других, если бы не полустёртый символ — точно такой же, как тот, что был процарапан на воске дощечки. А ещё у дома не было окон.

Последнее напомнило Ошу время, проведённое в крипте. Фактически он оказался заключён сразу в двух темницах — в ангельской плоти, куда попал по ошибке, и в тюрьме принципальского дворца. Ни одно из этих заключений не было добровольным, чего не скажешь об обитателе дома со знаком: похоже, он сознательно избегал публичности. Разве так поступают торговцы?

Один из солдат ударил в дверь. После того как она распахнулась сама собой, Дагал подумал, какая же это глупость — не запирать лавку.

Солдаты по очереди ступили за порог. Дагал, который шёл последним, наблюдал, как их красные мундиры один за другим растворяются в черноте дверного проёма. Вскоре изнутри донеслись удивлённые возгласы.

Это действительно была лавка. Первое, что бросалось в глаза — обилие вещей. Предметы громоздились друг на друге. Часть более мелких образовывала кучи, горы и целые завалы; другие, размером побольше, возвышались над ними словно прославляющие жажду накопительства монументы. Интересным было содержание скульптур: почти повсеместно голые торсы, сплетённые в экстазе тела, торчащие конечности… Дагала это лишь позабавило, но солдат поразило не на шутку. Этим и были вызваны удивлённые возгласы. Похоже, на некоторое время все четверо забыли об осторожности и принялись оглядываться.

Ещё до того, как войти в дверь, Дагал уловил странный запах. Ощутив его, паразит внутри беспокойно заворочался. Дагал почувствовал, как внутри его тела шипы и крючки впиваются в плоть, разрывают её. Мука, отразившаяся на лице главы тайной службы, была истолкована солдатами неправильно. Они посчитали, что начальнику просто неприятно находится среди множества предметов, прославляющих разврат. Двое сразу осеклись и попытавшись избежать сурового взгляда, отправились исследовать лавочку, хотя уже было понятно, что владельца внутри нет…