Малый драконий род - Кернер Элизабет. Страница 43

Салера

Я искала Его, следуя внутреннему зову, хотя меня и пугала мысль о предстоящем путешествии и я не знала, сумею ли отыскать место, где выросла. За минувшие годы я где только не бывала, поэтому совершенно не знала, в какой стороне искать; однако в памяти моей всегда оставалась живой картина: тихая лесистая местность среди гор, где была пещера, напоминавшая мне о давней боли, — и дом посреди лесной прогалины, с ручьем неподалеку. В глубине своей смятенной души я почему-то была уверена, что именно там и найду Его.

Следуя зову сердца, что тянул меня к нему, я мимоходом встречала многих из своих сородичей. Некоторые приближались ко мне с радостными возгласами, и это было чудесно. Я увидела за свою жизнь гораздо больше, чем предполагала, и это доставляло огромную радость моему сердцу. Но подобно тому как день сменяется ночью, во всем есть и темная половина — на своем пути я встречала и многих из Опустошенных. Обликом они подобны нам, но ими не движет ничего, кроме их тусклого огня и вечных поисков пищи. Родственные связи для них ничто: они бросаются друг на друга, в ярости выпуская когти, — кровь леденела у меня в жилах при виде подобного.

Путешествовала я долго: и при солнце, и при луне, перелетая по воздуху и изредка передвигаясь по земле, — и всюду разыскивала какие-нибудь знаки, которые могли бы помочь мне напасть на Его след, отыскать свой прежний дом. Я устраивала передышки, чтобы подкрепиться и вздремнуть, когда нуждалась в этом, и не оставляла надежды — пока наконец земли подо мною не показались мне знакомыми. В эту раннюю пору деревья еще были голы, хотя мне они помнились иными — в белых цветах и красных ягодах, — но это и впрямь оказалось родное мне место. Мы как-то гуляли здесь утренней порой. Я была дома.

Увы, запах моего воспитателя совсем выветрился, а хвост мой прочертил полосу в мягком слое пыли, скопившейся на пороге. Я не чуяла запаха смерти, однако и жизни здесь не было. Но в окрестном лесу была пища, а тут — вода и кров. Я вполне могла прокормиться здесь, ожидая Его возвращения. Ибо в глубине души знала, что Он вернется, это было для меня так же верно, как и то, что за ночью всегда наступает день. Нужно было лишь следить и ждать.

Глава 8

СТРАНСТВИЯ

Шикрар

Было новолуние. С того времени как случилось землетрясение, согнавшее с меня вех-сон, минуло полторы луны.

Мы с моим сыном Кейдрой стояли у входа в чертог душ, ожидая, когда солнце покинет небосвод. Зимние дни уже становились длиннее, и это было заметно, но холод все еще держался и жаждал мести. Воздух был морозным, студеным и чистым, и в эту ночь напрасно было ждать, что лунный свет зальет оледенелую землю своим лучистым серебром.

Кейдра был вполне знаком с обрядом вызова Предков, но в этот раз я решил, что сам буду поститься и предаваться высоким размышлениям, ибо ему сейчас еще нужно было присматривать за своим сыном. Все-таки не было нужды целыми днями заниматься только лишь приготовлениями. Даже когда на протяжении двух последних недель перед обрядом я вынужден был все время оставаться в чертоге, где постился и приводил в спокойствие душу, Кейдра ежедневно навещал меня вместе с Щерроком, чтобы скрасить мое ожидание.

Малыш был просто прелестен, и я то и дело восторгался им. Я уже и позабыл, насколько быстро дети развиваются в столь юном возрасте. С каждым днем он все крепче держался на ногах, а крылья его, казалось, росли едва не на глазах. Еще несколько месяцев — и они достигнут полного соответствия с размерами его тела. Он уже издавал звуки, предвещающие будущую речь, а значит, скоро начнет обращать свой разум не только к матери и отцу. Конечно, Языком Истины он овладеет лишь через несколько лет, но зато уже сейчас он подрос больше чем наполовину, хотя с его рождения не прошло и полугода.

Чешуя его была светлее, чем у отца, ибо мать его, Миражэй, была цвета желтой меди, а его покров представлял собою нечто среднее между ее кожей и темной бронзой Кейдры; глаза же были золотистыми, точно осеннее небо, и неописуемо красивыми. Когда самоцвет его души обнажится, он обретет истинное имя, но это случится не раньше чем к следующему году. После рождения самоцвет еще слишком мягок, чтобы быть снаружи, поэтому сверху он защищен естественными кожными чешуйками. В конце концов, когда самоцвет затвердевает — на исходе первого года жизни, — чешуя на нем высыхает и отслаивается. Это первое взросление, первая веха на жизненном пути всех кантри, и эта пора сопровождается большой радостью.

Сама его жизнь была для меня радостью. Каждый раз при виде малыша — когда я подхватывал его в объятия, крепко прижимал к груди, обволакивал своими крыльями, играл и смеялся вместе с ним — мне вспоминался облик Ланен Скиталицы, спасшей жизнь и Щерроку, и его матери, когда она помогла ему появиться на свет. А иногда я вспоминал мою навсегда ушедшую Ирайс, и сердце мое переполнялось тоской. Она была единственной спутницей моей жизни, матерью моего Кейдры, и я любил ее пуще собственной жизни; но она погибла в расцвете юности, когда Кейдра был совсем еще мал. С тех пор мне всегда ее не хватало, а в последнее время я иногда ловил себя на том, что обращаюсь к воздуху, якобы рассказывая ей о ее внуке. Она бы так им гордилась!..

...Последний краешек солнца скрылся за низкими облаками.

— Пора, отец, — произнес Кейдра.

Поклонившись мне, он принял обычную позу Проявления Уважения. Я чуть было не покатился со смеху, глядя на его серьезный вид, но сумел сдержаться. Лишь поклонился в ответ и принял такое же положение.

— Войдем же смиренно к Предкам в сей час нужды.

Вдохнув напоследок холодный ночной воздух, я ступил под своды чертога. Кейдра должен был оставаться снаружи, пока я его не позову.

Внутри все было приготовлено. С кратким обращением к Ветрам я набрал в грудь побольше воздуху и изверг пламень в самую середину кучи дров, что возвышалась над краями костровой ямы. Огонь для нас священен, а обряд вызова Предков — долг и честь, мы относимся к нему с великим почетом. Костер запылал, осветив чертог; огненные блики заиграли на кхаадише , покрывавшем стены и пол, — поверхность металла сияла множеством самоцветов, принадлежавших когда-то нашим прародителям. Я бросил в пламя особые листья и веточки, символизировавшие собою каждый из четырех Ветров. Заструился благоуханный дымок, который я сейчас же принялся глубоко вдыхать.

Готовясь к обряду, я целых две недели постился и сейчас почувствовал легкое головокружение. Смешанный запах кирика, тел-ас-тера, мерисакиса и хлансифа (последний гедри называют лансипом) распространился по пещере.

Пламя костра ярко отражалось на поверхности самоцветов.

Задняя стена внутренней пещеры была вся усыпана ими. Они располагались в строгом порядке: самые старшие выше всех, глубоко оправленные в кхаадиш , чтобы с ними ничего не случилось. Не следует, правда, думать, что стена эта заключала в себе самоцветы всех кантри, когда-либо живших на свете. Даже если не считать самоцветы Потерянных, внутри которых никогда не угасало яркое мерцание, это мало что изменит: вызову Предков мы научились лишь спустя несколько поколений со времени Выбора. Кроме того, иногда случалось так, что некоторые из нас погибали в отдалении от остальных, и некому было разыскать их самоцветы, чтобы с почетом доставить их домой... Я поклонился им всем; горькие думы посетили меня, когда я склонялся над последним из самоцветов, появившемуся совсем недавно: он принадлежал Ришкаану, который погиб прошлой осенью, сражаясь с заклинателем демонов. Он предал смерти этого ракшадакха , посмевшего угрожать нам, не понимая, что это будет стоить ему жизни.

— Покойся с миром в объятьях Ветров, старый друг, — пробормотал я.

Затем, вновь повернувшись к огню, уселся и, продолжая глубоко вдыхать дым, начал произносить Обращение: