Дни в Бирме. Глотнуть воздуха - Оруэлл Джордж. Страница 27

– Добрый вечер вам, мадам, добрый, добрый вечер! Большая честь познакомиться с вами, мадам! Очень знойная погода в эти дни, не так? Но для апреля закономерно. Не слишком, полагаю, страдаете от красной потницы? Толченый финик, приложенный к пораженному месту, безотказен. Сам я страдаю мучительно каждую ночь. Очень общепринятая болезнь среди нас, европейцев.

Он произнес «европэйцев», как мистер Чоллоп [62] в «Мартине Чезлвите». Элизабет не удостоила его ответом. Она смотрела на метисов довольно холодно. У нее было весьма смутное представление о том, кем или чем они являлись, но такое вольное обращение к ней поразило ее бесцеремонностью.

– Спасибо, я запомню насчет финика, – сказал Флори.

– Особо от признанного китайского доктора, сэр. Также, сэр-мадам, могу я советовать вас, носить только фетровую шляпу не есть рассудительно в апреле, сэр. Туземцам все хорошо, их черепа адаманты. Но для нас солнечный удар вечно грозит. Очень смертельно солнце на европейский череп. Но так ли, что я вас удерживаю, мадам?

Это было сказано с сожалением. Элизабет хотелось как-то осадить метисов. Она не понимала, почему Флори стоял и слушал эту околесицу. Она развернулась и направилась к теннисным кортам, выразительно махнув в воздухе ракеткой, чтобы напомнить Флори о времени. Увидев это, он последовал за ней, довольно неохотно, не желая обижать несчастного Фрэнсиса, каким бы занудой тот ни был.

– Я должен идти, – сказал он. – Доброго вечера, Фрэнсис. Доброго вечера, Сэмюэл.

– Доброго вечера, сэр! Доброго вечера, мадам! Доброго, доброго, доброго вечера!

Они удалились, размахивая шляпами.

– Кто это такие? – сказала Элизабет, когда Флори нагнал ее. – До чего несуразные создания! Они были в церкви в воскресенье. Один из них выглядит почти белым. Он ведь явно не англичанин?

– Нет, они метисы – сыновья белых отцов и туземных матерей. Мы их называем по-доброму желтопузиками.

– Но что они здесь делают? Где они живут? Они где-нибудь работают?

– Пробавляются чем-нибудь на базаре. Полагаю, Фрэнсис работает клерком у индийского ростовщика, а Сэмюэл – у каких-нибудь стряпчих. Но им бы наверно пришлось голодать, если бы не доброта туземцев.

– Туземцев! Вы хотите сказать, они берут подачки от туземцев?

– Похоже, что так. Это очень просто, стоит только попросить. Бирманцы никому не дадут голодать.

Элизабет сроду не слышала ни о чем подобном. Мысль о том, чтобы люди, хотя бы частично белые, жили в нищете среди «туземцев», так ее шокировала, что она застыла посреди дорожки, забыв про теннис на несколько минут.

– Но ведь это ужасно! То есть это так скверно! Это почти так же скверно, как если бы кто-то из нас был на их месте. Неужели ничего нельзя сделать для этих двоих? Собрать сумму по подписке и отправить их куда-нибудь отсюда или что-нибудь еще?

– Боюсь, пользы будет немного. Куда бы они ни подались, их везде ждет то же самое.

– Но разве они не могут получить приличную работу?

– Сомневаюсь. Видите ли, метисы вроде них – кто вырос на базаре и не имеет образования – изначально в безвыходном положении. Европейцы их и на порог не пустят, они даже не могут занимать низовые чиновничьи должности. Им ничего не остается, кроме как принимать подачки, если только они не бросят притворяться европейцами. А такого, согласитесь, ожидать от этих бедолаг не приходится. Капля белой крови – это их единственное достояние. Бедняга Фрэнсис всякий раз, как встретится мне, начинает рассказывать о своей красной потнице. Считается, что туземцы, видите ли, не страдают красной потницей – чушь, конечно, но люди верят. И также с солнечным ударом. Они носят эти большущие топи, чтобы напомнить вам, что у них европейские черепа. Что-то вроде геральдической символики. Левая перевязь [63], можно сказать.

Это не удовлетворило Элизабет. Она чувствовала, что Флори, как обычно, питает смутную симпатию к полукровкам. Тогда как в ней они всем своим видом вызывали редкую неприязнь. Она поняла, кого они ей напоминают. Они выглядели, как даги [64]. Как все эти мексикашки с итальяшками и прочими дагами, игравшими роли mauvais [65] во стольких фильмах.

– Они выглядят ужасными вырожденцами, правда? Такие тощие, нескладные и заискивающие; и у них совсем не честные лица. Полагаю, эти метисы серьезные вырожденцы? Я слышала, что полукровки всегда наследуют худшие свойства обеих рас. Это правда?

– Я про это не знаю. Большинство метисов не очень хорошие люди, и сложно их винить за это, при таком положении вещей. Ведь у нас к ним самое пакостное отношение. Мы всегда говорим о них так, словно они вылезли из-под земли, как грибы, в готовом виде, со всеми своими пороками. Но, как ни крути, мы несем ответственность за их существование.

– Ответственность за их существование?

– Ну, у них ведь у всех есть отцы, понимаете?

– Ну… Так-то оно так… Но ведь вы не несете за это ответственность. То есть только самый низкий человек мог бы… э-э… иметь какую-то связь с туземными женщинами, разве нет?

– Ну, вполне. Но отцы этих двоих были, как я полагаю, духовными лицами.

Он подумал о Розе Макфи, юной метиске, которую он соблазнил в Мандалае в 1913 году. Вспомнил, как он украдкой ездил к ней в закрытой повозке; ее тугие кудряшки; ее старую высохшую мать, бирманку, подававшую ему чай в темной гостиной с папоротниками в горшках и плетеным диваном. А потом, когда он бросил Розу, те ужасные письма с мольбами, на ароматной почтовой бумаге, которые в конце концов он перестал открывать.

После тенниса Элизабет вернулась к теме Сэмюэла и Фрэнсиса.

– Эти два метиса – кто-нибудь здесь как-то с ними связан? Приглашает их к себе домой или что-нибудь еще?

– Боже правый, нет. Они полные изгои. Вообще-то, даже заговаривать с ними не одобряется. Большинство из нас просто здоровается с ними, а Эллис и того не делает.

– Но вы говорили с ними.

– Ну что ж, я иногда нарушаю правила. То есть пакка-сахиб, вероятно, никогда не стал бы с ними разговаривать. Но, видите ли, я пытаюсь – только иногда, когда хватает смелости, – не быть пакка-сахибом.

Он зря это сказал. Элизабет к тому времени уже твердо усвоила значение словосочетания «пакка-сахиб» и всего, олицетворяемого им. Это замечание Флори несколько прояснило расхождение в их мировоззрениях. Она окинула его едва ли не враждебным и на редкость жестким взглядом; иногда ее лицо, при всей его цветущей свежести, могло выглядеть жестким. А ее модные очки в черепаховой оправе придавали ей весьма хладнокровный вид. Очки – на удивление выразительный предмет, подчас даже более выразительный, чем глаза.

Флори до сих пор не научился понимать ее и не заслужил настоящего доверия. Но внешне, во всяком случае, между ними все было не так уж плохо. Иногда он раздражал ее, но то хорошее впечатление, что он произвел на нее в первое утро, еще не стерлось. Странное дело, но она почти не замечала его родимого пятна. И была рада послушать его рассуждения на определенные темы. К примеру, об охоте – она, похоже, испытывала к ней интерес, что нечасто бывает у девушек. Также ей нравилось слушать о лошадях, но Флори знал о них не очень много. Он пообещал как-нибудь взять ее с собой пострелять дичь, когда будет время хорошенько подготовиться. Им обоим не терпелось выбраться вдвоем в джунгли, хотя их ожидания на этот счет не вполне совпадали.

Флори с Элизабет шли по базарной дороге. Было утро, но воздух до того раскалился, что казалось, тебя омывает горячее море. Навстречу им тянулись с базара бирманцы, шаркая сандалиями, и семенили, тараторя, девочки, по четыре-пять в ряд, с лоснящимися воронено-черными волосами. С краю дороги, на подходе к тюрьме, валялись обломки каменной пагоды, разрушенной мощными корнями фигового дерева. Из травы смотрели сердитые физиономии демонов, вырезанных в камне. Неподалеку другое фиговое дерево обвилось вокруг пальмы, вырывая ее из земли и клоня назад, словно в схватке, длившейся не одно десятилетие.