Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Штольц Евгения. Страница 21
— Бабушка Удда, нагрелось! — позвала Линайя.
— Хорошо. Перенеси горшок на стол, закинь туда травы и жди…
Поднявшись, травница достала с полки мазь из спокушки, ясноглаза и перетертых мацурок и обработала ею все раны, царапины и ожоги. Однако она так и не смогла понять причину лихорадки, несвойственной такому молодому, здоровому мужчине. При других обстоятельствах ей бы показалось, что в кровь попала грязь. Но для заражения прошло слишком мало времени.
Удда еще раз осмотрела рыбака. Наконец она догадалась сдвинуть закрывающие его шею черные пряди волос и охнула. Чуть ниже уха она обнаружила странный укус — два аккуратных, слегка воспаленных следа.
— Ай-яй-яй! Что же это такое… — запричитала она.
— Что такое, бабушка?
— А ну-ка подойди к старой Удде и расскажи, что там Уильям лепетал тебе в бреду?
Лина принялась рассказывать.
— Громче говори. А? Аристократ, говоришь? Подойди, покажу кое-что. — И травница ткнула скрюченным пальцем в укус. Однако девушка на это лишь непонимающе похлопала длинными ресницами и пожала плечами — для нее это была просто еще одна рана и не более того.
— А что это, бабушка Удда?
— Судя по всему, тот аристократ был вампиром, деточка! И он укусил Уильяма!
— Но… что теперь с ним будет? Он как те вурдалаки станет? — вздрогнула Лина.
— Нет-нет. Вурдалаки — это демоническое зверье, тупое, а вампиры — совсем другие демонища, похожие на нас. Сталкивалась я разок с ними…
Удда на мгновение закрыла глаза, словно выуживая старые воспоминания из глубин памяти.
— Ох, давно это случилось… Тогда я еще молоденькой была, как вот ты сейчас. Годков двадцать примерно. Работала я тогда прислугой на постоялом дворе. И как-то приехали к нам иноземные судари — сняли самую дальнюю комнату под крышей и заселились там вчетвером. А мне, значит, выпало обслуживать их: убирать, белье перестилать да одежду чистить за дополнительную пару даренов. И вот они пробыли на постоялом дворе три ночи, ничего не ели, не пили. Остальная прислуга не замечала этого, а я ж их обслуживала, потому эта странность очень бросилась мне в глаза.
Тайну их я узнала случайно, в день Аарда. Наши все тогда веселились и смеялись, много выпивших было… И вот один из этих иноземцев увлек девку легкого поведения, Мареллу, наверх, в комнату. А я, не зная этого, пошла им отнести чистое белье. Поднимаюсь тихонько по ступеням, открываю дверь… А память девичья была, и постучать я забыла.
— И что же там было? — испуганно спросила Линайя.
— А там четверо полураздетых мужчин облепили нагую Мареллу со всех сторон, как рыба облепляет прикормку, и сосали из нее кровь! Один к шее пристал, второй — к одной руке, третий — к другой, а четвертый задрал ее ногу и у самого бедра вцепился клыками. И выглядели они, деточка, как обычные мужики… А Марелла уже мертвая была. Как сейчас помню ее остекленевший взгляд. А эти кровососы тянули из нее последние соки, и кровь стекала по их подбородкам. Я как вскрикну! Но хоть ума хватило убежать, а то, гляди, и сама стала бы едой.
Позвала я хозяина постоялого двора, поднялись мы с мужиками, вооруженными чем попало, открыли дверь… А те четверо как ни в чем не бывало сидят и в карты играют. Подле них кувшин с вином, все четверо одеты. А девки нет… Хозяин — твой, кстати, дедушка — всыпал мне тогда по первое число! А после долго извинялся перед гостями, так как те платили хорошо. Да вот только после отъезда иноземцев в реке за городом мы нашли тело Мареллы.
Линайя перепуганными глазами посмотрела на лежавшего под льняником Уильяма и прижала руки к сердцу.
— Бабушка! Что же нам делать?
— Не знаю, деточка моя, не знаю… Хороший он, твой жених, жалко его.
— Откуда вы знаете, что он мой жених? — удивилась девушка.
— Не совсем я еще ослепла, детка… Видела я, как ты на праздник Аарда в саду венок ему на голову надевала. Окно-то мое единственное выходит в ту сторону, а в нем щели с палец.
Удда грустно глянула на рыбака. Хорошая пара могла бы получиться из этих двоих, да и детки народились бы красивые. Да видно не судьба.
— Думается мне, что лихорадит твоего милого не от ран, а оттого, что все меньше в нем от человека и все больше от того демонища.
Травница подняла его верхнюю губу, но там были обычные зубы.
— Подождем пока, посмотрим… Надеюсь, что ошиблась я.
— А как быть с его матушкой? Ей нужно сказать, что сын ее жив!
— Упаси нас Ямес, ты что такое говоришь! — воскликнула старуха. — Даже не заикайся о том, что Уилл жив.
— Но почему, бабушка Удда?
— Потому что узнает матушка, узнает и весь город. А узнают люди, что они сделают с твоим милым, а?
— Что они сделают? — эхом отозвалась девушка и втянула голову в плечи.
— Отрубят голову, насадят на вилы, сожгут, разорвут… Много чего могут сделать, доченька! Когда люди испуганы, они превращаются в зверей пуще вурдалаков!
— Но Уилл же вырос здесь, его все знают!
— Тем более зарубят! Причем ближайшие соседи будут рубить более остервенело и злобно! Готова поспорить, что Малик первым подкинет дровишек на его костер, — развела руками травница. — Уже ночь, твои родители места себе не находят, деточка. Иди к ним, успокой, что жива. Сама отоспись и возвращайся через день, а я пока твоего милого постерегу, напою отварами, которые как раз приготовились. А там поглядим, что с ним будет… Может, и ошибаюсь я, старая карга… Но про Уильяма ни слова!
— Хорошо, бабушка Удда.
Линайя покинула покосившуюся лачугу и только тогда поняла, как сильно утомилась. Она прошла сад, затем тихую ночную улочку, вывернула на площадь и заспешила к родительскому дому. Ее встретила плачущая мать.
— Доченька, ты жива. Боже, спасибо тебе, Ямес, что уберег моих детей! — Она обнимала дочь, рыдая.
Сзади стояли отец и старшие братья — у всех глаза были опухшие от слез.
— Где ты была? — гулко спросил отец.
— Батюшка, матушка, я потеряла Элиота в темноте, а потом убежала и спряталась в пещере… Очень долго боялась выйти…
Все тяготы той ночи опустились на плечики Лины. Она вновь пережила тот ужас и расплакалась, уткнувшись носом в траурное платье матери. Сбоку подошел отец Осгод, с пышной черной бородой, и обнял ее крепкими руками.
— Элиот тоже вернулся домой. Он был слаб, голоден и сейчас спит. Ямес защитил вас обоих! — смиренно произнес он и воздел глаза к небу.
— И забрал очень многих, — всхлипнула мать. — Помнишь Уильяма, доченька? Тот красивый и чудаковатый мальчик, с которым ты раньше играла в детстве? Говорят, он погиб под завалами дома, спасая мать. Бедная Нанетта рыдает не переставая. Хорошо, хоть вождь выделил им лачугу, а то что бы они без крыши над головой делали?
При упоминании своего милого Лина едва сдержалась, чтобы не рассказать обо всем, что случилось на самом деле. Но потом вспомнила о наказе старой травницы.
Весь день она провела дома.
Элиот тоже мирно проспал в кровати больше суток. На голове у него красовалась здоровенная шишка, а ноги и руки покрывали глубокие царапины и синяки: он бежал по лесу без оглядки, спотыкаясь и падая. А вот тетушке Маргари не повезло — вурдалаки загрызли ее, страдающую от лихорадки, прямо в постели.
Весь день приходили горожане и выражали слова соболезнования, и они же радовались, узнав, что Элиот и Линайя вернулись живыми.
Линайя встала с рассветом, собралась, тихонько вышла из дома и направилась к травнице. Ее впустили внутрь, а после плотно затворили дверь. Травница выглядела очень уставшей.
Уильям умиротворенно спал, окуренный успокаивающими травами и спрятанный от любопытных глаз накинутым на веревку льняником. Лихорадка то пропадала, то возвращалась, но, похоже, Удда устала не от борьбы с ней, а от чего-то другого. Ее лицо, изрезанное глубокими морщинами, выцвело: в уголках глаз родилась великая скорбь, а тело склонилось к земле еще ниже под грузом чего-то ужасного, отчего болело и разрывалось старое сердце.