Вадимка - Алпатов Михаил Антонович. Страница 25

Настя понемному стала утихать. Всхлипывая и утирая ладонями слезы, она подняла голову, отстранилась от Вадимки. Он еле расслышал:

— Они сказали, что дядя Лаврен починял косилки… значит… помогал изменникам.

— А ты как сюда попала?

Настя не ответила.

— Зачем прибегла сюда?

— В хуторе бандиты, бати нет, а ты в кузню пошёл… Мне стало страшно, и я побегла тебя искать… Только я к кузне, а тут верховые налетели… Ой, как страшно!.. А недавно… дедушку убили! — и Настя заплакала навзрыд.

Вадимке хотелось утешить девчонку, но как-то не получалось.

— Нужно проводить дядю Лаврена до куреня… Пойдём! — сказал он.

— Пойдём, — всхлипнула Настя.

Вадимка и Настя пошли вслед за хуторянами. Они и не заметили, что шли, крепко взявшись за руки.

Глава 10

«НЕ Я БЫ ЕГО, ТАК ОН БЫ МЕНЯ!»

Хоронить Лаврена Михайловича вышел весь хутор. Безутешно было горе семьи убитого. Для домочадцев в эти страшные часы все отступило назад, осталось одно неисчерпаемое горе. Сила этого горя воплотилась в потрясающих душу криках женщин осиротевшей семьи. К ним присоединился более многочисленный, разноголосый хор причитающих голосов, принадлежавших женщинам более отдалённого родства. Для них это было не только горе, но ещё и обряд, заведённый предками, и состязание плакальщиц: в трудном искусстве причитаний каждая старалась превзойти других.

Но у большинства хуторян, в особенности у самих казаков, это событие на Суходоле вызвало тяжёлые раздумья. Трудно было удивить фронтовиков смертью. Они видели много смертей. Но это было там, на войне.

А теперь все переменилось. Смерть в тот злосчастный день вовсе не была положена Лаврену Михайловичу. Это — чудовищная несправедливость. Наступает мирное время, которого все давно ждали. Теперь вступили в свои права совсем другие законы, и рушить их никому не дозволено. За беззаконие нужно отвечать. Убили человека, который делал людям только добро. Такого простить никак нельзя. Многие хуторцы сразу после похорон ушли в ревкомовский отряд.

Вадимка на похоронах старался не глядеть на покойника. Перед парнишкой неотступно стояло вдохновенное лицо кузнеца, озарённое огнём горна. Он не хотел видеть это лицо другим. Рядом стояла горько плакавшая Настя. Сердце Вадимки сильно сжалось от жалости и внезапно вспыхнувшей в его душе нежности к Настеньке.

— Не реви, — шепнул он ей на ухо. — Мне приходилось ишшо не то видеть, а я же не реву!

С этого дня что-то переменилось в отношениях Вадимки и Насти. Оба они неожиданно заметили, как они повзрослели за этот тяжёлый год. Вадимка ещё больше вытянулся, ростом он догонял взрослых казаков. Лицо его, обветренное и загорелое, сильно возмужало. Той детской наивности, которая так поражала раньше в Вадимке, не осталось и следа. Его нельзя было назвать красивым, но ладно сложенный, раздавшийся в плечах, статный парнишка невольно привлекал взгляд. Копна густых русых, сильно выгоревших на солнце волос красиво оттеняла его глубоко посаженные серо-голубые глаза. Даже веснушки, рассыпанные по груди и плечам, но сравнительно редкие на лице, не портили Вадимку.

Неожиданно для себя Настя заметила, какие у Вадимки красивые руки: тонкие в запястьях, с длинными точёными пальцами и прекрасной формы ногтями. Правда, она и раньше слыхала, как взрослые между собой говорили: откуда это у простого казачонка такие красивые руки? Но тогда она этому не придавала значения.

Вадимка так сильно изменился, что даже стал ходить по-другому — неторопливо, прямцом, чуть враскачку, как ходили взрослые казаки. Говорил он теперь медленно, негромко, срывающимся иногда баском.

Совсем иной увидел теперь Вадимка и Настю. За месяцы их разлуки Настя выросла, похорошела. Главное очарование Насти таилось в её светлых, пушистых волосах и ярких, голубых глазах, опушённых тёмными, хотя и не длинными ресницами. Тонкие тёмные брови вразлёт и милая улыбчивость довершали общее впечатление чего-то светлого и солнечного. Недаром родные последнее время стали ласково называть её Солнышко. Это прозвище так и пристало к Насте. Вадимка, конечно, хорошо его знал, но никогда не решался произносить вслух.

Вадимка и Настя виделись каждый день. Их неудержимо тянуло друг к другу. Вадимка даже стал реже ходить к своим хуторским друзьям, стараясь улучить минутку и поболтать с Настей. Но они редко оставались одни, без взрослых.

Однажды, неожиданно для самого себя, Вадимка, встретив Настю на берегу Глубочки, смущённо сказал ей:

— Знаешь что?.. Приходи нынче ночью в сад… Где слива растёт… Ладно?

Настя сильно покраснела, молчала, опустив голову.

— Придёшь али как?.. А?.. Придёшь?

— Ага, — тихонько ответила девчонка.

…Когда мать после вечери убирала со стола, Вадимка тихонько вышмыгнул из куреня и спрятался в саду Алёшиных. Ему долго пришлось дожидаться Насти. «То ли сама не пошла, то ли мать догадалась», — размышлял он, вглядываясь в темноту.

Сердце его сильно колотилось, ему было страшно. Наконец, между ветками замелькала светлая тень, перед ним стояла запыхавшаяся Настя. Парнишка совсем сконфузился. Ребята уселись на поваленное дерево и долго молчали. Постепенно очарование южной летней ночи, полной ароматов и таинственных шорохов, задумчивый и нежный свет луны околдовали ребят, и они почувствовали, что их души раскрылись навстречу ещё неизведанному, волнующему чувству. Ни Вадимка, ни Настя, конечно, не понимали ещё, что с ними происходит. Но они были счастливы. Минуты летели быстро. Ребята не заметили, сколько времени просидели они в саду, тихо перешёптываясь и поверяя друг другу свои сокровенные мысли. Настя беспокоилась о Вадимке.

— Ты в другой раз… ежели налетят бандиты… на майдан не бегай… А вдруг там начнут стрелять.

— А что я там не видал? — последовал ответ.

И снова тишина.

— Настя, ты где?.. Беги домой сейчас же! — донёсся в этой тишине голос Настиной матери.

Девочка встрепенулась.

— Так ты же гляди не проговорись, где был…

Всю эту волшебную ночь, проведённую в саду, Вадимке очень хотелось поцеловать Настю. Но он так и не решился это сделать. Когда же они прощались, Настя сама поцеловала Вадимку, вырвалась из его рук и исчезла в темноте, прошелестев ветками. Вадимка стоял ошеломлённый.

…Теперь у Вадимки и Насти была своя, только им принадлежавшая тайна. И они старались не проболтаться. Но взрослые быстро разгадали их тайну. Ведь оба они в одно и то же время пропадали этой ночью. Пропадали не так уж и долго, но сердца обеих матерей все почуяли. Анна Ивановна утром подошла к дочери, положила руки на её плечи, посмотрела на неё долгим пристальным взглядом.

— Не рано ли тебе, Солнышко, по ночам сидеть с парнем?.. Вадимка, что ли?

Настя сначала крепилась, потом утвердительно кивнула головой. Мать почему-то заплакала.

— Маманя, он такой хороший, такой хороший! — и Настя стала целовать мать. — Что ты?

— Ну, дай тебе бог счастья, дочка… Парень-то он хороший, но вы-то ещё дети, — вздохнула мать, вытирая слезы. — Да в такое страшное время разве можно об этом думать.

Марья Андреевна не плакала. Она подозвала сына, спросила:

— Ты где ж вечером-то был?

— Да, понимаешь… — начал было Вадимка, но, увидав глаза матери, замолчал.

— И куда-то вы спешите… Ишшо успеется…

Она провела рукой по щеке сына и, словно убеждая себя, сказала:

— Ну, что ж… Когда-нибудь этому нужно быть… Ты ей нравишься, я знаю… А девчонка она разумная. Такая ласковая…

— И красивая, — добавил Вадимка, краснея.

Мать грустно улыбнулась.

— И тебе красоту подавай… Уж такая наша доля женская, — красоту вынь да положь. С вашего брата спросу куда меньше — длинные ноги да умная голова — и казак хоть куда!