Притворная дама его величества (СИ) - Брэйн Даниэль. Страница 28

— Серьезно? — глупо спросила я. Не то чтобы я не видела голых статуй, но не ожидала, что они есть в этом мире. Хотя почему, собственно? Наверное, потому, что я их тут не видела, ответила я сама же на свой вопрос. 

— Клейдария колыбель веры, — София, как мне показалось, немного обиделась. — Святая Анна и ее братья родом из Полисов, и отец их был известным меценатом. Это здесь, — добавила она мстительно, — вы боитесь красоты тела, потому что души слабы. Мой отец говорил, что это от холода. Мне так не хватает солнца… 

— Мне тоже его не хватает, — вздохнула я, ну и надо было ей что-то сказать. — И солнца, и моря.

Тьфу, черт. 

— Ты видела море?

— На картинке, — поспешила я поправиться. — Оно красивое.

Красивое, и ты права, малышка, оно разное, каждый день разное, и всегда — живое. Море дышит, забивает нос солью так, что порой перехватывает дыхание, и лижет длинными языками гальку, шуршит, что-то шепчет. Я многое могу тебе рассказать о морях, и у нас есть страна, очень похожая на твою родину. У меня ведь есть дом на одном из ее маленьких островов. Знаешь, о чем я сейчас жалею больше всего? Что я была там всего два раза… 

— Вас не будут искать, ваше величество? — осторожно спросила я. Я сейчас слишком персона нон-грата, как бы я своим присутствием не навредила ей. 

— Конечно, будут, — пожала она плечами. — Потом кто-нибудь обязательно скажет, что я нахожусь в церкви. Ты же видишь, что здесь никого нет, потому что здесь я. Никто из придворных сюда не придет. Только священник.

Если я могла облажаться в очередной раз, я это сделала с неизменным успехом. Вероятно, пока ее величество молилась, никто не имел права ее тревожить. 

— А ты пришла, — заключила София и нахмурилась. — И ты хочешь в орден и хочешь найти Средство. Ты ждешь пострига?

О, я была бы не против. До того, как эта кроха расплакалась у меня на груди. Бедный ребенок — ладно, подросток по нашим меркам, но для меня, женщины пятидесяти лет, зрелой даже по мнению Всемирной Организации Здравоохранения, на что уж они продлили молодость! Средство Макропулоса — просто бумага с печатью.

— Я об этом не думала. Но монашество — хороший выбор.

— Тогда как ты посмела сюда войти?

Теперь на меня смотрела ее величество. Нахмуренная, недовольная тем, что кто-то осмелился ее потревожить. Но, как ни странно, она не потребовала, чтобы я тотчас вымелась вон. 

— Кто ты такая?

Хотела бы я это знать.

— Меня привезла сюда герцогиня де Бри, — промямлила я. София знает, кто это? 

— Старая змея.

Знает.

— Тебе нравится здесь?

— Нет, — без промедления ответила я и прибавила: — Ваше величество. 

— Придворная дама, — королева чуть поджала губы и отвернулась. — Притворная. Такая же фальшивая, как все здесь. 

— Неправда! — воскликнула я и поняла — это уже не Мария, это Мариза. Наивная курочка, что ты несешь, не забывай, перед тобой королева! — Я… я знаю, что вам нелегко. Я знаю, как это бывает. Когда у тебя нет ничего, терять нечего, а у вас было все. Вам намного сложнее, чем было когда-то мне…

София продолжала хмуриться. Неудивительно, я же брежу, какое «все», что было у этой деревенской простушки, кроме чужих туфель, которые надо разнашивать? 

— Я знаю, что такое семья. Которая тебя любит.

— Но она отправила тебя во дворец, — заметила королева. Нет, малышка отнюдь не глупа, в ее юной головке зрелые мысли. И что сказать ей в ответ? Что ее семья тоже отправила ее, несмотря на любовь и ласку? — Я часто завидую тем, кто не связан понятием долга. Я знала, что я рождена для подобной жертвы. Но знать и быть — такое разное… 

Она величественно покачала головой. Жест вышел очень взрослый для такой молоденькой девушки.

— Иди, — повелела она и указала на свитки. — Возьми Книгу. Она твоя. Иди, пока никто не спросил, как ты посмела войти сюда.

Возможно, ей было достаточно этих коротких двадцати минут. И все же этого ребенка готовили быть королевой еще с колыбели, минута слабости была ей забыта, и хорошо бы, она простила мне то, что я оказалась этой минуте свидетелем.

Я взяла свитки, присела в очередном поклоне и вышла, прикрыв за собой дверь. Ощущение у меня было странное — словно я была не в исповедальне, а еще в одном мире. Странная девочка, несчастная и одинокая, кажется, имя София значит «мудрость». Здесь тоже?..

Пьер как приклеенный ждал, пока мне надоест возносить молитвы. На свитки он глянул, но ничего не сказал. Он довел меня до моей комнаты, молча, как палач или судебный пристав, снял ожерелье и, как мне показалось, в эту ночь даже не ночевал на своей новой постели у двери моей спальни.

Что-то с этого дня пошло сильно не так.

Глава двадцать первая

Дни мои потянулись однообразно.

Ночи были наполнены покоем и даже комфортом, насколько можно было о нем говорить. Я еще несколько раз прогрела платья, на всякий случай перетрясла кровать, ежедневно посещала ванную комнату, но в целом была удивлена, что вши не являлись такой уж большой проблемой. Или я вовремя спохватилась, или здесь это было скорее исключением, а мои почесывания — результатом нервов. Тем более что следов от укусов я на себе не видела.

Я вставала, проводила себя в порядок, молилась, потом, как заведено, шла в покои герцогини де Бри и шила. Шитье было абсолютно бессмысленным ритуалом, способом занять руки девиц, ну а я использовала бесценный ресурс — время — с толком. Через пять дней у меня была уже «неделька», и несколько трусов сшили Лили и Этель. После обеда я уходила к себе и читала Книгу Откровений и Заповедей.

Я выучила молитвы. Где-то на третий день я обнаружила, что Этель очень приятно поет, и теперь мы молились под музыку. Оказалось, так тоже можно, а запоминать песнопения намного проще. Кроме молитв, были аналоги наших псалмов, и часть историй из Книги я уяснила как песни. Понемногу я набиралась знаний — и ждала, просто ждала.

У меня появился относительный уют, относительно обустроенный быт, каменщик сделал все, о чем я просила, я больше могла не опасаться, что кто-то неосторожно заденет свечу и мы все сгорим к чертовой матери. Лили, очень смущаясь — и я так и не узнала, где она ее взяла — принесла соль, и наш ужины стали похожи на нечто съедобное. Соль приходилось экономить, воду кипятить ежедневно, но можно сказать, что едой мы теперь не давились — по крайней мере я.

И, конечно, я не смогла удерживать в комнате оптимальную температуру хотя бы в двадцать желаемых градусов, но около семнадцати было точно.

Я вытряхнула свой гардеробчик и пару вечеров была занята тем, что придумывала, как его переделать. Платья были неудобные, ноги мерзли, и пока на ум мне не приходило ничего. Перешить не получится, просто нет нужных тканей, от корсета не избавиться, а вот с обувью и чулками можно было бы что-то решить, если бы не одно «но».

У меня совершенно не было денег.

Последние деньги я потратила на ткани, из которых нашила прокладки. Сшивать материал в несколько слоев бессмысленно, его невозможно будет отстирать, и я долго крутила свои безумные чертежи, пока не сообразила. Мне нужен чехол с завязочками, который легко и просто выполоскать, и отрезы, которые я буду вставлять в этот чехол. Мне подфартило, и опытный образец я смогла испытать на Этель уже в ближайшие дни. Для чистоты эксперимента я пожертвовала ей одни трусы, два чехла и четыре отреза. В чехол закладывалась тряпочка, сам чехол привязывался к трусам… неудобно, но лучше, чем то сооружение, которое было у меня поначалу, и гораздо надежнее. Этель выяснила, что прокладки легко менять, не так сложно отстирывать и — вуаля! — узнала, что такое кипячение. Вечером пятого дня я с чувством глубокого удовлетворения взирала на веревку, на которой была натянута прикрывающая туалет шторка и болтались выстиранные и прокипяченные трусы, чехол и отрезы.

Как человеку мало для счастья, думала я. Всего лишь — чтобы что-то сработало. Ну и Пьер, который зашел и пулей вылетел, только и видели.